Прыжок - Слава Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А в тылу у меня тем временем нарастает тихий бунт. «Друг» говорит:
- Открой дверь, дурак, скажи, звонка не слышал. У нас же с тобой ничего нет - это видно сразу.
Я говорю:
- Это видно сразу, извини за рифму, опытному глазу… А тут чистые существа, студентки. Что они подумают? - И плету дальше: - Где будет мой авторитет? Потом я не подготовился к занятию… они же это… курсовой принесли.
Вот опять непостижимость: зачем я фантазировал перед «другом», ей-то зачем заливал?
Туман, сплошной туман… А «друг» реагирует адекватно - смотрит с сомнением и частично с надеждой: если я не открываю, значит?..
И вы знаете, это чудовищно, но именно тогда на дне моей души снова шевельнулась похоть. Вместе с ужасом. Во всяком случае, я отчетливо ее ощущаю… Как бурундучок или кто там - кузнечик?.. И, обессиленный этим многоцветием ощущений и желаний, я оседаю на край ванны. И на моем лице появляется слабая и странная улыбка.
Я бы назвал ее буддийской…
«Друг», наблюдая эту картину распада, как заголосит во весь голос:
- Ты как хочешь, а мне через пятнадцать минут максимум надо быть в ДЭЗе! Меня слесаря ждать будут!
А? Все-таки среди женщин никогда не ищите себе друзей. Это противоестественно, по определению… Вас обязательно предадут - и в самый не подходящий для этого момент.
Я говорю:
- Тише ты, не ори. Пошли чаю еще попьем. Только свет включать не будем…- На улице тем временем начинает темнеть - в декабре же самый короткий день.- Ты позвони на работу, скажи, что задерживаешься.
«Друг» говорит:
- Где я задерживаюсь, девки знают, что я к тебе пошла. Скажут - совсем обнаглела.
- Так…- говорю я.- Мы же…
- Да они не верят,- отвечает «друг».
- Ну ладно,- говорю,- сейчас студентки уйдут. Увидят, что меня нет, и уйдут.
- Они весь вечер будут тут сидеть,- с отчаянием сказал «друг».- Они молодые, сил, наверное, много, спешить им некуда.
И, странно, высказавшись так, «друг» вдруг стих. Видимо, смирился. Я даже удивился - мне показалось слишком быстро… А сам прислушиваюсь. Слов с лестничной площадки уже не слышно, но голоса доносятся. Думаю: «Что теперь скажет моя любовь? Что за штуки я вытворяю? Почему не открыл дверь? И что теперь прикажете делать?»
«Друг» тем временем говорит:
- Ладно, давай я позвоню на работу. Меня же там слесаря ждут, жильцы, наверное, телефон оборвали. Ты что, не знаешь, какие сейчас люди? Волки. У них утром лифт встал, так они в обед уже горло готовы перегрызть. Там есть одна бабуля на шестом этаже, так она каждые десять минут звонит. Ей в магазин выйти надо - сахару купить.
Бабушкой она меня, конечно, сразила. Это был точно рассчитанный ход. Я же интеллигентный человек, при упоминании бабушек и детушек испытываю экзистенциальное чувство вины.
И тут тоже забормотал:
- Сейчас, сейчас…
«Друг» говорит:
- Ладно, пошли, я позвоню на работу.- И пытается выйти из ванной.
А я, уже ничего не соображая, как заяц, шарахаюсь от каждого куста: у меня же телефон спаренный, если на кухне набирать, в комнате будет звякать. Вдруг на лестнице именно в этот момент будут проходить мимо двери и услышат?..
- Стой! - говорю и преграждаю ей выход.- Нельзя звонить… У меня телефон громко звякает.
Тут у «друга» начинается приступ смеха. На этот раз иронического. Или сардонического. Или истерического. Если это не одно и то же.
- Слушай,- говорит она.- Это потрясающий случай в моей практике. Первый раз такое. Чтобы мужчина до меня пальцем не дотронулся, и вот так сидеть, как мышь, в ванной… Это какая-то болезнь.
Я говорю:
- Ты поступаешь, как настоящий товарищ.
И наконец-то меня тоже начинает разбирать смех. Отлегло немного…
Стоим смеемся. Позвонить нельзя, в ДЭЗе слесаря в экстазе, как птицы пойманные, бьются (эх, хотел бы я хоть одним глазком посмотреть на бьющихся в экстазе слесарей!), голоса на лестнице не умолкают, «друг» говорит:
- Слушай, ну, хорошо, с работы меня, считай, уже выгнали, восьмой подъезд в доме два полдня стоит на ушах, бабушка из сто шестьдесят пятой квартиры уже, наверное, в реанимации, но ты понимаешь, что мне до семи часов надо ребенка из садика забрать или мать предупредить, чтобы сходила? Дети-то из-за твоего слабоумия за что должны страдать?
Этим она меня добила. Дети, особенно чужие, я уже говорил,- это же вообще для меня святыня. Как Валаамский монастырь… «Все,- думаю,- прощай, личное счастье, иду сдаваться». И так грустно мне стало…
А на улице уже темно. Люди идут с работы, разговоры слышны… Течет так называемая нормальная жизнь. И тут меня вдруг осеняет: я же на первом этаже живу! Высоко, правда, метра три, бельэтаж называется, при обмене за первый этаж не считают, но главное - три метра, а не двенадцать.
Я говорю:
- Алла, есть выход.- И киваю на окно.
«Друг» говорит (после небольшой паузы, но, в общем, довольно будничным голосом, без излишней патетики):
- Ты что, с ума сошел? - Видимо, она была уже достаточно подготовлена всем предыдущим.- Я последний раз спортом занималась в школе.
Я (пытаясь сохранить бесстрастие). Здесь низко. Это единственный выход. Я тебе расскажу, как надо.
Она. Сам прыгай.
Я (обрадованно). Я уже прыгал.
Она. Заметно.
Долго я ее уговаривал и все же уговорил.
А у меня на окне книги стоят, я же старый книголюб, книги собираю. И скопил на окне (дом сталинский, подоконники большие) за несколько перестроечных лет довольно приличную библиотеку, которая в те неспокойные времена выполняла у меня, личности с наклонностями, мягко говоря, параноидальными, еще и роль баррикад, мешков с песком. И теперь все это надо снимать… Много… Думаю: если по закону подлости девочки именно в этот момент пойдут обратно мимо окон - все, выпрыгну сам. С изданным в Финляндии томиком Лермонтова в руках. Со стихами на бледных устах.
И с внутренним стоном: ..!
(О, как я одинок!..)
И так живо я представил себе все это, что, честное слово, прямо слезы навернулись. Все от книг, наверное,- там много хороших книг лежало. Снимаю и думаю: неправильно я живу, эх, неправильно! Книги вот почти совсем не читаю. С девочками какая-то ерунда. Какая грусть, конец аллеи с утра опять исчез в пыли… И, оборачиваясь к «другу», говорю:
- Послушай, душенька, что я тебе сейчас прочитаю, мой любимый поэт, это тебя развлечет…
Ответ я пропущу. В несколько ускоренном темпе продолжаю разгружать подоконник. Пошли собрания сочинений. Академический Тургенев. Пришвин. Домотканые переплясы. Чаадаев. Запад и Восток. Аксеновский «Ожог». Воспоминания крестьян-толстовцев. Целая жизнь разворачивалась предо мной. Интересно, что от общения с книгой, кроме общей меланхолии, во мне развился какой-то гуманизм по системе Махатмы Ганди, какая-то любовь и жалость ко всем живым существам. То есть сомнения меня стали мучить: как-то она спрыгнет? Высоковато все же, а дама, как говорится, в теле. Но делать нечего.
Стал открывать окно, а оно все замерзло, заело - в обычных, неэкстремальных условиях ни за что бы не открыл. А тут напрягся, и рама с грохотом поддалась… Меня обдало холодом. Я глубоко вздохнул, обернулся к «другу»: давай… Слегка подтолкнул ее в спину и стал подсаживать. А она тяжелая. И боится… Говорит: «Я не спрыгну». Я говорю: «Спрыгнешь, и еще как, тут невысоко, все же прыгали, и я прыгал, и ничего». Она говорит: «Что ты несешь, я не верю, что кто-то еще прыгал, ты, может быть, и прыгал, а других таких дур, как я, еще поискать надо».
А внизу народ ходит, время 17 часов по Москве. Время с работы уходить, время вечернего часа пик. И тут - вы только представьте себе - открывается окно на первом этаже, и в нем, стоя на подоконнике во весь рост, возникает баба в распахнутом пальто. А за ней суетится какой-то мужичонка. То есть вдруг какой-то экзистенциальный взрыв и открывающиеся бездны. Какой-то Кафка и роман «Процесс». Будь это не первый этаж и(или) будь это какая-нибудь благоустроенная Австрия, а не Россия - началась бы наверняка паника, крики «Не надо!..» и звонки в полицию.
А тут, слава Богу, смеются и проходят мимо. То есть не собираются вокруг, как я боялся. Кажется, понимают некоторую комическую интимность происходящего. То есть космизм, всеохватность, эмпатичность русской души налицо. Русский народ полетами не удивишь! Мне и самому становится смешно. «Друг» тоже нервно хихикает.
Я говорю:
- Что ты встала, садись на подоконник, не смеши людей, ты что, в бассейне на вышке, с положения стоя прыгать собралась? Садись на подоконник, ноги спускай, тут должна быть такая приступочка между плитами - немцы специально для тебя оставили, обопрись на нее ногами - все на полметра ниже с нее лететь.
«Друг» сел на подоконник, нашел приступочку ногой, я говорю: «Ну, давай!..» - подтолкнул ее в спину немного (я читал, что так делается у десантников)…
И она прыгнула… Как львица!