Каждый день декабря - Китти Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабуля понимала – приходила на помощь, обдавая легким ароматом ландыша, грациозная и изящная, образец невозмутимости и спокойствия. Я всегда поражалась тому, что они с мамой – родственницы. Бабуля уводила меня в сад или в мою комнату, обволакивала умиротворением и спрашивала, что я сейчас читаю.
Когда мне было лет семь, она купила «Сон в летнюю ночь» и предложила читать по очереди, объяснив, что это сказка о феях, ослах, королях и королевах и о подростках. Большинство семилеток, мне думается, разрываются между желанием быть феей и подростком.
Бабуля многие годы работала костюмершей в театральной труппе, привыкла к гламуру и воплям, но признавала ценность тишины. Она всегда приходила ко мне с каким-нибудь реквизитом, и мы, читая по очереди, его обыгрывали. Она умерла, когда мне было одиннадцать, и вскоре после этого наша семья переехала в ее дом. Для меня ее уход стал невосполнимой утратой – она была краеугольным камнем моего существования. Именно бабуля заставляла меня поверить в то, что у меня тоже есть место в этом мире. С тех пор я проработала все до единой пьесы и сонеты Шекспира и, закончив по первому кругу, пошла по второму.
И продолжаю в том же духе по сей день. Последние несколько лет я занимаюсь своим шекспировским проектом – свожу воедино все, что узнала за последние двадцать лет. Мне осталось совсем немного, и сейчас я предвкушаю момент, когда с головой погружусь в последние добавления к «Зимней сказке» – они пришли мне на ум во время исполнения обязанностей крестной.
Марша напориста, как Паулина из этой пьесы, – напориста, решительна и целеустремленна. Когда вырастет, она будет сметать все преграды на своем пути, а это означает, что за ней глаз да глаз. Количество инцидентов на бытовой почве за время моего дежурства превысило критическое, но Луиза (которой я обо всем рапортую по телефону) неизменно смеется и повторяет, что присматривать за Маршей – это как водить машину за границей: все несется прямо на тебя со всех сторон.
Когда мы входим в аэропорт, Марша замечает у выхода из зала прибытия магазинчик, выдергивает руку и резво устремляется к нему – волосики развеваются, она во весь голос вопит: «Свинки Перси!»
Луиза, при всем ее попустительстве во многих вопросах, касающихся Марши (что, как я подозреваю, обусловлено как неизбежностью, так и опытом), в плане питания – кремень. В организм моей крестницы попадают продукты только самого отборного качества: строго органические, на свободном выгуле, взращенные монашками, и не иначе. Но самый тяжкий грех, как я уяснила в прошлом году, когда дала Марше батончик из белого шоколада, – это сахар. Луиза подняла такой хай – можно подумать, я учила крестницу забивать косячок по пути в детский сад. Выражения, которые использовала подруга (они не меняются на протяжении лет), преследовали цель доходчиво объяснить мне, что сахар – это зло, которое может попасть на язык Марши только в Рождество.
Я устремляюсь за ней, по пути замечаю витрину с музыкальными шкатулками и хватаю одну. Отговорить Маршу от розовых мармеладок в виде поросячьих мордашек – задача для переговорщика экстра-класса.
– Марша! Стой!
Легкой победы можно не ждать.
Рори
Перелет из Австралии был долгим, но наконец я здесь, впервые за пять лет снова в Британии. Миновав паспортный контроль, я сразу достаю телефон и звоню отчиму, Дейву. Последние несколько дней все мои мысли были только о том, что я возвращаюсь домой. Вот я здесь и понимаю, что мне следовало приехать раньше, что, прячась и избегая напоминаний о своей утрате, я забыл об обязанностях и стал человеком, которым никогда не хотел быть. Я не могу повернуть время вспять и изменить это, но сейчас могу поступить правильно. Я мечтаю увидеть маму и разобраться со всеми проблемами.
– Привет, Рори, рад тебя слышать.
Дейв отвечает сразу и уверяет меня, что все под контролем. У Дейва есть много замечательных качеств, и первое в этом перечне – спокойная манера общения. Он в состоянии сгладить любую ситуацию, обладает силой, доступной только магистрам Ордена джедаев. И все-таки одного ободряющего тона мало, чтобы я почувствовал облегчение. Когда на прошлой неделе в разговоре с мамой прозвучало то слово, у меня перехватило дыхание. Я сразу купил билет на самолет и снял на месяц квартиру в Бате.
В Бристоль мне пока возвращаться тяжело.
Я не самый самоуглубленный человек в мире, но знаю, что просыпаться каждое утро и видеть очертания города, который когда-то любил, – это мне еще не под силу. А остановившись в Бате, я отодвину в сторону багаж своего прошлого, смогу поддерживать маму, общаться с ее врачом и быть уверенным в том, что она находится под лучшим наблюдением.
– Мама очень взволнована твоим приездом. У нас вся кухня заставлена кишами, кексами, печеньем и сосисками в тесте – повернуться негде. Она даже испекла тебе чизкейк в форме сердца!
– Не говори, это сюрприз!
Мамин голос доносится издалека, и уже в следующую секунду она вырывает у отчима телефон.
Я смеюсь. Я живо представляю себе эту сцену – борьбу за телефон (мама неожиданно наступает Дейву на ногу и, пока он приходит в себя и начинает возмущаться, хватает трубку) и горы еды. Кормить – это у мамы пунктик, но не из разряда «запру тебя в подвале и буду пичкать, как на убой», а «я люблю тебя так сильно, что словами не выразить, и потому кушай, милый, кушай, и никого не слушай».
– Ну, вот стоило ли так срываться с места и лететь, – она делает паузу и тихо добавляет: – Но я очень рада, что ты приехал. – Ее голос обретает привычную силу: – И не слушай его. Ничего такого особенного я не готовила.
Я представляю, как «он» в этот момент прыгает на одной ноге со страдальческим выражением в глазах. А мама наполовину радуется тому, что я приехал, наполовину в ужасе – не только из-за диагноза, но из-за того, что боится стать обузой.
– Это важно для меня. Ты важна для меня, поэтому, разумеется, я приехал. Я пробуду здесь месяц и заодно проработаю ряд деловых контактов, встречусь лично, пока тут. Я хочу подключиться к процессу, скажи, чем я могу помочь.
Я знаю, что, если сошлюсь на работу, маме будет легче. Она всю жизнь внушает мне, что я – вся ее жизнь, и не отступится от этого. Как же я могу находиться на другом краю света, когда на нее обрушилось известие, которое потрясло ее до самого нутра и лишило надежды на будущее – ведь она считала, что, прежде чем подступит болезнь, которая унесла в могилу ее мать и бабушку, пройдут еще годы.
– Я не хочу, чтобы ты волновался из-за… ну, ты знаешь… но буду рада, если ты поможешь нам съесть ужин. В холодильник все не влезает, а ведь я, как тебе известно, пятый год подряд становлюсь чемпионкой «Монта» по дженге.
«Монтом» она для краткости именует местный паб. Мама живет в Монпелье с моего рождения, когда еще этот район не был таким престижным.
– Конечно, знаю. Ты непобедима. – Я практически слышу, как она улыбается в телефон, и представляю, как уголки ее губ поднимаются вверх. – Ладно, я беру такси и, если не будет пробок, в течение часа буду у вас.
Ход моих мыслей прерывает пронзительный детский крик – какая-то малышка несется во всю прыть к расположенному в зоне прибытия аутлету «Маркс и Спенсер».
– «Свинки Пер-р-си»!
Вопль как при начале пиратской атаки. Малышка преисполнена решимости, и я чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке. Маленькие дети – это кошмар. Я всегда считал, что, будь в мародерствующих ордах прошлого помимо закаленных в боях мужчин малолетние дети, они бы сеяли хаос и разруху гораздо более быстрыми темпами.
Минуту я стою неподвижно – возвращение к родным берегам после пяти лет отсутствия бьет меня по нервам. Я всегда мечтал о том, что у меня будут дети, много детей – они будут носиться по дому, играть в футбол в саду, мы будем устраивать барбекю, я буду учить их читать. Это будет моя жизнь, в которой я стану отцом и докажу, что являюсь продуктом среды, а не генетики. Выясняется, что этот жизненный сценарий не для меня, и пусть так.
Я надеюсь, что малышка получит своих свинок. Следом в магазинчик врывается женщина с темными волнистыми волосами – окликает ее, убеждает положить на место семь пакетиков с конфетами и предлагает взамен
