Господин Чудо-Юдо (СИ) - Фаль Эя

Сверху упала мягкая лестница, сплетенная из крепких водорослей.

Подъем оказался тяжёлым. Окоченевшие руки не желали слушаться, дрожь то и дело сотрясала всё тело, а долетающие до меня холодные брызги волн успеху тем более не способствовали.

Когда я со стоном распростерлась на скале у ног плывчи, Нуидхе брезгливо сказал:

– Какая же ты жалкая!

– Посмотрела бы на тебя, проведи ты сутки без питья! – вяло огрызнулась я.

– Какие сутки? – возмутился он. – Воды полно вокруг, и к тебе в колодец немало натекло.

Тут уже настал черед возмущаться и мне.

– Открою тебе великую тайну, умник! Люди не могут утолять жажду солёной водой. Нам пресная нужна. И сейчас я на приличной стадии обезвоживания!

– И где я тебе сейчас пресную воду найду?

– Не знаю, тебе видней, – я приняла сидячее положение и потерла одеревеневшие руки. – А может, ты так решил меня ослабить перед испытанием? Решил, скажем так, смухлевать...

– Не знаю, что означает это ваше межгалактическое «смухлевать», но звучит оскорбительно, – надменно сказал Нуидхе и повернул голову к другому плывчи: – Ну-ка, Холум, сплавай к ближайшему острову и принеси бутыль пресной воды. Все испытания плывчи всегда проводятся честно!

– Ну да, конечно, – пробормотала я себе под нос. – Только почему-то одни готовятся к ним годами, а других швыряют в самое главное испытание без подготовки, как щенка в реку.

Спутники Нуидхе заметно смутились, а сам шрамированный главарь саркастическое замечание проигнорировал.

Глядя, как с легкостью жизнерадостного дельфина Холум ныряет в бурных волнах, я отчаянно позавидовала своим захватчикам. Сырость и холод они воспринимали вполне себе нормой и совершенно не замечали их. По крайней мере, в так называемое теплое время года.

– Слушай внимательно, – проворчал Нуидхе, усаживаясь рядом со мной, – дважды повторять не стану. Твое испытание начнется с первыми звёздами.

– А как вы определите, что первые звёзды зажглись? Вокруг шторм, а небо в тучах.

– Не твое дело. Все казни наш народ извечно проводит на этом месте, и сейчас наши загонщики ведут к скале твоего главного судью. Он неподкупен, беспристрастен и зрит в самое средоточие духа. Если судимый виновен и не способен преодолеть свою внутреннюю боль – что физическую, что душевную во всех разновидностях тоски, вины, жажды смерти... неважно... то судья его поглотит и растворит в своих недрах. Любая боль влечет его, как самый сладкий зов.

Мне стало страшно. Очень страшно. Холод и сырость вдруг стали неважны под напором внутреннего леденящего оцепенения. С трудом разомкнула губы и нашла в себе силы хрипло поинтересоваться:

– Кто он, этот судья?.. Высокоразвитый хищник океана?

– Мы называем его Художор, – гордо ответил Нуидхе. – Он пожирает слабаков и отступает перед истинной силой духа. Все плывчи проходят последнее испытание на великом пути Философии Боли через него.

Пусть и дело касалось чужеродной морской твари, но описание показалось странным. Никогда прежде мне не то, что не встречались, но и даже на слух не попадались упоминания об инопланетной живности, которая обладала бы способностью питаться чужой болью и страхом.

И знакомиться с этим неведомым Художором сейчас хотелось меньше всего. Даже при всей моей страсти к изучению ксено-феноменов.

– Только этого не хватало... – сквозь зубы процедил вдруг Нуидхе. – Ну-ка, давай ты, Чуда-Юда, лезь обратно в колодец.

– Ни за что! – заупрямилась я и вцепилась в торчащий рядом узкий каменный выступ обеими руками. – Ты видел, сколько внизу уже воды набралось?

Моя наглость заставила плывчи перекоситься от злости, но я прекрасно читала в его разуме, что ничего плохого он мне не сделает перед грядущим испытанием почти со стопроцентным смертельным исходом. Да и не был Нуидхе сам по себе таким уж агрессивным от природы. Скорее несчастным, фанатичным и озлобленным.

– Тогда сиди тихо и помалкивай! – велел он. – А раскроешь свои жабры и вякнешь хоть что-нибудь, мигом полетишь холодную ванну принимать.

– Да в чем дело-то?

Не отвечая, Нуидхе пристально смотрел вдаль, где на фоне сумрачного неба бесновались темно-серые волны. Я тоже вгляделась в том направлении, и мне показалось, что за пенистыми гребнями, совсем близко, мелькает что-то темное и круглое... похожее на головы...

Они стремительно приближались к нам, и только в тот момент, когда расстояние от них до скалистого островка стало минимальным, я сумела опознать принадлежность плывущих голов.

Это был Грай. И он сидел верхом на тупорожке, опутанной крепкими водорослями, словно надёжной сбруей.

– Ачч, Нуидхе! – крикнул он, напряжённо балансируя между качающими его волнами. – Я привез тебе послание от старейшин! Они велели передать, что чужаки не могут быть судимы Художором. А невиновных в бедах плывчи нельзя казнить. Отпусти иммигрантку!

Нуидхе вскочил на ноги.

– Невиновных? Из-за нее правящая стерва Танн до сих пор жива!

– Какая разница? Всё равно она скоро подохнет!

– Советница поставила смерть этой девки условием для выполнения нашего договора! – бросил плывчи и скрестил руки на тощей груди. – И я намерен его выполнить! А откуда старейшины узнали об иммигрантке, Грай? Уж не ты ли донес?! Я не узнаю тебя, брат!

Грай раздражённо рявкнул:

– Не делай ее жертвой грязной интриги, Нуидхе! Она может стать нашим союзником в борьбе против тирании космозонгов!

– У нас уже есть союзник! – заорал в ответ взбешённый плывчи. – И советница – вариант получше, чем левая иммигрантка! Так что пусть старейшины не лезут в дела, которые не понимают!

Оба бунтаря-революционера смотрели друг на друга с такой яростью, словно были не соратниками, а лютыми врагами. Я послушно молчала, только поглядывала на них исподлобья и невесело задавалась вопросом, как меня угораздило стать разменной монетой во внутреннеполитических играх космозонгов и плывчи.

Внезапно Грай словно бы успокоился и мирно спросил:

– Когда назначен суд Художора?

– С первыми звёздами, как обычно, – ответил Нуидхе, тоже остывая. Но подозрительности в его взгляде не убавилось.

– Хорошо. Я вернусь к тому времёни. Кто знает, может, иммигрантка тебя удивит... Что ты станешь делать, если Художор ее не тронет?

– Это невозможно! – фыркнул плывчи. – Она слабая, глупая и страшится боли. Даже жалкая сырость ее пугает. Но, разумеется, если госпожа Чуда-Юда докажет, что постигла высший смысл Философии Боли, то она может быть свободна.

И он отвесил в мою сторону издевательский поклон. Хмурясь, Грай начал разворачивать тупорожку и одновременно с этим ментально потянулся ко мне, старательно пытаясь донести свою мысль.

Уровень скалы, на которой я сидела, был высоковат для обычного расстояния, на котором я читала чужие разумы, да и сам Грай находился не вплотную к ней – это было опасно в непогоду, – а поодаль. И все же некоторые мыслеформы разобрать удалось.

«Вернусь с менталистом... – сообщал Грай. – ...выжжет мозги Художору..!»

Я позавидовала его уверенности. Нет, в том, что Тэймин способен к очень болезненному ментальному давлению, я не сомневалась, но так, чтобы выжечь?.. Это вряд ли. В любом случае, как обычно, твердо рассчитывать можно только на себя. Закон пожизненной одиночки.

И первым делом нужно выяснить всё, что сможет мне пригодиться.

– Нуидхе, – обратилась я к плывчи, который угрюмо смотрел на неспокойный горизонт, – а в чем суть последнего суда или испытания Художором? Надеюсь, ты понимаешь, что испытуемый должен знать смысл происходящего. Это основа честности.

Он неприязненно покосился на меня.

– Я же говорил, Художор чует страх и боль. Стало быть, суть в том, чтобы их не испытывать, уметь быть в нужный момент выше этих примитивных чувств.

– Мне нужны подробности.

– Подробности... что ж, это справедливо. Ты будешь стоять здесь, на скале. Художор поднимется сюда, чуя твой страх и желая его попробовать. Потом он причинит тебе боль одним своим соседством, физически, и ты ее не выдержишь. А надо уметь расслабиться, позволить ей быть и согласиться с ее существованием. Если у тебя получится, Художор уйдет.