Сын скотьего Бога - Елена Жаринова

Вот и сейчас под старой ивой не на шутку всполошилась парочка. Парень схватил девушку за руку и потащил прочь. Девушка оглядывалась. Она еще никогда не видела вблизи княжича, о котором ходили зловещие сплетни.

Девушку звали Сайми. Глядясь по утрам в медное зеркальце, она отнюдь не воображала себя красавицей. И ростом маловата, и щеки пухлые, как у ребенка. Сайми завидовала статным словенкам — их свободным повадкам, их косам, под тяжестью которых голова горделиво запрокидывалась немного назад. Подражая им, она тайком от матери чернила углем и без того темные брови и ресницы, но так выходило еще хуже.

А вот соседу Вейко она приглянулась. Сегодня он нашел наконец пару неуклюжих слов, чтобы рассказать о своих чувствах. Сайми пока ему не ответила. Сердце ее безмятежно молчало. Но что может знать о своем сердце пятнадцатилетняя девушка? Зато женское тщеславие уже рисовало вышитые ею мужнины рубашки и голенького первенца на руках.

— Идем скорей, — тянул ее за собой Вейко. Пятеро парней свернули на их улицу. Первым шел невысокий, худой парень с волосами не темными и не светлыми — цвета ольховой коры. Рядом — богатырь с глуповатым, совсем детским лицом и статный молодец с бородкой. Было что-то жуткое в этом напористом марше.

— Эй, белоглазый!

— Ты посмотри, Волх, как твой отец их избаловал! Девка гладкая, как поросенок. Я тоже такую хочу. А ну стой, лешачий сын, когда с тобой княжич говорит!

Вейко, не оборачиваясь, перешел на бег. И тут же, споткнувшись о корень, растянулся на земле, а Сайми схватили под руки двое. Вейко хотел было вскочить, но удар ногой в грудь повалил его обратно.

— Не дергайся, белоглазый, — сказал Волх, презрительно сморщив нос. — Клянча! Она твоя.

Богатырь подошел к Сайми, грубо обнял ее за пояс и попытался поцеловать. Сайми слабо уворачивалась. Она боялась, что ее сопротивление дорого обойдется Вейко. Ну, пусть этот медведь ее поцелует, от нее не убудет, а потом княжичьим приспешникам надоест забава и они оставят их в покое…

Вейко считал иначе. Он опять привстал с земли, а получив новый удар сапогом, завизжал:

— Ублюдок! Змееныш! Тебя мать от гада прижила!

Сайми не поняла, о чем речь. Но, видно, Вейко сказал что-то страшное, потому что Клянча отпустил ее, и вся дружина сбилась в кучу, как напуганные псы перед грозой.

Волх побелел. Выхватив меч, тяжело дыша, он замахнулся на Вейко, распростертого у его ног. Сайми закричала, Клянча осторожно протянул руку к княжичу.

— Волх Словенич, ты бы это… Не надо, князь не похвалит…

Меч, качаясь, висел над головой Вейко. Потом опустился к его горлу.

— Ты глупый, вонючий червяк, — процедил Волх. — Ты не понимаешь, что несешь. Целуй ее! — хрипло крикнул он Клянче.

Тот за косу притянул к себе Сайми и впился ей в губы. Но девушка этого не почувствовала. Она глаз не сводила с Волха. Тот смотрел на Вейко, словно еще раздумывал, убить его или отпустить. Но Сайми казалось, что видит он сквозь него, сквозь землю — в самую мертвую глубь.

Наконец Клянча отшвырнул девушку от себя, словно обглоданную кость. Волх убрал меч и скомандовал дружине: «Пошли!» Вейко вскочил и долго зверем смотрел им вслед. Сайми стояла ни жива ни мертва, и старая ива сорила листьями ей на плечи.

Волх с дружиной брели по улицам.

— Ну что ты так взбеленился, Волх Словенич? — удивлялся Клянча. — Я думал — все, убьешь парня. Он, конечно, наглая чудская рожа, но все-таки лежачий, да без оружия…

— И главное, что он такого сказал? — поддакнул толстый Алахарь. — Назвал тебя Змеевым сыном. А Змей — это кто? Это сам великий Велес. Тебе что, не хочется быть сыном бога?

— Боги здесь не при чем, — поморщился Клянча. — Просто твоя мать из рода Змея. Прародители и раньше сходились с женщинами своего племени, и от этих браков рождались необычные дети. Может, ты и в самом деле Змеев сын и великий волшебник, Волх Словенич!

— Бред это все, — отрезал Волх. — Женщина не может родить от Змея. А вы, оба, не смейте повторять глупые сплетни. Из-за них отец на мать смотреть не хочет и пригрел на груди настоящую змею. Будь она проклята!

Клянча и Алахарь понурились и не решились больше говорить на эту тему. Попытка обернуть ходившие в городе слухи Волху на пользу в очередной раз не удалась. А слухи, между прочим, были прелюбопытные…

Шелонь, жена князя Словена, действительно была из рода Змея.

Когда-то это имело для словен большое значение. Но за годы скитаний их картина мира сильно изменилась. В пути важно было сохранить не родовое, а племенное единство — порой от этого зависела жизнь. И слово племенного вождя, князя, стало весить больше, чем слова родовых старейшин. Родовые границы стерлись. Но не придавать значения — не значит забыть. Старики помнили, и в головах молодых родовые обычаи поселились обрывками легенд о звере-прародителе.

И в городе словене поселились вперемешку, лишь по привычке отмечая чурами старые родовые межи. Старики ворчали… Ну, да если бы всегда жить по указке стариков, то словене и по сей день грызлись бы из-за земли на берегах далекого Евскинского Понта… Наступали иные времена.

Потомков Змея всегда считали людьми странными и старались их сторониться. Бабка Шелони была знахаркой, заговаривавшей змеиные укусы. Мать княгини служила великой Мокоши, грозной покровительнице колдовства. И когда Словен выбирал жену, родня старалась всячески отвратить его от Шелони. Но Словен настоял на своем.

Тогда и пошли слухи. Что якобы Шелонь шла за Словена уже брюхатой. Что ее первенец не похож ни на мать ни на отца (что было чистой правдой, так как ни у кого в роду не было таких болотно-зеленых глаз, как у Волха). Вот младший сын, девятилетний Волховец, — вылитый Словен.

Словен всегда строго пресекал эти толки. Но вода камень точит. Сам того не замечая, после рождения Волха князь стал сторониться жены. И хотя на людях он всегда обращался к ней подчеркнуто любовно и уважительно, все замечали и обсуждали эту холодность.

То же самое получилось с Волхом. Отец всегда старался выказать сыну свою любовь. Он баловал его подарками, брал с собой на охоту, сажал рядом, совещаясь со старейшинами. Но Волх с самого раннего детства чувствовал горькую истину: отец его не любит. Отец боится его и брезгует им. Так он и рос — балованным, но нелюбимым.

А в этом году стало еще хуже. Причиной тому был Хавр.

С тех пор как словене поселились на берегу Мутной, прошло всего пять лет. Они по-прежнему чувствовали себя чужаками. Лес таил опасность, каждую ночь с другого берега на молодой город смотрели жадные, враждебные глаза. Словена раздражала эта уязвимость. Поэтому когда в Словенске появились русы, князь не торгуясь принял их на военную службу.

Русы приплыли на стройных кораблях, откуда-то с севера, — красивый, но заносчивый народ. Их было триста человек, и они быстро почувствовали себя в Словенске как дома. А их воевода Хавр стал правой рукой Словена. В городе ворчливо поговаривали, что именно он, а не размякший от оседлой жизни Словен и есть настоящий князь.

Хавр был не только воеводой, но и жрецом у русов. Он служил Перуну — небесному покровителю воинов. При Хавре состояло восемь русов, посвященных в особые таинства, о которых словене старались не вспоминать к ночи. Их называли Безымянными.

На левом берегу реки Мутной, на холме, было святилище. Там стояли деревянные идолы богов — Велеса и Мокоши, у которых словене служили свои незамысловатые требы. Хавр установил там огромную фигуру Перуна — из дубового ствола, со страшными рогами. Восемь костров окружали божество и жертвенный камень, быстро покрасневший от петушиной крови… Вслед за русами и словенская дружина стала оказывать почести Перуну.

Волх не знал, за что Хавр так люто ненавидит его и мать, но кожей чувствовал эту ненависть, как только они встречались. Волх был уверен, что именно Хавр посоветовал отцу взять себе вторую жену. Наверняка рус даже советовал, на кого именно стоит обратить внимание. Но Словен снова поступил по-своему и выбрал жену по своему вкусу.

Семь лет назад словене провели зиму на берегу великой реки Ра, которую греки все чаще называли Атиль. Тогда брат Словена Рус женился на сарматке Алкаре. В далекое путешествие на север за ней последовала сестренка Илмера. Ее-то и взял в жены Словен.

— Вот кто змея, — Волх злобно сплюнул.

— Что поделать? — вздохнул Клянча. — Княгиня Ильмерь молода, красива, а твой отец нестарый еще мужчина. Не суди его строго.

— А я не его, я ее, гадюку, ненавижу! Это из-за нее мать выплакала все глаза. Я бы дорого дал, чтобы и моя вторая матушка пролила хоть слезинку.

— Так это легко устроить! — подмигнул Клянча. — Помнишь баню, которую велел выстроить твой отец на берегу реки? Молодая княгиня часто ходит туда мыться. Моя Мурава у нее в подругах. Хочешь, разузнаю, когда у Ильмери банный день? Повеселимся. Если, конечно, отца не побоишься…