При исполнении служебных обязанностей - Юлиан Семенов

- Хотите почитать газеты?

Струмилин молчал.

Офицер пожал плечами и сказал:

- Давайте говорить откровенно, ладно?

Струмилин снова ничего не ответил.

- Слушайте, - тихо и грустно спросил офицер, - вы умный человек или обыкновенный коммунист?

- Обыкновенный коммунист, - ответил Струмилин.

- Ясно. Значит, джентльменский разговор у нас с вами не получится?

- С вами - нет.

- Зря. Мы армия, с нами можно иметь дело. Если не мы, тогда гестапо, понимаете?

- Понимаю.

- А знать мы хотим немногое. Раньше вы таскали к нам легкие бомбы, теперь вы таскаете тонные. Чья это техника? Петляков, Микоян или Туполев? И все. Дальше мы примем свои меры. Понимаете?

Струмилин отвернулся к стене и закрыл глаза. Вечером его перевели в тюрьму и сразу же бросили в карцер. Там он сидел два дня. Потом его отвели на допрос.

Следователь был красив юношеской красотой, нежной и ломкой. Он был похож на Нику, только он все время улыбался, даже когда Струмилин терял сознание от боли.

Следователь прижигал незажившие ожоги спичкой и улыбался, а Струмилин выл и терял сознание.

"Я сошел с ума, - одернул себя Струмилин, - дикость какая! При чем тут этот парень?"

Струмилину стало мучительно стыдно своих мыслей, он виновато посмотрел на Женю, кивнул головой на Нику и сказал:

- Хороший парень, зря ты с ним поссорилась.

- С трусом нельзя ссориться.

- Ты имела возможность убедиться в его трусости?

- Да.

- И ты можешь мне рассказать об этом?

- Конечно. Наш постановщик Рыжов сидит на съемках с температурой, потому что не может болеть дома, пока идут съемки. Ты же знаешь его, он все время волнуется. В Голливуде подсчитали, что самая большая смертность в возрасте до сорока лет - у режиссеров: разрыв сердца или полное нервное истощение. Ну вот... А главный оператор очень спокойно относится к картине, и он, - Женя кивнула на Нику, - все время жаловался мне на главного, что тот спокоен.

- Так это же хорошо.

- Что?

- Если спокоен, - усмехнулся Струмилин.

- Он слишком спокоен, - сказала Женя, нахмурившись, - а это уже рядом с равнодушием: что бы ни снимали, ему все равно. Поставит свет и - жужжи себе камера... И когда мы собрались на летучке, я сказала, что мы, молодые, очень озабочены операторским качеством отснятого материала. А главный оператор спросил меня: "Кто это "мы, молодые"?" Нас на летучке было двое молодых: я и Ника. Он опустил голову и не сказал ни слова, хотя говорит об этом всем в коридорах. А он обязан был встать вместе со мной. Он не сделал этого. Это даже не трусость, пожалуй. Это подлость. И не крупная, а мелкая, мышиная. Я сказала ему, что не хочу его больше знать. И мне это больно.

- Да?

- Ну, не то чтобы очень больно, - ответила Женя тихо, - а просто такое ощущение, будто надела мокрое платье...

3

Богачев долго раздумывал, пойти в ресторан или пораньше лечь спать, чтобы завтра явиться по начальству первым, ровно в девять ноль-ноль. Но в раскрытые окна доносилась музыка. В ресторане играл джаз. Богачев любил джаз. Поэтому он достал из кармана записную книжку и начал листать ее. Странички с литерами были пусты:

книжку он купил только вчера и только из-за того, что ему понравилась обложка, сделанная под черепаховую кожу. Правда, перед отъездом из училища великий ловелас Пагнасюк дал Павлу несколько телефонов в Москве.

- Девочки экстра-пума-прима класс, - сказал он, - море нежности, бездна целомудрия и все такое прочее. Позвони, два галантных слова, тыр-пыр, восемь дыр - и вечер у тебя будет обеспечен. Что касается ночи, то все зависит от степени твоей оперативности.

Богачев достал листок, на котором Пагнасюк записал имена и телефоны, сел к столу и начал звонить. Он набрал первый номер - номер, по которому должна была ответить Роза.

- Можно Розу? - спросил Богачев, когда подошли к телефону.

- Розка! - закричал кто-то на другом конце провода. - Розу вашу просят!

Потом в трубке надолго замолчали.

- Алло, - прошамкал старушечий голос, - кого тебе?

- Розу.

- Колька, что ль?

- Нет.

- Чего "нет"? Не слышу разве? Нет ее, упорхнула твоя Розка в кино.

И повесили трубку.

Богачев набрал следующий номер и попросил Галю.

- Одну минуточку, - ответили ему, - сейчас Галя подойдет.

Богачев закурил и стал рисовать на бланке гостиницы чертиков и женские ножки.

- Я слушаю, - сказала Галя.

- Я тоже.

- Бросьте шуточки, кто это?

- Богачев.

- Какой Богачев?

- Летчик Богачев.

- Вы не туда попали.

- Почему? Туда попал. Вы Галя?

- Да.

- Мне ваш телефон Пагнасюк дал, Леня Пагнасюк.

- Он рыжий?

- Он не любит, когда о нем так говорят. Он белокурый.

Галя засмеялась и спросила:

- Что вам надо?

- Многое.

Она снова засмеялась.

- Многого у меня нет.

- Может, сходим поужинаем куда-нибудь?

- Я уже собралась спать, что вы...

- Жаль.

- Если хотите, завтра.

- Я не знаю, что будет завтра.

Галя сказала близко в трубку, шепотом:

- Сейчас это неудобно по ряду причин...

- Муж дома?

Она засмеялась:

- Конечно...

"Вот сволочь!" - подумал Богачев и сказал:

- До свиданья.

Он не стал звонить по другим телефонам Пагнасюка.

"Все-таки Ленька подонок, - подумал он, - я всегда думал, что он подонок.

Неужели ему мало незамужних? В замужних можно влюбляться серьезно, а не так, как он".

Богачев повязал свой самый модный галстук и пошел вниз, в ресторан. Он спускался по лестнице, прыгая через три ступеньки, загадав при этом, что если он сможет спуститься вниз в такой темпе, ни разу не нарушив его, то вечер сегодня будет хороший и интересный. На самом последнем пролете он споткнулся и вошел в зал, прихрамывая: он подвернул ногу, и она заболела тупой, ноющей болью.

В зале было только одно свободное место: за тем столиком, где сидел Струмилин с Женей. Богачев спросил:

- У вас не занято?

Струмилин вопросительно посмотрел на Женю. Она ответила:

- Нет, пожалуйста.

"Какая красивая! - подумал Богачев. - И где-то я ее видел".

- Простите, я вас не мог видеть в Балашове? - спросил Богачев Женю.

- Вряд ли, - ответила она, - я там была, когда мне еще не исполнилось семи лет.

- Вас понял, - сказал Богачев, - прошу простить. И он занялся меню.

- Хочешь сигарету? - спросил Струмилин.

- Спасибо, пап, не хочется. Я сегодня на съемках перекурилась.

"Она актриса, - понял Богачев, - я видел ее в картинах. Вот дубина, приставал со своим Балашовом!"

Богачев выбрал себе еду, решил выпить немного сухого вина и кофе по-турецки.

- Сегодня Рыжов говорил мне любопытные вещи, - рассказывала Женя отцу. Она наморщила лоб, вспоминая. - Сейчас, погоди, я скажу тебе точно его словами. Он мне объяснял эпизод, когда я могу сделать очень выгодную партию с нелюбимым человеком и нахожусь на распутье. Он объяснял мне так: лавочник, спящий с женой под пуховым одеялом, считает безумцем и чудаком полководца, спящего под серой суконной шинелью. Лавочник не в состоянии понять, что д о с т и г н у т о е - скучно, как скучна стрижка купонов. Понятие д о с т и г н у т о г о широко: это понятие распространяется от зеленной лавки до обладания полумиром. Полководцу будет скучнее, чем лавочнику, если он будет делать все то, что ему хочется.

Высшая форма наслаждения - знать, что м о ж е ш ь. Высшая форма самоуважения - знать, что можешь заставить мир положить к твоим ногам яства, богатства, женщин - и не заставлять мир делать это. Лавочник заставил бы...

- Любопытно, - сказал Струмилин, - хотя чуточку эклектично.

Богачев покраснел и сказал:

- А по-моему, это чистая ерунда.

- Чистая? - улыбнулся Струмилин.

- Чистая - в смысле абсолютная.

- Почему так? - спросила Женя.

- Потому, что лавочник никогда не станет полководцем. Это раз. И еще потому, что полководец спит под суконной шинелью раз пять в году - для журналистов, писателей и приближенных историков. Это два. А то, будто высшая форма наслаждения - знать, что можешь, - бред. Это три. Каждый гражданин должен знать, что он все может, и незачем это его сознание считать чем-то исключительным.

Наслаждение исключительно.

Струмилин и Женя переглянулись. В глазах Струмилина заблестели веселые огоньки.

- Вы не философ, случаем? - спросил он.

- Нет, - ответил Богачев, - к счастью, я не философ. А ваша работа в кинематографе, - он посмотрел на Женю, - мне очень нравится. Вы здорово играете:

честно, на все железку.

Струмилин засмеялся, а Женя сказала:

- Спасибо вам большое.

Богачев смутился и начал внимательно изучать меню, хотя заказ он уже сделал.

"Не хватало, чтобы я в нее влюбился, - подумал он. - Романтичная получится история".

Джаз заиграл медленную, спокойную музыку. Богачев поднял голову, посмотрел на Женю и попросил:

- Давайте пойдем потанцуем, а? Женя поднялась из-за стола и ответила:

- Пошли.

Они танцевали, и Женя все время чувствовала на себе взгляд Ники.