В прицеле свастика - Игорь Каберов

Багрянцев сворачивает вправо, в сторону Выборга. Некоторое время мы идем этим курсом, затем разворачиваемся влево, и огромный Выборгский залив остается позади. Где-то тут государственная граница с Финляндией. Ее темный берег, изрезанный отливающими серебром фиордами, тянется далеко на запад. Нигде ни огонька.

Мы уходим домой. В районе Лебяжьего снижаемся до двухсот метров. На малой высоте идем до самого аэродрома. Земля просматривается, но на старте на всякий случай горят два костра, обозначающие место нашего приземления.

Ну как, ночные истребители, — вылезая из кабины, улыбается Багрянцев, — видели что — нибудь?

Конечно, видели, — отвечает Федоров.

А что конкретно?

— Острова, финский берег, — смущенно, как на экзамене, говорит Михаил. — А больше ничего. Даже огней нет.

— Верно, ни огонька, — в раздумье говорит Багрянцев. — Это худо, пожалуй. Ладно, так и доложим.

Слушая Багрянцева, я поглядываю на его орден Красного Знамени. Он получил этот орден в дни военного конфликта с Финляндией.

Михаил Иванович уходит докладывать начальству о результатах разведки. Между тем летчики и техники со всех сторон обступают нас и задают один и тот же вопрос: «Ну как?» Речь идет о новых, только что полученных самолетах, на которых мы летали, и, конечно же, о том, что нам удалось увидеть.

Но вот воздух прорезала зеленая ракета, и кто-то громогласно объявил:

Багрянцев, Федоров, Каберов — в воздух!

Внимательно осмотреть район главной базы — и снова туда, где были! — крикнул, подбегая к нам, Багрянцев. Через мгновение он был уже в кабине истребителя. Взревели моторы, и мы прямо со стоянки пошли на взлет.

Несколько минут — и под нами Кронштадт. Подковой лежат на заливе знаменитые кронштадтские форты. Правее, совсем рядом, в утренней дымке прорисовывается Ленинград — огромный город, изрезанный голубыми лентами рек и каналов. На внешнем рейде Кронштадта виден катер. Мы делаем два круга над базой и вновь уходим в сторону Выборга. Нигде никаких тревожных признаков. Обычное мирное солнце встает над Ленинградом. Лучи его золотят макушки деревьев, рассыпаются веселыми искрами в водах залива.

Когда мы приземлились, было уже совсем светло.С нам подошли командир эскадрильи майор Новиков и старший политрук Исакович. Их обступили летчики,техники, мотористы. Все хотят знать, почему объявлена боевая тревога. До кого-то дошли нелепые слухи о таинственной мине, якобы брошенной на Кронштадт. Новиков и Исакович утверждают, что ничего не знают об этом. Связисты натянули антенны, слушают радио, а кто-то прямо возле землянки завел патефон.

Неожиданно рев мощного мотора заглушил все остальные звуки. С противоположной стороны аэродрома разбежался и взлетел истребитель МИГ-3 из эскадрильи капитана Азевича. Он промчался над нашими головами и, словно метеор, ушел в синеву. Это лишь усилило общее чувство настороженности. Мысль, что случилось что-то серьезное, теперь не покидала никого. Кто-то позвонил оперативному дежурному, но не услышал в ответ на свой вопрос ничего определенного. Кто-то уверял, что через пять — десять минут будет отбой тревоги, что он якобы слышал это чуть ли не от самого командира полка. Но над стоянкой взлетела еще одна ракета — сигнал очередного вылета нашего ззена. Почти час мы кружили над Кронштадтом, но не обнаружили ни посторонних самолетов в воздухе, ни кораблей на заливе.

Возвращаемся. Зеленый ковер аэродрома снова ложится под колеса бегущего по земле истребителя. На стоянке почти не видно людей. «Видимо, объявлен отбой тревоги», — думаю я. Легко и радостно на душе. Сейчас же к Вале — и в город!..

Зарулили, выключили моторы. Багрянцев оказался немного впереди, а машина Федорова стоит рядом с моей.

— Ну как, Миша? — кричу я ему.

— Отлично! — вылезая из кабины, говорит он.

Да, сегодня здорово поработали. О таких полетах еще недавно мы могли только мечтать. Я обнимаю подбежавшего к самолету техника Дикова:

— Спасибо, Володя, за самолет.

— Товарищ командир! — прерывает меня Диков. — Товарищ командир, война!

— Как война? — Я растерялся. — Ведь мы же только что…

Война с Германией, товарищ командир. Идите скорей туда, — показывает он на людей, окруживших установленный возле землянки репродуктор. — Москва передает…

Сняв шлемы, мы подходим к землянке.

ЭТО ДРЕВНЕЕ СЛОВО «ВОЙНА»

Передавали Заявление Советского правительства о нападении германских войск на нашу страну. В Заявлении выражалась непоколебимая уверенность в том, что наши доблестные армия, флот и смелые соколы советской авиации с честью выполнят долг перед Родиной, перед советским народом и нанесут сокрушительный удар агрессору…

Я стоял, боясь пошевелиться. В голове все перепуталось. Хотелось куда-то бежать, что-то немедленно предпринимать.

В суровом молчании слушали Заявление мои товарищи — летчики, техники, мотористы.

— Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.

Доносившийся из репродуктора голос умолк, а мы> еще некоторое время молча стояли как бы прикованные к земле. Потом все придвинулись к командиру стоявшему рядом с ним Исаковичу. Завязался сбивчивый разговор о сложившейся обстановке. Мы, молодые летчики, тоже обменивались мнениями. Обычно койный и неторопливый, младший лейтенант Петр Хрипунов неожиданно громко и задорно выкрикнул:

Ребята! А у меня, откровенно говоря, давно уже на эту сволочь руки чешутся. Подраться не в учебном, а в настоящем бою с фашистами — это же здорово!

— Конечно, здорово! — поддержал Хрипунова подошедший к нам адъютант эскадрильи лейтенант Аниниканов — А пока, друзья, — он указал на только что устроенную палатку, — вас приглашает парикмахер. Кому нужно — пожалуйста.

Мы дружно ввалились в палатку.

— Шевелюра на войне — помеха — Давай под Котовского, девушка!

Жену я проводил в два часа дня. От Диковых мы шли молча. Возле клуба в тени густой акации остановились.

— Ну что, Валюша, — как-то скованно начал я. — Не складно все получается…

Не верилось, не укладывалось в сознании, что нет больше мирного времени, что слово «война» наполнилось реальным для каждого из нас смыслом. Над клубом с ревом пронеслись взлетевшие с аэродрома истребители. Валя подняла голову и, загораживаясь от солнца ладонью, проводила их взглядом. Стать летчицей было ее заветной мечтой. Может быть, в эти минуты она вспомнила родной новгородский аэроклуб, где сама вот так же не раз поднималась в небо на легкокрылом У-2 и где продолжала учиться, готовясь стать инструктором. Ко всему тому взлетевшие истребители усилили чувство тревоги, которое она испытывала.