Добыча - Эндрю Фукуда

— А еще это значит, что мы приближаемся к нему, — она смотрит на меня мягко, как будто понимает, о чем я думаю.

Я отвожу взгляд.

Вчера, когда я нашел в альбоме Эпафа портрет отца, я впервые за несколько лет увидел его лицо: глубоко посаженные глаза, суровую линию подбородка, тонкие губы и твердые черты, сквозь которые даже на этом рисунке проглядывали милосердие и печаль.

Теперь я думаю о секретах, которые скрывались за этими глазами и о которых никогда не говорили эти губы. В последний день отец вбежал в дом мертвенно бледный, обливаясь потом. Показал мне два прокола на шее. Он проделал все это с целью убедить меня, что его обратили. Когда отец вышел на улицу перед самым рассветом, я думал, что он умер во имя моего спасения.

На самом деле он бежал на свободу и оставлял умирать меня.

Я вытягиваю две тонкие ветки из кучи и начинаю тереть их друг о друга, как будто правлю ножи.

— Думаете, он оставил эту лодку вам, да? — говорю я. — И придумал всю эту схему побега для вас? Вам интересно, что по этому поводу думаю я? Он не думал о вас, когда оставлял лодку. Он приготовил ее для себя, это он должен был бежать на ней. Только не смог ее найти. Или он сам ее построил, но его поймали, прежде чем он смог бежать.

Сисси смотрит на палочки в моих руках, потом на меня:

— Ты ошибаешься. Ученый обещал нам — почти каждый день обещал, — что выведет из Купола. Он рассказывал о прекрасном месте, где нет опасностей и нечего бояться. Там безопасно и тепло и много других человеков. Это страна Молока и Меда, Плодов и Солнца. Он так ее называл, а еще иногда Землей Обетованной. И всегда, говоря о побеге, он утверждал, что мы убежим все вместе.

— Серьезное обещание.

Она поджимает губы:

— Да. Но мы в этом нуждались. Пойми, мы — все мы, — родились в Куполе. И были уверены, что там и умрем, прожив тяжелую жизнь в неволе. Это жалкое существование, правда. Ученый появился ниоткуда и одним своим обещанием смог изменить всю нашу жизнь. Он дал нам надежду. Мальчики — особенно Джейкоб, — изменились до неузнаваемости. Вот что делает надежда. А мы ведь даже не знаем, что такое мед и молоко, — добавляет она с улыбкой.

— Так доверять какому-то обещанию…

Она пристально смотрит на меня:

— Ты не знал его так, как мы.

Я едва не вздрагиваю, так мне больно от ее слов, но успеваю овладеть собой. У меня было достаточно времени научиться справляться с эмоциями.

— Ты не хочешь его найти? — спрашивает она. — Разве тебе совсем неинтересно, куда он мог деться?

Я застываю. Честно говоря, я мало о чем думал, кроме этого.

На ее лицо падают блики лунного света, отраженного от воды.

— Ответь, Джин, — шепчет она, глядя мне в глаза.

Я молчу, ее слова — ты не знал его так, как мы, — все еще звучат у меня в голове. Сколько я мог бы ей рассказать. Сказать, что человека, которого они знали как Ученого,я звал Отцом.Что я жил с ним, играл с ним, говорил с ним, изучал город с ним, слушал его истории. Знал, что, когда он спит, его суровое лицо расслабляется и сквозь суровые черты проглядывает маленький мальчик; тогда он тихо похрапывал, а его огромная грудная клетка поднималась и опускалась. Что я провел с ним больше времени, чем они, и что мы были куда ближе. Что он любил меня, и любовь отца и сына связывает куда сильнее, чем что бы то ни было.

Вместо этого я просто тру палочки друг о друга.

— Как тебе должно быть тяжело, Джин, — тихо говорит она.

Я молча сажусь поудобнее.

— Твои секреты, — шепчет она, — съедят тебя изнутри. — С этими словами она встает и идет к остальным.

Через несколько часов дождь прекращается. Солнечный свет падает на нас сквозь разрыв в облаках, и ребята кричат от радости. Джейкоб говорит, что теперь все в порядке: у нас есть и скорость, и солнце.

— Утритесь, охотники! — дерзко кричит он.

Остальные геперы со смехом поддерживают его.

— Утритесь! — смеются они.

Но я не могу разделить их веселье. Каждый новый дюйм между нами и охотниками означает еще один дюйм между Пепельным Июнем и мной.

Последние дни я видел ее в самых неожиданных вещах, например в фигурах облаков. Или в силуэтах гор на востоке, которые становятся все ближе, с каждой секундой, с каждой новой волной, которую мы преодолеваем. Я чувствую, что петля на ее шее затягивается все туже. Меня гложет вина. Она пожертвовала собой ради меня, оставшись одна в Институте геперов. Она пытается держаться там в ожидании помощи. Помощи, которую я не смог оказать. Думаю, она уже поняла, что я не вернусь. Что я ее подвел.

Ребята продолжают кричать, их легкомыслие становится практически видимым, блестящим на солнце. Теперь они кричат об Ученом и о Земле Обетованной.

Я слышу звук шагов, кто-то бежит ко мне. Это Бен.

— Иди к нам на палубу, Джин, — он широко мне улыбается, — там намного теплее.

Я отвечаю, что мне лучше не выходить на солнце.

— Ну же, давай, — он тянет меня за руки, но я отталкиваю его.

— Я не могу, я не привык к солнцу. У меня кожа сгорит, она не такая темная, как у геп… — я успеваю замолчать, когда уже слишком поздно.

Бен мрачнеет и возвращается на яркий свет, а я остаюсь один в темной и сырой каюте.

Все больше солнечных лучей пронзает облака и падает на землю, и земля раскрывается им навстречу, расцвечиваясь сочными цветами — зеленью лугов и темной синью реки.

До вечера я слышу их голоса сквозь щели. Мы все в одной лодке, но мне кажется, что они очень далеко. Солнечный свет льется на нас, и, хотя мое тело он сейчас не обжигает, совесть болит еще сильнее.

Время к вечеру. Они раскинулись на палубе, как греющиеся на солнце собаки, и дремлют. Они устали и голодны, впалые животы урчат даже во сне. Подошла моя вахта у руля. Я впитываю звуки волн, бьющихся о дерево лодки, — ритмичный глухой звук, который меня неожиданно успокаивает.

От легкого покачивания меня клонит в сон. Эпаф не спит, я вижу, как он склонился над тетрадью и рисует что-то, полностью погрузившись в свое занятие. Не в силах справиться с любопытством, я заглядываю ему через плечо. Он рисует Сисси: она стоит на скале у водопада, подняв изящную руку и глядя вперед, на бесконечный горизонт. Водопад сверкает, как если бы в его водах катились тысячи рубинов и алмазов. На Сисси шелковое платье без рукавов, грудь у нее больше, а талия тоньше, чем на самом деле. Кто-то стоит позади нее. Спустя мгновение я понимаю, кто это: это Эпаф, но на рисунке его руки бугрятся мощными мускулами, на мощном теле блестит лунный свет. Одну руку он положил на талию Сисси, а другой с подчеркнутой нежностью касается ее бедра. Сисси закинула руку назад и запустила пальцы в его волнистые волосы.