Желток яйца - Василий Аксенов

— Не шутите, коллега. Все на кампусе прекрасно знали, что она спит с защитником футбольной команды…

— Воображаете, носороги!…

— Это чья нога, народы? Камнями по воронам, всех мужиков-свинтусов надлежит истребить!…

— Я вас не вижу, сэр!…

— Не важно. Давайте поговорим, наконец-то, о поздневизантийских гравировках…

ПЯТЬ МИНУТ ПОСЛЕ КОРОТКОГО ЗАМЫКАНИЯ

— Хватит, примите мою отставку, господин президент!

Каспар Свингчэар был сыт по горло: кто еще выдержит этот супермодернистский лабиринт внутренностей Яйца? С мощным фонарем в правой руке и с тяжелым (впрочем, незаряженным) пистолетом в левой, он несся по спиральному переходу имени Герберта Спенсера навстречу воющим сигналам тревоги, пока внезапно не обнаружил себя в абсолютно неожиданной позиции

перед черной дырой тоннеля имени Эдварда Беллами. Голова закружилась от мерцающих, полупрозрачных экранов и стен, пересекающихся лестниц и гибких мембран.

— Фля, иной раз это выглядит круче, чем Корейская демилитаризованная зона.

Система тревоги продолжала выть, и никого, кроме него, похоже, это не колыхало. Безобразные взрывы смеха то и дело доносились из глубины вздорной структуры. Бывший морской пехотинец рванул в тоннель и почти немедленно споткнулся о неподвижное тело.

— Какого черта вы здесь делаете, сэр?! — взревел обеспечитель безопасности. В полном соответствии со своим фундаментальным презрением ко всем «паразитам человечества» он предположил, что кто-то из них так нажрался хересу, что поскользнулся в собственной блевотине. Не менее минуты ушло на то, чтобы сообразить, что это тело ничего не делает в тоннеле имени Эдварда Беллами, ошеломляюще ничего. Все вопросы к этому телу следовало ставить в прошедшем времени.

Свингчэар прижал ухо к спине трупа, а именно к пространству между лопатками — ну, и хрупкие же косточки! — и вдруг его охватило весьма отдаленное воспоминание: Токио тридцать с чем-то лет назад… ему двадцать пять, он в отпуске, из окопов… «Интимный бар», квартал Сидзюко… Кто это был, девочка или мальчик, по пьянке и не разберешь…

Он отмахнулся от этих неуместных, если не постыдных, воспоминаний и начал давить на хрупкую спину — мужскую или женскую, пытаясь вызвать признаки жизни. Тут подоспел еще один удар по нервам, на этот раз невыносимая вонь. Он отпрыгнул от тела, хотя было ясно, что не оно было источником вони, весь воздух в тоннеле был вонью. «Эдвард Беллами» разил чем-то неизвестным и непостижимым. Фактически что-то непостижимое было в самом воздухе, и не постичь было, что происходит: то ли просто дуновения непостижимого, то ли падали комья падали из чего-то-ничего, то ли просвистывало что-то-что-просвистывает из падали.

Ему казалось, что он теряет равновесие, через различные треугольные, овальные и серповидные отверстия он видел чистые осенние небеса, звезды и луну, однако луна вроде бы висела не на должном месте, то есть прямо под его башмаками, в то время как через искусственную трещину в том, что предполагалось быть потолком, видны были автомобиль Открытого отряда Секретной службы, белый фургон с надписью «Маляры по радуге и К°», а также и другие фургоны и авто, запаркованные вдоль Вашингтонского мола.

— Теряю баланс! — запаниковал Свингчэар. — Какой позор! Шеф охраны теряет чувство реальности!

Тогда хорошо тренированный морской пехотинец прошлого приказал желеобразному бюрократу настоящего продолжать попытки оживления. Свингчэар повернулся к трупу и снова получил еще один опустошающий удар по нервам: трупа не было. Ничего не было в тоннеле имени Эдварда Беллами, кроме пространства; под лучом его фонаря были лишь невинные плитки пола. Каспар испустил вопль, заглушающий все сигналы тревоги и, что называется, бросился врассыпную через тоннель, пока не влепился в предмет своей любви и гордости, контрольную панель всего института, порученную его заботам.

Он заметил это сразу — зловещая штука, посторонний предмет торчал посреди этого изощренного аппарата. Давайте теперь раскроем один из секретов Каспара Свингчэара — он любил «это говенное Яйцо» больше всего на свете. Фактически это чувство было единственным, что держало его на плаву в трясине тягостного старения. Этим именно и объясняется то, что он, не раздумывая, немедленно попытался вырвать гадкий предмет, размером не более бутылочного штопора, из своей дорогой панели. Однако как только он протянул руку, поблизости послышался какой-то деликатный шорох, и краем глаза он увидел контур стройной человеческой фигуры, крадущейся к панели, — мужская или женская, призрак прошлого или только что пропавший жмурик?

Фигура протянула руку. Начальник службы безопасности Тройного Эл нырнул вперед и взял запястье руки в стальной зажим. Фигура вскрикнула в стиле чопорной дамы, сдающейся, будто коза под тигром, потом… Свингчэар сам возопил подобно раненому вепрю, его рука оказалась закрученной за спину.

— Спокойно, Каспар, — усмехнулся спецагент Джим Доллархайд, — это всего лишь бутылочный штопор. Кто-то перепутал вашу панель приборов с бутылкой хорошего «порта».

Он освободил руку Каспара Свингчэара и осторожно удалил зловредный предмет из путаницы высшей технологии.

Короткое, как вспышка, лирическое отступление. Алкоголики в СССР издавна называли такие штопоры «спутниками агитатора».

СВЕТ

Затем двое мужчин пошли вдоль светящихся стен тоннеля подобно персонажам-космонавтам кинокартины «Верный состав».

ДЕСЯТЬ МИНУТ ПОСЛЕ КОРОТКОГО ЗАМЫКАНИЯ

Вид с балкона Ибн Эзры. Следует отдать должное личному составу и ученым гостям центра Тройное Эл: никто из них не покинул увлекательного сборища, несмотря на адский мрак и завывания сирен тревоги. Сцена фактически мало изменилась, если не считать того незначительного факта, что институтский библиотекарь, Филиситата Хиерарчикос, в темноте умудрился оседлать эмигрантского профессора Александра Евтихиановича Пулково-Бредноколесниковского, известного в верхнем эшелоне нашей академической структуры под именем «Ал».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Поворотные пункты

За пару недель до только что описанных событий молодой городской профессионал, то есть типичный американский йаппи восьмидесятых, спецагент Джеймс Доллархайд сидел в своем офисе в штаб-квартире Федерального бюро расследований, что на углу 10-й улицы и Пенсильвания-авеню, северо-запад столицы нации. Как обычно, он старался изо всех сил не свалиться со своего стула в объятия Морфея. Все вокруг представлялось ему здесь Берлогой Большого Дремлюги, как он описывал свою службу в письмах обожаемой мамочке, Мисс Монтана 1956. Даже компьютер, казалось, зевал ему прямо в лицо.

Разве мог Джим предвидеть такое монотонное существование при вступлении в грозную организацию? Все двадцать восемь лет жизни он относил себя к тому, что называл в своем сознании «Молодой мир» — поступал в разные колледжи и линял из них, работал лыжным инструктором, пожарником-парашютистом, барменом и диск-жокеем, пока дружок его мамули, дядя Роджер, через своих ветеранов Корейской войны не устроил его в контрразведку. Джим был в восторге: контрразведка легко вошла в концепцию Молодого мира.

Увы, с тех пор, как подготовительные курсы были окончены и он получил назначение в Пятый подотдел Третьего управления ФБР, прошло уже три месяца, а вся его работа ограничивалась перебиранием бумажек. И хотя непосредственный начальник, старший агент Брюс д’Аваланш, ежедневно подчеркивал исключительную значительность его исследования, он не мог не думать об этом иначе, как о ловле блох.

Целая полка мягких дисков и несколько шкафов с папками — так выглядело десятилетней давности замусоленное дело многонационального запутанного мошенничества. Работа Джима состояла в том, чтобы снять с сотен потенциальных мошенников подозрения в шпионаже, иначе говоря, отделить зерно от плевел, пробить какой-то путь в лабиринте. Дело осложнялось тем, что большинство документов были финансового характера, для Джима — полная китайская грамота, тем более что и немало китайцев было тут запутано. Иногда, особенно к концу рабочего дня, Джиму казалось, что в его работе просто нет никакого смысла, и единственная цель следствия — это топтанье на одном месте. Мамми и дядя Роджер, должно быть, представляли себе не такое будущее для своего Мальца-Молодца.

Второй стол в комнате был не занят уже целый месяц. Спецагент Брендан Разсказ, тот, что сидел здесь до Джима и приветствовал его прибытие, то есть тот самый парень, что показался ему просто мелкой старательной канцелярской тварью, если не просто остолопом, оказался достаточно толковым, чтобы слинять из «поросячьего рая» — выражение, которое Джим подцепил однажды в понедельник утром в туалете своего этажа.