Ледяная тюрьма - Дин Кунц

Клод Жобер заглушил движок переносного электрогенератора, от которого питался мотор бура. Мгновенно наступившая тишина по-колдовски подействовала на Харри, который и так мучился ожиданием катастрофы, и он стал нервно озираться по сторонам, словно бы выглядывая, не обрушилось ли уже что-нибудь и не валится ли еще что-то с неба.

Коль уж Смерть и решит сегодня подарить кому-то из них свой гибельный поцелуй, то скорее всего ее появления следует ждать откуда-то снизу. Вряд ли она снизойдет к ним с высот. Бледный день клонился к закату, и трое мужчин поспешили подготовить сорокакилограммовый заряд к погружению глубоко в лед. Это был последний, шестидесятый взрывпакет; каждый весил сотню фунтов, и они управились со всеми, хотя начали только вчера утром. Но все равно было как-то неуютно, потому что даже мощи этого последнего вполне было достаточно для того, чтобы разом покончить с ними, чтобы устроить им молниеносный конец света.

Не требовалось чрезмерно богатого воображения, чтобы представить смерть в столь недружелюбных широтах: айсберг идеально подходил на роль погоста — как нельзя более безжизненное пространство, наталкивающее на размышления о бренности бытия. Призрачные голубовато-белые равнины раскинулись во все стороны света, угрюмые и унылые все то затяжное время года, когда почти постоянно царит мрак, перемежающийся лишь мимолетными сумерками, а небо вечно затянуто сплошными низкими серыми тучами. В это самое мгновение видимость можно было счесть удовлетворительной, потому что день настолько растянулся, что из-за горизонта теперь сквозь плотные тучи просачивался мутный, больше похожий на лунный, солнечный свет. Тем более что солнцу в общем-то и незачем было слишком стараться, мало что могло оно осветить в этом окоченевшем ландшафте. Если что и возвышалось над ледяной равниной, так это зазубренные сугробы невероятно уплотненного снега, прессуемого с каждым годом все новыми слоями, да сотни сосулек в рост человека и ледяных горок, которые часто были высотой с многоэтажное здание, — вот, пожалуй, и все, что делало здешний пейзаж неровным и придавало ему сходство с погостом, где между многочисленными могильными холмиками там и сям возвышались исполинские надгробия и мавзолеи.

Пит Джонсон присоединился к Харри и Клоду, стоявшим у снегоходов специальной конструкции, способной выдержать суровую придирчивость Севера, чтобы порадовать их сообщением:

— Скважина уже ушла в лед на двадцать пять с половиной метров. Еще чуть-чуть, и все будет готово.

— Слава богу! — Клод Жобер дрожал так, словно его нисколько не грел арктический костюм с усиленной теплоизоляцией. Хотя почти все тело его было отделено от окружающего морозного воздуха и даже лицо покрывали прозрачные накладки из многослойной пленки, между слоями которой была прозрачная вязкая углеводородная масса, спасавшая от укусов мороза, лицо его оставалось бескровно-бледным. — Так, значит, мы сможем вернуться в лагерь?! Подумать только! Как только мы покинули базовый лагерь, не могу согреться, даже на минуту.

Как правило, Клод никогда не жаловался. Это был жизнерадостный, живой как ртуть небольшой человечек. На первый взгляд он мог показаться хрупким, но это впечатление обманывало. При росте в метр семьдесят и массе в пятьдесят девять кило Клод был худощав, гибок, вынослив. Белокурая его шевелюра пряталась теперь под капюшоном, обветренная кожа на лице выглядела жесткой и грубой, задубев от долгого житья в местах с климатическими крайностями, но зато ярко-голубые глаза были ясными, как у ребенка. Никогда не доводилось Харри замечать в этих глазах чего-то, похожего на ненависть или хотя бы досаду. Да и жалости к себе во взгляде этих глаз Харри тоже не видел — до вчерашнего дня, хотя не далее как три года назад Клод потерял жену — Колетт погибла при нелепых обстоятельствах, и Клод умирал от горя и печали. Однако и тогда в глазах его видна была только тоска, но никак не жалость к себе.

А вот с тех пор как вчера снегоходы увезли их от уюта кают-компании станции Эджуэй, он утратил и обычное жизнелюбие, и неутомимость, и энергию и только непрестанно жаловался на холод. Как-никак было ему уже пятьдесят девять, на восемнадцать лет больше, чем Харри Карпентеру. Он был старейшим членом экспедиции и находился на грани допустимого возраста: людям чуть старше работать в таких безжалостно высоких широтах не разрешалось.

Хотя Клод слыл блистательным полярным геологом со специализацией в области динамики образования ледовых формаций и гляциологии вообще, похоже было на то, что нынешняя экспедиция станет его последним путешествием. В дальнейшем ему придется ограничиться лабораторными изысканиями и компьютерным моделированием, что весьма далеко от суровых испытаний на обледенелой верхушке планеты.

Харри подумал, что, быть может, Жобера мучит не столько хищный холод, сколько пришедшее вдруг понимание того, что любимая работа предъявляет такие требования, которые день ото дня становятся для него все непосильнее. Некогда и Харри столкнется с той самой правдой, с которой ныне, лицом к лицу, столкнулся Жобер, и он не уверен, что выберется с надлежащим достоинством из столь тягостного положения. Его властно тянули к себе величественные девственные просторы Арктики и Антарктики. Одна мысль об этих целомудренно-холодных пространствах порабощала его волю: непривычная погода с ее невероятными метаниями из крайности в крайность, тайна, облаченная в белые геометрически правильные ландшафты и укрывающаяся под ; фиолетовыми тенями в бездонной ледовой расселине, красочность ясных полярных ночей, когда в темном небе цветут, переливаясь всеми цветами радуги, сполохи полярного сияния, словно рассыпающиеся по небу самоцветы. А затем, когда эти многоцветные огни, вспыхнув, наконец погаснут, как-то совсем иначе, по-новому замечаются бесчисленные крупные звезды на огромном темном небе, померкшие было рядом с буйным цветением авроры бореалис[1].

В чем-то он до сих пор оставался ребенком, мальчишкой, росшим на тихой ферме в штате Индиана без братьев и сестер, без сверстников, с которыми можно было бы играть и проказничать. Очень во многом даже сейчас Харри ощущал себя одиноким мальчиком, удушаемым объятиями той жизни, на которую он был рожден, грезящим наяву о дальних странствиях в неведомые страны, где он своими глазами увидит все диковинные чудеса этого мира. Нет, этот мальчик вовсе не желает и никогда не желал привязываться к земной юдоли, к обыденной участи человека на земле, но жаждал и алкал приключений. Теперь он вполне взрослый мужчина, и ему хорошо известно, что приключение бывает — и всегда было — тяжким трудом. И все же время от времени тот мальчик, что продолжал жить внутри него, вдруг поражался, не в силах устоять перед явным чудом. И тогда, чем бы он ни занимался, Карпентер на мгновение оставлял все дела и медленно обводил взглядом изумительно белый мир вокруг себя, думая: «О священная летучая рыба, о святой морской кот! Я и в самом деле здесь, и я все еще на пути из Индианы на край света, на верхушку земли!»

Пит Джонсон произнес:

— Снег пошел.

Как раз в то мгновение, когда Пит собирался произнести эти слова, Харри увидел лениво закручивающиеся в полете хлопья, ниспадающие с неба в безмолвном балетном танце. День выдался безветренный, хотя рассчитывать на то, что спокойная погода продлится, было бы опрометчиво. Клод Жобер нахмурился.

— Только пурги к вечеру нам не хватало, — сказал он.

Вылазка со станции Эджуэй — она находилась в четырех милях, то есть в шести с половиной километрах от их здешнего временного лагеря по прямой, что равнялось почти десятикилометровой дороге, из-за торосов и расщелин, на снегоходе — не была бог весть каким предприятием. Тем не менее буря или просто сильная метель могла бы сорвать возвращение на базу. Видимость может быстро упасть до нуля, а сбиться с пути очень легко, особенно если и компас откажет. А когда все топливо в баках их снегоходов иссякнет, они замерзнут и никакие полярные костюмы с электронагревом не спасут — что такое все эти ухищрения перед жутким, убийственным холодом, следующим по пятам за снежной бурей?

Правда, ледовый купол Гренландии имеет то свойство, что здесь по причине чрезвычайно низких температур не приходится опасаться слишком глубоких снежных сугробов, в которые мог бы провалиться полярник или снегоход. В какой-то момент разразившегося бурана температура падает так низко, что снежные хлопья превращаются в льдинки, которые называются спикулами[2], и эта метаморфоза происходит чуть ли не во время каждой снежной бури, а видимость в этот момент резко ухудшается.

Вглядываясь в небо, Харри успокаивающе проговорил:

— Быть может, это смерч или небольшой местный шквал.

— Ну да, это как раз та самая буря, о которой неделю назад предупреждали метеорологи, — напомнил ему Клод. — У нас тут бывали локальные завихрения на периферии основного метеорологического процесса. Но и тогда с этими малыми местными бурями у нас бывало столько снега и льда, что Дед Мороз у нас в Рождественский сочельник чувствовал бы себя совсем как дома.