Повелитель ночи - Виктория Дал

Конечно же, она сама виновата в своих несчастьях. Родители ее предупреждали, но она была молода и упряма. И воображала, что влюблена. Увы, в объятия Джеймса Грэма ее толкнула лишь похоть. Они поженились и прожили вместе с мужем год на шее у его многочисленных родственников, перебираясь от одного его сородича к другому, когда им указывали на дверь. А потом Кенна вдруг поняла, что больше Джеймса не любит. Через два года и от похоти ничего не осталось. А через три он умер, и она осталась ни с чем. Даже гордости у нее не осталось.

Но теперь у нее по крайней мере была еда.

Когда она ставила перед краснолицым толстяком похлебку, тот сунул руку ей под мышку и ущипнул за сосок. Она стукнула его подносом по пальцам и отвернулась. Но ударила она его скорее по привычке, а не от искреннего возмущения.

— Наказание того стоило! — хохотнул толстяк, обращаясь к своим дружкам.

И тут же ущипнул Кенну за ягодицу. Проигнорировав эту дерзость, она отправилась обслуживать соседний стол. «Что ж, придется терпеть», — сказала она себе. Теперь ей осталось принести последний заказ.

Подходя к столу Маклейна, Кенна вопреки обыкновению не смотрела на него. Просто поставила перед ним похлебку и отвернулась. Но в какой-то момент вдруг заметила движение его руки и отпрянула. Сегодня даже Маклейн решил, что может ее лапать… Кенна смахнула слезы и бросилась к узкой двери, ведущей во двор.

Не в первый раз на нее накатывала тоска. Надо просто отдохнуть минутку, и все пройдет. Да-да, всего минутку на свежем воздухе… Наверное, можно даже не выходить во двор. Ведь под дверь и так задувает со двора холодный ветер. Немного помедлив, Кенна присела у двери на корточки и, уткнувшись подбородком в колени, сделала глубокий вдох.

Она уже давно перестала считать, что ее нынешняя жизнь не более чем дурной сон, который когда-нибудь кончится. Нет, она больше не надеялась, что, проснувшись однажды, обнаружит себя на мягкой перине в своей чистой уютной спальне. Отец заявил, что отказывается от нее. Уж если дочь сбежала с никчемным бездельником, то пусть с ним и живет. Так что теперь она была всего лишь Кенной Грэм, служанкой на постоялом дворе. Иногда, как вот теперь, на нее накатывала ужасная тоска, но все пройдет. Даже тоска стала для нее непозволительной роскошью. Она могла предаваться грустным раздумьям лишь в короткие мгновения перед тем, как забыться сном.

Тут в коридоре послышались шаги, а потом раздался голос:

— Вы ведь здесь, Кенна?

Она вздрогнула и насторожилась.

— Мистрис Кенна…

Она вдруг сообразила, что здесь, в этом доме, только Ангус звал ее по имени, но голос принадлежал не ему. Кенна обернулась и прищурилась, пытаясь разглядеть в темноте того, кто назвал ее по имени. Слабый свет, проникавший сюда из дверного проема, ведущего в зал, заслоняла мужская фигура. Когда же мужчина приблизился, она, вскрикнув, вскочила на ноги.

Маклейн!

— Вы неважно выглядите, Кенна.

Его низкий голос накатывал на нее как отдаленные раскаты грома. Он подошел к ней совсем близко и спросил:

— У вас что-то не так?

— Нет, все в порядке, — прошептала Кенна.

— Похоже, вы чем-то расстроены.

Теперь она остро чувствовала его запах. Запах снега, прохлады и чистоты.

— Вы знаете мое имя?

Он нахмурился и взглянул на нее с недоумением, словно она сказала какую-то глупость.

— Разумеется, знаю. Я слышал, как хозяин гостиницы вас так называл.

«Да, он прав, — подумала Кенна. — Но странно, что он запомнил мое имя».

— Вы плачете, мистрис Кенна?

Она отрицательно покачала головой, не желая признаваться, что плачет. Тут же поднесла к лицу фартук и утерла слезы. Как неловко, когда тебя застают в слезах, как капризного ребенка, которому не дали сладостей…

— Мне пора возвращаться. У меня много работы, — пробормотала Кенна.

Она попыталась побыстрее проскользнуть мимо Маклейна, но он был слишком широк, в плечах, и Кенне пришлось прижаться к стене, даже когда он посторонился. Подняв глаза, она вдруг поняла, что стоит лицом к лицу с мужчиной, от которого исходило… какое-то странное и необыкновенно приятное тепло. Тут он вдруг поднял руку и провел ладонью по ее щеке.

— Почему вы меня не боитесь?

Прикосновение его также было приятным; казалось, из пальцев его струилось тепло, распространявшееся по всему ее телу.

— А вас следует бояться? — прошептала она.

— Полагаю, что следует.

Теперь он взял ее за подбородок, и она вновь ощутила все то же тепло. Когда же взгляд Маклейна остановился на ее губах, Кенна поймала себя на том, что приоткрывает рот. Ужасно нервничая, она облизнула губы и сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

А Маклейн медленно, очень медленно наклонил голову к ней, словно хотел, чтобы его остановили. И его следовало бы остановить. Кенна понимала, что должна остановить его, но почему-то не сделала этого. Возможно, потому, что ей хотелось забыться, хотелось вырваться из невыносимой действительности…

В тот момент, когда он прикоснулся губами к ее губам, Кенна снова вдохнула его странный запах — запах снега и прохлады. Но это длилось лишь короткое мгновение, а затем Маклейн выпрямился и шумно выдохнул. Кенна же почувствовала приятное пощипывание на губах.

— Что ты здесь делаешь, девочка? — спросил он неожиданно.

— Мне просто хотелось немного побыть одной.

— Нет, не в коридоре. Что ты делаешь на этом постоялом дворе?

Кенна пожала плечами.

— О чем вы? Что вы имеете в виду?

— Здесь тебе не место. Ты не из этой среды. Именно поэтому мужчины не дают тебе покоя.

Кенна прижалась спиной к стене, словно хотела, чтобы расстояние между ней и Маклейном стало побольше.

— Они не оставляют меня в покое только потому, что у меня есть грудь и задница.

Его смешок отозвался дрожью внизу ее живота.

— Да, возможно, — кивнул он в ответ.

И тут она вдруг выпалила первое, что пришло ей на ум.

— А это правда, что вы проклятый?

Казалось, эти слова произнес за нее кто-то другой. Он тотчас помрачнел.

— Да, правда.

— Ах, простите, мне не следовало…

Она умолкла, потому что Маклейн снова ее поцеловал.

Но на сей раз поцелуй был долгим и очень нежным. И Кенна с готовностью на него ответила. Когда же язык его скользнул между ее губ, у нее перехватило дыхание, и в какой-то момент ей почудилось, что она уже ничего не чувствует, не чувствует даже собственное тело, словно у нее остались только губы, сливавшиеся с его губами.

Они стояли в узком коридоре почти вплотную друг к другу, но он не стал прижимать ее к себе — только взял ее лицо в ладони.