Закон бутерброда - Титью Лекок

Если теперь Кристофу придется сидеть с двумя младенцами сразу…

Он так и чувствовал, что решение Клер будет принимать коллегиально, с подругами. Он прекрасно сознавал, что это выглядит странно: девочки едут держать совет, стоит ли заводить второго ребенка, а он остается в стороне. Но, начав встречаться с Клер, он сразу понял, что придется принять и ее подруг. Они входили в стоимость билета. В этом, конечно, были свои неприятные стороны – он, например, был уверен, что они обсуждают его поведение в постели, хотя Клер это энергично отрицала: “Я никогда так с тобой не поступлю!” – но в данном случае он воспринял консилиум с облегчением. Потому что, если честно, не знал, как относиться к этой беременности. Зато знал, что его нерешительность раздражает Клер. Он был уверен, что она ждет от него однозначной реакции, только не мог догадаться, какой именно. То ли она надеется, что он выскажется в реалистическом духе: “Дорогая, не думаю, что сейчас подходящий момент, мы на мели. Годика через два все будет проще, Люк пойдет в детский сад”, – то ли ждет от него восторга, перед которым материальные трудности поблекнут: “Да, мы в жопе, ну и пофиг, я так счастлив, что в нашей семье прибавление, давай оставим ребенка, выкрутиться всегда можно, не беспокойся и занимайся собой”.

Обычно Кристоф был страстным поборником компромиссов. Но ребенок или аборт – дилемма, не знающая полумер. Пока еще, к несчастью, не придумали способа, позволяющего сказать: “Послушайте, мы страшно рады этой беременности, но предпочли бы немножко подождать, нельзя ли заморозить зародыш, а в нужный момент оживить снова?” А главное, Кристоф считал себя решительно не вправе диктовать Клер, что ей делать со своим телом. Если бы он сам забеременел, было бы проще. Он бы решал за себя. Но ей он не желал навязывать ни аборта, ни беременности. Он не понимал, как это может быть по-настоящему общим решением семейной пары, если последствия касаются тела только одного человека. Какая-то здесь несуразица, но он не знал, кого винить – то ли природа дала промашку, то ли семейное равенство штука нереальная.

МЕЛАНИ: Ладно, я начну. Я вся обревелась, когда увидела тебя у лагерного костра. Двух дней не прошло, а ты уже был в постели под ручку с Шанис.

ВЕНСАН: Ты хочешь знать, имел ли я плотские утехи? Ты настолько порочна? Допрос с пристрастием мне устраиваешь? За барана меня держишь?

Он заглянул в свой гугл-календарь. В ближайший четверг – встреча с Жан-Марком Де Лассалем, газетным магнатом, которого, похоже, весьма интересует Vox. Кристоф должен убедить его вложить в сайт пару крошек от его состояния. Сколько можно держаться на гнилых соплях. Ему надо достойно платить людям, начиная с себя самого – хоть Клер и уверяла его, что ей ничего не стоит платить за жилье и большую часть покупок, потому что “однажды ты добьешься успеха, заработаешь кучу бабла, и я стану женой-содержанкой”. А пока он сидел с Люком, ходил в прачечную, развешивал белье, закупал продукты и пытался покорить интернет. Вернее, ждал, пока весь прочий мир поймет, что интернет существует, и даст ему денег. В прошлом году Луи, его компаньон, сумел найти инвестора, который вложил 40 % уставного капитала – остальное поделили между собой Луи (35 %) и Кристоф (25 %), который слегка разозлился, но помалкивал, потому что своих денег внести не мог, – но этого было мало. Им нужно больше рекламы, больше наличности, чтобы нанимать людей и чтобы зарплата Кристофа перевалила наконец за жалких восемьсот евро в месяц.

Со времен факультета журналистики у него сохранились кое-какие связи, дававшие подработку. Каждую неделю Кристоф писал в “Экраны”, приложение о компьютерах, запущенное “Либерасьон”. Это позволяло хоть немного сводить концы с концами. Но в долгосрочной перспективе все это не годилось. Ему тридцать два года, он отец семейства, а живет как нищий студент. Раньше он годами мог плевать на бабки, потому что был свободен. Рождение Люка изменило все, деньги превратились в насущную проблему. Он не мог все свалить на Клер, позволить ей нести финансовое бремя семьи практически в одиночку. Не такую жизнь ему хотелось ей обеспечить.

Из чистого любопытства он заглянул на сайт “Либерасьон”. Вот почему они платят внештатникам за статьи в бумажном приложении о компьютерах, но не выкладывают тексты на сайт? Все-таки люди, интересующиеся новостями интернета, в интернете и сидят. Ладно. Все равно его никто никогда не слушает.

Весь июль – про окончание войны в Ливане.

Предотвращенные теракты в Великобритании и Германии.

Квартиру Руаяль и Олланда ограбили, пока те были на отдыхе.

Вышли “Полиция Майами” и “Наука сна”.

Говенная статья про “Сеть, последнее место, где молодежь может поговорить. Запуск французского сегмента My Space, гиганта социальных сетей, проливает свет на динамичный сектор, разжигающий аппетиты СМИ”.

Ну так отсыпьте уже нам денег. Впрочем, покуда они будут считать, что сеть – место для одних подростков… Медиа, стыдливо именующиеся “традиционными”, web игнорировали. Поминали его только как живописную диковину прыщавых малолеток. Когда Кристоф пытался объяснить, что в один прекрасный и весьма недалекий день даже дедушки с бабушками подключатся к сети, что интернет повлечет за собой глубочайшую перестройку социальных отношений, отношения к труду, к политике, к медицине, к пространству и времени, его слова встречали хохотом.

В означенной статье некий профессор-психолог так объяснял притягательную силу сети:

Перемены в семье (матери после школы редко бывают дома) и в общественной атмосфере приводят к тому, что найти место для встреч становится все сложнее, а порой и опаснее. My Space создает идеальную среду для подростков, где они могут наслаждаться общением, которого им не хватает в семье.

Интернет пользуется успехом, потому что женщины работают… OMG…[4] А он, Кристоф, еще удивляется, что не может найти инвестора…

НИКОЛЯ: Мои личные страдания я хочу перестрадать с тобой.

В конечном счете претенденты с Острова Искушений не большие придурки, чем инвесторы, с которыми он встречался. Точнее, не встречался.

Он закинул руки за голову. На улице визжали какие-то девицы. Вечер пятницы, вечер подпития. Сосед напротив выключил свет. Стена за телевизором, мягко говоря, “поблекла”. Кристоф все собирался покрасить ее заново, но теперь ждал, хотел понять, будут ли они переезжать. Он вдруг понял, что первый раз в жизни беспокоится о будущем – верный признак старения.

Боковым зрением он уловил какое-то движение на экране компьютера. Мейл от Луи. Его напарник, может, и в отпуске, но явно целыми днями шарит по интернету в поисках намечающихся тенденций, которыми надо сию же минуту поделиться с Кристофом. Луи Домейл был полной противоположностью Кристофа и, наверно, именно поэтому приводил его в восхищение. Не успев окончить коммерческое училище, он создал фирму по модерации комментариев. С появлением интерактивных сетей число сообщений, оставленных пользователями на сайтах, стало зашкаливать. Вдруг оказалось, что кто угодно имеет право высказать свое мнение о чем угодно. Наконец-то можно заявить, что ты не согласен, что все дерьмо, что журналисты прикормлены властью, что опрос страшно понравился, что лично ты знаешь кого-то, у кого та же проблема, что ты безработный и что-то не видишь экономического роста, что это все подстава и что прочие комментаторы – мудаки. Это была лавина запретных прежде слов, пышная оргия мнений, раздражений, зависти, удивления, поздравлений и оскорблений.

Проблема состояла в том, что по закону сайты несли ответственность за “внешний контент”, но не могли тратить время на мысли “гордогопатриота92” о прочитанной статье и на его вопросы относительно иудейских корней ее автора (“не удивлюсь, если ваш журналюга – очередной грязный жид”). То есть Луи предлагал взять субподряд на модерацию этих комментариев – страшно неблагодарную работу, на которую он подряжал люмпен-пролетариат из числа студентов, ищущих подработку, которой можно заниматься из дому и в любое время. Поскольку сайты готовы были платить за то, чтобы сбросить с себя бремя комментов, идея позволила Луи сколотить небольшое состояние, которое он вложил в Vox. Для веб-журналистики Луи стал тем же, чем “Капитан Игло” – для рыбной промышленности.

Но Кристоф нуждался в его финансовых познаниях, хоть и считал, что их влияние на содержание сайта могло быть поменьше. Они здорово поцапались, когда Кристоф стал писать на политические темы, которые, по словам Луи, “всем по барабану”, потому что “пользователь хочет расслабухи” и не надо “грузить его никому не понятной депрессивной хренью”. Но Кристоф не сдался. Он поднял Vox ровно затем, чтобы никто не смел лезть в его редакторскую политику. Он считал, что на так называемые серьезные темы вроде политики можно писать под разными углами зрения. Луи несколько дней бесился ввиду этого намерения стряхнуть пыль с журналистики, но в конце концов уступил – с условием, что на первом плане по-прежнему будет более легкая тематика. Луи относился к своей новой роли генерального директора сайта со звериной серьезностью; его энтузиазм сквозил в каждом мейле.