Инстинкт № пять - Анатолий Королев

Слова дружно шли на помощь, но, боги мои, я решительно ничего не мог сказать о самом себе. Кто я? Что я здесь делаю? В поезде? Ночью? Куда я еду? Зачем?

— Возьми сумочку врага, идиот! — прогремело в моей голове.

Ах да! Сумочка! Я вцепился в нее, как утопающий в соломинку спасения. Может быть, там я найду ответ на свою тайну? Вот она! Элегантная лаковая дамская сумочка на плетеной дуге укороченной ручки, с прямоугольным дном, из холеной чернильной кожи, с застежкой в виде золотой змейки.

Щелк! Легко открылась застежка.

Я не понимал, что роюсь в чужих вещах.

Из сумочки повеяло нежным ароматом раскрытого ночного цветка. Изысканный запах с ноткой холодного цитруса словно забрызгал мое лицо робко росой. Но я вновь испытал приступ страха, чуть ли не ужас, который никак не вязался с тем, что я делаю. Казалось, что я держу в руках не дамскую вещицу, а… а заглянул в величайшую тайну мира! Я не мог понять причин такого смятения души. В сумочке — каких, наверное, сотни — мне почудился священный краеугольный камень всего мироздания… земля же была безвидна и пуста…

Смелей! Или ты спятил?

Преодолев приступ паники, я глубоко запустил руку внутрь. Что это? Рука с трепетом достала металлическую кругляшку. Чувствуется, что внутри нее — пустота. На выпуклой крышке отчеканена кудрявая женская головка самых пошлейших черт, а я спешно отвожу глаза, словно это яростный лик самой Медузы Горгоны. Оп! Я открываю ногтем крышку и вижу — на внутренней стороне вещицы вделано круглое зеркальце. Это же пудреница! А это? Я сжимаю в пальцах мешочек из холодноватой узорной парчи. Внутри что-то есть. Я с опаской верчу его перед носом… вид вещицы наполнил душу смятением нового страха — так можно держать в руках вырванный глаз Циклопа. Осторожно! Я развязал шнурок горловины и извлек на свет лампы хрустальное сердечко, полное вязкой янтарной жижи. Духи! Я легко свинтил треугольное острие флакона и поднес открытую рану к жадным ноздрям. Сырое нутро пахнуло густым сумраком ночной клумбы цветов, в котором мелькал легкий морозец жасмина.

А это же пистолет!

Я достал на свет короткоствольный дамский револьвер из чистого золота. Откуда у меня револьвер? Я все еще думал, что изучаю свои вещи… Кручу барабан. Заряжен! В ручке, отделанной перламутром, сверкнули змеиные глазки ледяных бриллиантов. Это не только оружие, но и драгоценность! Хозяин есть, что защищать… Только тут я впервые подумал, что, пожалуй, это чужая сумочка, а вовсе не моя.

Душа запнулась, но пальцы упрямо полезли в боковой внутренний кармашек, притянутый к спинке сумочки тугою резинкой. Все движения тела были вполне осмысленны, просто я еще не понимал цели своих поисков. Ага! В моей руке новый улов — книжечка из листочков гербовой бумаги. Заграничный паспорт! А вот и снимок врага! С фотографии на меня смотрит красивое лицо юной девушки. Высокие скулы. Глаза зеленоглазой кошки. Прикушенная губа.

Фотография не имела со мной никакого сходства.

Выходит, я — мужчина, сообразил я, и ниже прочитал ее имя, написанное латинскими буквами:

Liza Rozmarin

Это она!

Мне бы закрыть роковую сумочку! Но, повинуясь логике поиска, я запустил пальцы на самое дно и достал какую-то книжицу, обернутую в пеструю бумагу. Раскрыл и обнаружил, что держу в руках детскую книжку сказок с картинками. Она была заметно зачитана и потрепана. Страницы надорваны рукой шалуна. Рисунки исчерканы цветными карандашами… Я уже хотел захлопнуть ее, как взгляд мой рассеянно и машинально упал на рисунок, где цепочка крохотных детей, держась ручонками друг за дружку, шла по тропинке посреди высоченной лесной чащобы… и тут…

Я понимаю, что сейчас мои слова подорвут доверие ко всему, что я рассказываю. Но видит бог, другого выхода нет! И тут я упал в книгу…

Никогда не забуду это кошмарное падение в пропасть.

Я падал вниз головой внутрь бесконечного колодца, сохраняя при этом полную ясность сознания. Сначала падение было стремительным, я бешено вращался по спирали, но чем ближе налетало роковое дно, тем все медленнее становилось падение, пока мое тело не остановилось совсем, на расстоянии всего лишь вытянутой руки от земли, покрытой жилами древесных корней.

Я протянул руку, отчаянно узнал мокрую глину и тут же скатился по склону на каменистую тропу, чувствуя, как камни больно ударяют по ребрам.

— Ты сошел с ума! — воскликнул я про себя, как будто мог таким вот мысленным воплем привести себя в чувство. — Нет! — И встал на ноги.

Я стоял на тропинке посреди ночной лесной чащи.

Накрапывал дождь.

Ночная гроза тащила свой крысиный хвост в небесах.

Я с трепетом огляделся по сторонам… Глухой лес, охваченный шумом дождя. В мерцании далеких молний видна лесная река в навесах густых елочных лап и белым ожогом — галечный плес, на котором зловеще чернеют коряги. Так кривляются руки у ведьмы. Мои лаковые ботинки вязнут в глинистой жиже. Каким счастьем кажется отсюда мой недавний кошмар: уютное купе, красный свет лампы у окна вагона, свежие занавески, ход поезда, даже черная пасть тоннеля с багровым огнем семафора…

Тут ветер тряхнул ветки над головой с такой силой, что меня окатило ушатом воды. Холодный душ вывел из ступора. Если это безумие, подумал я, то оно не лишено тайной логики. Я стою на тропе — раз. И тропа ждет, что я отправлюсь в путь. И путь лежит лишь в одну сторону — в самое сердце лесной чащобы. Дорогу назад преграждает лесная река. Все это не без умысла! И я что есть сил пустился в чащу.

Шагать в глубь кошмара было непросто.

Лес внезапно стал выше. Стволы раздались в ширине. Ели растопырили колючие хвойные когти. Корни все чаще стали перебегать поперек тропинки. Порой я чуть ли не перелезал через преграду. Мне казалось, что я стал меньше ростом. Зато корни набрали полноты удавов, а камни — веса. Кроны деревьев сплелись в вышине сплошным мрачным навесом. Единственный выигрыш — в лесу стало суше. Дождь почти не достигал земли, а ровно шумел в высоте ночи. В паутине хвойного полога не было ни одной щели — пролиться холодной капле за шиворот.

Развилка! Я побежал налево, туда, где было светлей. Но, не пробежав и десяти шагов, увидел, что это была всего лишь мрачная лесная поляна с одиноким деревом посередине. Это был шанс оглядеться, и я вскарабкался на самую макушку, чтобы посмотреть, куда попал. Боже! Сплошное лесное море. Я потерянно озирался по сторонам, пока внезапно не заметил далеко-далеко впереди робкий огонек человеческого жилища. Спасен!

Спустившись, я побежал дальше. Тропа явно шла в нужную сторону — значит, в ловушке есть свой сюжет…

Свет! Я заметил пламя сквозь рогатые ветки и, выбежав на поляну, увидел, что это горит в окне старого дома оплывшая свеча в медном шандале. Каменный дом показался мне целой горой. Бегом поднявшись по крутейшим ступеням высоченного крыльца, я отчаянно подергал за шнурок — он свисал вдоль глухой двери, обитой полосами кованого железа. В глубине звякнул колокольчик. Затем донеслись шаги, чья-то рука сняла подсвечник с окна, из дверной щели у пола вытекли лучи света, и дверь открыла высоченная женщина в круглых очках на горбатом носу. Вытянув руку с шандалом, она хорошенько осветила меня с ног до головы. Я не мог пошевелить языком — такой ведьмой показалась мне женщина. Тогда она спросила, чего мне надо. Я ответил, что заблудился в лесу, и попросил позволения переночевать. Мой голосок был так жалостлив, что карга умилилась и сказала: «Ах, бедное дитя, куда ты пришел! Да знаешь ли ты, что это дом Людоеда и что он ест маленьких детей». — «Ах, сударыня, — сказал я в тон сумасшедшей бабе, — что же мне делать? Уж волки в лесу непременно съедят этой ночью, если вы не захотите меня приютить, а людоед, может быть, и сжалится надо мной, если только вы попросите его не пускать в ход свои острые зубы».

Я был готов уже разразиться истерическим смехом над этим абсурдом, но смех застрял в горле — чем больше я озирался вокруг, тем больше жуть подступала к сердцу: белые кости, разбросанные на дубовом паркете, огромные острые вилы в углу прихожей, кусок кровавого мяса на крюке, вбитом в стену.

И опять что-то прояснилось в моей бедной памяти, и я смутно припомнил одну страшную сказку, читанную в детстве, про маленького мальчика ростом с пальчик и огромного людоеда… Вот так номер! Выходит, я угодил в ту самую историю?

Пошатываясь от слабости, я вцепился грязной ладошкой в дверной косяк: мой ум отказывался что-либо понимать.

«Ладно, — сжалилась хозяйка, — я думаю, что мне удастся спрятать тебя от мужа. Будет тебе стоять на пороге. Он скоро вернется, а пока иди-ка погрейся. Ты же насквозь продрог в лесу, бедняжка».

Она впустила меня в дом и подвела к очагу. Там в каменной стене, в циклопическом камине пылала гора яркого огня, где на черном от копоти вертеле жарился, попыхивая жирком, целый баран. Ужин для Людоеда.