Врата исхода нашего (девять страниц истории) - Феликс Кандель

«Некоторые из нас уже успели состариться, так как подают документы уже более десяти лет…»

— НИ ЧЕРЕЗ ГОД, НИ ЧЕРЕЗ ДВА, НИ КОГДА-НИБУДЬ В БУДУЩЕМ…

«И борясь с ужасом, сковывающим мозг, я думаю: «Только бы выжить…»

— ОТРАБОТАЙТЕ СНАЧАЛА РУССКИЙ ХЛЕБ, КОТОРЫЙ ВЫ ЕЛИ…

«Прошу выпустить меня к моей маме, сестренке, братику, бабушке и дедушке…»

— МЫ НЕ СМОЖЕМ ВАС ОТПУСТИТЬ, ПОКА В ИЗРАИЛЕ НЕ УТВЕРДИТСЯ ПРОГРЕССИВНЫЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ…

«Хочу домой! Хочу в Израиль!

Крик души, чаяния всей жизни, да будут услышаны Богом и людьми!..»

— ВЫ ПОЕДЕТЕ НЕ В ИЗРАИЛЬ, А В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ…

«Настоящим заявляю, что считаю себя гражданином еврейского государства Израиль.

Прошу в кратчайший срок лишить меня советского гражданства, пребывание в котором для меня невозможно…»

— Я ЗНАЮ, ЧТО НАШЕ ГРАЖДАНСТВО ВАМ ОТВРАТИТЕЛЬНО. МОЖЕТЕ ОБИЖАТЬ, ОСКОРБЛЯТЬ, НО МЫ КОММУНИСТЫ, И СТЕРПИМ ВСЕ…

«Когда я ему начал перечислять законы, которые он нарушает, деле приняло крутой поворот, И тогда товарищ Савко осветил, что если я такой нахал, то он вообще никогда не разрешит. И вообще не желает больше меня принимать. Что, мол, к нему приходят на прием евреи, плачут и умоляют отпустить, а я начинаю с законов. Если бы я его красиво попросил, то, может, и пустил бы, а так нет!..»

— ВАС НИКОГДА ОТСЮДА НЕ ВЫПУСТЯТ, ВЫ ЗДЕСЬ СГНИЕТЕ! УБИРАЙТЕСЬ ВОН!

ПОЛКОВНИК КАЙ.

«Одного за другим арестовывают друзей, и, очевидно, в ближайшие дни черед за мной. В чем моя вина? Не знаю, какая статья и какая формулировка придет в голову моим обвинителям. Знаю только, что совесть моя чиста…»

— ПОСМОТРИТЕ НА ЭТУ НАХАЛКУ! ДА КАК ТЫ МОЖЕШЬ ХОДИТЬ ПО РУССКОЙ ЗЕМЛЕ И ЖРАТЬ РУССКИЙ ХЛЕБ!

ПОЛКОВНИК САСЛЮК.

«Я не знаю, как сложится моя судьба. Я не знаю, сколько лет жизни, сколько сил и здоровья отнимут у меня тюрьма или лагерь. Но всем, кого не оставит равнодушным это письмо, я обещаю, что никогда в жизни ничто не сможет отнять у меня совести и сердца…»

— ЕСЛИ НЕ БУДЕШЬ ВЕСТИ СЕБЯ ТИХО, Я СДЕЛАЮ С ТОБОЙ ТО ЖЕ, ЧТО СДЕЛАЛ С ЛЕВИНЗОНОМ. Я ОБЕЩАЛ ЕМУ ТЮРЬМУ — ОН ЕЕ ПОЛУЧИЛ,

ТЕЛИЦЫН, СОТРУДНИК КГБ.

«В тюрьме нас обыскали, раздев донага. После обыска мы были помешены в бокс, где почувствовали, что лишились не только свободы, но и воздуха. У Фингермана из-за недостатка воздуха повторился сердечный приступ. Однако требование открыть дверь осталось безответным. Опасаясь за его здоровье, мы скандировали: «Человеку плохо, позовите врача!» Кто-то ответил: «Можете подыхать». Второй голос спросил: «Кто это?», на что первый сказал: «Жиды…»

— "НЕ МЫ НА ВАШЕЙ ЗЕМЛЕ ЖИВЕМ, А ВЫ НА НЕЙ.„

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОТРУДНИК.

«Но помните, что впоследствии вам не удастся оправдаться, как вы оправдывались в попустительстве преступлениям недавнего прошлого: «Мы не знали — а если знали, то не верили — а если верили, то ничего не могли поделать…»

— МЫ ГУМАННОЕ ГОСУДАРСТВО И НЕ ХОТИМ, ЧТОБЫ ПОСЛЕ НАС ОСТАВАЛИСЬ ТАКИЕ ЖЕ ДОКУМЕНТЫ, КАК ПОСЛЕ 1937 ГОДА, НО ВСЕ, КТО БУДЕТ МЕШАТЬ НАМ СТРОИТЬ СВЕТЛОЕ ЗДАНИЕ КОММУНИЗМА И ПУТАТЬСЯ ПОД НОГАМИ, БУДУТ НАКАЗАНЫ. ВАМ НЕ СЛЕДУЕТ ЗАБЫВАТЬ, ЧТО МЫ СДЕЛАЛИ С ТАТАРАМИ..

Н. А. ЩЕЛОКОВ, МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР.

«Мы, восемнадцать верующих еврейских семей Грузии, напоминаем вам, что живы и молимся о возвращении в Израиль.

Пусть наши молитвы проникнут в ваш ум и в вашу совесть. Мы ждем от вас помощи, ибо время торопит.

Мы ничего не боимся, ибо, живые или мертвые, мы — дети Израиля.

Кто поможет нам?..»

Страница первая

Сначала они убили короля Лира

«Виновных нет, поверь, виновных нет:Никто не совершает преступлений.Берусь тебе любого оправдать,Затем что вправе рот зажать любому».

1

Сначала они убили короля Лира.

Они убили короля Лира в городе Минске и назвали это «автомобильной катастрофой».

Они убили короля Лира в городе Минске, в январе сорок восьмого года, и поместили в газетах огромные некрологи:

«Народный артист!.. Лауреат!.. Художественный руководитель!.. Профессор!.. Председатель еврейского антифашистского комитета!..»

Они убили короля Лира в городе Минске, в январе сорок восьмого года, ночью, на улице, скорее всего — ударом в висок, и устроили ему в Москве пышные похороны. Говорят, таких похорон не было со времен Максима Горького. Убийцы умели хоронить свои жертвы. Им это нравилось. В этом была своя эстетика.

Звучала траурная мелодия:

«Кто мне скажет, кто сочтет, сколько жизни мне осталось?»

В почетном карауле стояли друзья вперемежку с врагами.

Бесконечная вереница двигалась вдоль бульвара, потом по переулку, потом по театру…

Морозные дни. Январские сугробы. Пар изо рта. Зябко и печально. Стыло и промозгло. Холодно и страшно.

На куче снега, как на подмостках, все время играл на холоде никому неведомый скрипач.

Мимо скрипача шли подданные короля.

«Иногда, — говорил он, — мне кажется, что я — один отвечаю за весь мой народ, не говоря уж о театре».

Умер тот, кто не мог умереть, не имел на то права. Его смерть делала уязвимыми его подданных. Этого тогда еще не понимали. Это поняли потом.

Фамилия у короля была — Михоэлс. Имя — Соломон. Соломон Михоэлс, король-еврей.

Мудрый острослов, прирожденный комедиант, монументальный и подвижный, грустный и лучезарный, с тепло подсвеченными выразительными глазами, одинаково готовый до исступления работать и до самозабвения веселиться.

«Скажи, — спрашивал он, глядя на Москву сверху, с Воробьевых гор, — ну почему эту всю красоту видишь именно сверху?! Ведь там, внизу, это обычные будни! А отсюда — праздник! Только подумать — от будней до праздника — всего и надо, что самому приподняться!»

Еще живой, король знал, что за ним следят. Еще живой, король чувствовал тревожное приближение беды. Еще живой, король остерегался ходить вечерами по тусклым московским улицам.

Как будто от них можно было уберечься!

«Человек, — писал он, — никогда не живет один. Человек живет всегда рядом с кем-нибудь и для кого-нибудь. Только смерть несет полное одиночество, и поэтому человек боится ее. В смерть каждому приходится уходить одному. В этом трагедия боязни смерти».