Получка - Клавдия Лукашевич

— Никто ее не ударил… Толкнул легонько… Да еще мало, надо бы посильнее. Не сахарная, не развалится. Такая дрянная пискунья!

— Пойдем, Анютка, домой! — вдруг решительно сказал рабочий, с презрением взглянув на товарища.

Анюта вся затрепетала от радости, вцепилась отцу в рукав и потянула его порывисто вперед… Она рвалась идти как можно скорее, только сапоги ей мешали.

— Ты что же это с нами шутки шутить вздумал?! Сговорились… Обещал… А теперь вот как?! — сердито закричал товарищ с черной бородой, нагоняя приятеля и хватая его за пальто.

— Тише, тише! Не очень-то тебя боятся! — спокойно ответил тот, отстраняя его рукой.

— Пойдем, Анютка… И то правда, жена больная лежит, получки ждет… пойдем, дочушка! — сказал он решительно и серьезно.

Они пошли быстро, не оборачиваясь. Холодный ветер дул им в лицо, слышалось шлепанье сапог Анютки; семеня своими ногами, она поминутно спотыкалась, едва поспевала за отцом, тяжело дышала… Но ей было так хорошо, так радостно. Она считала себя такой счастливой, и в голове ее мелькало: «Как маменька обрадуется-то, не поверит… Что бабушки-то скажут? Удивятся».

Сзади них доносились громкая брань, угрозы…

— Ну, погоди же! Сочтемся мы с тобой! Так хорошие товарищи не поступают… Нечестный ты человек! — кричали вслед.

— Ладно, отойдите… Не боюсь я ваших застращиваний… Уходитесь, когда проспитесь! — спокойно, как бы про себя, говорил рабочий.

Девочка же не могла слова выговорить от волнения.

Когда распахнулась дверь в подвал и на пороге появились дочь и отец, все были поражены, как громом.

— Анютка, где ты… — хотела было крикнуть больная, приподнявшись на постели, но слова упрека, злобы и тревоги замерли на губах.

Материнское сердце поняло, почувствовало все и рванулось навстречу своей маленькой защитнице.

Девочка с торжествующим видом, победительницей шла впереди, ведя за руку своего слабого отца.

Две старушки-торговки, нагнувшись друг к другу, шептали одна другой на ухо:

— Молодец девочка. Привела-таки.

— Вот и хорошо, Иван Семеныч, что пришел. Хозяйке-то твоей очень плохо было… Ишь она сразу повеселела, даже приподнялась…

Больная села на постели, глаза ее искрились слезами, и она крепко обнимала свою маленькую девочку:

— Ишь ты, замерзла… Глупая ты моя… Глупая…

— Анютка, сбегай дочушка, за кипятком… Мама, поди, чайку хочет, — сказал отец.

— Полно вам: ребенок, поди, умаялся, устал… Дайте-ка, я схожу! — предложила одна из старушек.

— И то правда, бабушка… Лучше я сам схожу.

— Куда тебе, батюшка, сиди ты дома, — тревожно ответила старушка. — В работе день-деньской, поди, устал. Анютка, давай мой сапог.

— Возьмите, бабушка, вот наденьте и нашу валенку.

— Ишь ты, как сапог-то мой стоптала… Он еще был хороший, а теперь вон дыра сбоку…

— Ничего, зачиним! — ответил Иван.

Одевшись, старушка спросила:

— Не зайти ли в лавочку, не купить ли чего?

— Купите, бабушка, ситного два фунта да сахару четверку да варенья на пятачок. Вот скажу спасибо. Уж раскутимся сегодня.

Когда через полчаса вернулась старушка с покупками, все были необыкновенно веселы. Около больной стоял стол и чашки. Все сели пить чай. Иван все шутил с дочерью. За уголь было заплачено. Хозяйка истопила комнату. Все сели пить чай и тихо беседовали… Анюта сияла и шалила. Она чувствовала себя счастливой. Бабушки ее ласкали.

— Ишь, хозяйка-то твоя совсем ожила. Точно и больна не была…

— Еще бы не ожить! Рада я… — ответила больная. — Неделю проживем без горя. Кабы всегда-то так. Ваня человек хороший, работящий… Слаб только… И друзья, товарищи сбивают.

— Полно тебе мужа-то расхваливать. Подожди, чтобы другие похвалили, — улыбаясь, ответил Иван.

А Анюта, посматривая кругом, с гордостью думала: «Это я привела домой отца-то!»