Только один день - Алексей Калугин

Двигаясь вдоль улицы по направлению к универмагу, Корнилыч то и дело останавливался, пораженный странным видом прохожих. Сначала ему на глаза попалась женщина с двумя тяжеленными сумками в руках, которые она едва могла оторвать от земли. Но при этом она умудрялась удерживать под каждым локтем по батону сырокопченой колбасы. Женщина двигалась очень медленно, и вскоре ее обогнал неопрятного вида мужчина, также тащивший в каждой руке по сумке, но вдобавок еще и обернутый крест-накрест, точно революционный матрос пулеметными лентами, низками рулонов туалетной бумаги. Две женщины на краю тротуара зацепились сумками. Не говоря ни слова, они упорно тянули их каждая в свою сторону до тех пор, пока одна из сумок не лопнула по шву и все ее содержимое не посыпалось на асфальт. Битые яйца, спичечные коробки, акварельные краски, две бутылки шампанского, взорвавшиеся, точно фугасы времен Первой мировой, оловянные солдатики, синюшные куриные тушки – все смешалось в безобразную кучу. А хозяйка всего этого добра, вместо того чтобы попытаться хоть что-то спасти или уж, на худой конец, обругать как следует виновницу происшествия, бросила сверху разорванную сумку и заспешила дальше по своим делам.

И у всех, буквально у каждого, кто встречался Корнилычу по пути, на лицах, в глазах, в жестах присутствовал какой-то пугающий бешеный азарт. Корнилыч не мог припомнить, когда в последний раз ему доводилось видеть своих сограждан столь возбужденными. Даже в былые времена, следуя в колонне первомайской демонстрации, но ожидая при этом не столько встречи лицом к лицу с городским партийным руководством, сколько гонца, посланного в магазин, мужики вели себя не в пример сдержаннее.

Так и не сумев уразуметь причину столь странного поведения горожан, Корнилыч подошел к универмагу.

Как обычно, первым делом Корнилыч заглянул на задний двор. У окошка приема стеклотары было подозрительно безлюдно. Борясь с дурными предчувствиями, Корнилыч подошел к закрытому окошку и застучал в него кулаком.

– Эй, тетка! Открывай богадельню!

Окошко так и осталось закрытым.

Корнилыч застучал с удвоенной энергией. А что ему еще оставалось делать? Другого источника доходов, помимо лежавших в авоське пустых бутылок, у него на сегодняшний день не было.

– Чо долбишься? Ополоумел совсем от радости?

Корнилыч обернулся. За спиной у него стоял помятого вида мужичок в затасканном сером пиджачке.

– Да бутылки сдать надо, – ответил Корнилыч, глядя не на мужика, а на запечатанные пробками из золотистой алюминиевой фольги горлышки водочных бутылок, высовывавшиеся из целлофанового пакета, бережно обеими руками прижатого к груди.

– На кой ляд тебе эти бутылки, – усмехнулся мужичок. – Дуй в магазин, пока всю голубушку не растащили.

Подмигнув Корнилычу, мужичок поудобнее перехватил ношу и зашагал дальше своею дорогой. Прикинув, что сдать посуду ему все равно не удастся, Корнилыч быстро догнал человека, который по всем параметрам не вызывал у него доверия.

– Послушай, мил-человек, – обратился Корнилыч к мужичку, стараясь шагать с ним в ногу. – Я гляжу, на твоей улице нынче праздник. Так, может, разделишь свою радость с ближним?.. Одолжи десятку…

Мужичок остановился и посмотрел на Корнилыча так, словно тот просил у него ключи от «Мерседеса».

– Да ты что, дражайший, с Луны свалился?

– В кризисное время живем, – смущенно потупился Корнилыч.

– Да не о том я! – Мужичок чуть было не махнул на Корнилыча рукой, но вовремя вспомнил про пакет с бутылками. – Ты в магазин-то сегодня заходил?

– Нет, – мотнул головой Корнилыч.

– Ну так иди и бери! Чего хочешь, сколько хочешь – сегодня все задарма!

Склонив голову к плечу, Корнилыч посмотрел на мужичка с подозрением.

– Неужто и взаправду ничего не знаешь? – недоверчиво прищурился мужичок.

Корнилыч молча качнул головой из стороны в сторону.

– Да уж какой день только об этом по телевизору и твердят!

– Ну… – Корнилыч смущенно ковырнул носком ботинка асфальт. – Я телевизор-то почти и не смотрю… Разве что только фильм какой, чтобы без стрельбы и мордобоя…

– Короче. – Мужичок слегка подкинул пакет, который уже начинал оттягивать ему руки. – Дело в следующем. Фракции коммунистов в Госдуме при поддержке аграриев удалось добиться права на проведение эксперимента в одном отдельно взятом городе. Они вроде как вознамерились доказать, что коммунистический образ жизни присущ нашему народу от природы. Как говаривал классик: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Не знаю, как уж они там выбирали город для энтого эксперимента, но в конечном счете остановились на нашем Ярске. Так что с сегодняшнего дня в нашем городе частичный коммунизм введен: на работу все еще ходить нужно, но зато в магазинах все задаром!

– И надолго? – поинтересовался Корнилыч.

– А черт его знает, – пожал плечами мужичок. – Говорят, что ежели эксперимент окажется удачным, то все время так жить будем. Но я так думаю, что эксперимент энтот закончится вместе с запасами продовольствия в магазинах. Так что народ времени почем зря не теряет и делает запасы впрок. И ты, мил-человек, от остальных не отставай – пользуйся, пока есть возможность.

Кивнув на прощание, мужичок потопал дальше, оставив вконец растерявшегося Корнилыча в одиночестве.

Корнилыч и верил, и не верил тому, что рассказал ему случайный собеседник с полной сумкой водки. С одной стороны, где это видано, чтобы все раздавали задаром? Если и были когда такие времена, так давно уж минули. С другой стороны, толпы людей с сумками на обычно весьма малолюдных улицах Ярска служили наглядным подтверждением того, что сказал мужичок.

Прикинув и так и эдак и решив, что ежели мужичок и подшутил над ним, то в магазине, глядишь, встретится кто-нибудь знакомый, Корнилыч направился к центральному входу в гастрономический отдел.

У входа творилось нечто невообразимое. Огромная толпа народу пыталась втиснуться в переполненный, как автобус в час пик, магазин. Другая, ничуть не меньшая толпа, состоявшая из тех, кто уже успел отовариться, старалась выбраться наружу, чтобы скорее растащить по домам то, что с боем удалось урвать, и вернуться за новой партией дармовщины. Тротуар возле магазина был завален рассыпанными, затоптанными, никому не нужными продуктами: буханками хлеба, лопнувшими пакетами молока, расколотыми яйцами, побитыми яблоками и апельсинами, измятыми банками консервов… Корнилыч осторожно пристроился с краю толпы, рвущейся в магазин. Людская круговерть подхватила его, смяла, закрутила, затянула, и неожиданно для себя самого Корнилыч оказался в самом центре клокочущей человеческой массы. Ноги постоянно обо что-то спотыкались, скользили в лужах пролитого на асфальт масла, и для того, чтобы устоять, Корнилычу приходилось отчаянно работать локтями. Крики, ругань, возмущенные возгласы тех, кого уж слишком сильно прижали, забивали уши.

Не меньше получаса месился Корнилыч в этой людской мясорубке, прежде чем оказался внутри магазина.

Происходившее на улице уже казалось Корнилычу диким, но на то, что творилось в самом магазине, было просто страшно глядеть. Снаружи существовали только два противоположно направленных потока, а здесь каждый рвался в свою сторону, ожесточенно и безжалостно отпихивая соседей локтями. Роняя на пол то, что уже успели схватить, люди лезли к следующему отделу. Большая часть продуктов не попадала в необъятные хозяйственные сумки точно с цепи сорвавшихся потребителей, а оказывалась на полу, растоптанная и превращенная в нечто уже совершенно несъедобное.

Вначале Корнилыч еще пытался как-то сориентироваться и двигаться в одну определенную сторону. Но очень скоро, уразумев всю тщетность этих попыток, он отдался на волю людским потокам, швырявшим его из одной стороны в другую.

В конце концов судьба улыбнулась Корнилычу: очередной шквал вынес его прямо к прилавку винно-водочного отдела. Правда, к этому времени Корнилыч уже потерял в людском столпотворении авоську с так и не сданными пустыми бутылками, но это была не та потеря, о которой стоило скорбеть. О какой-либо очередности получения товара не могло быть и речи. Измученная продавщица в сбившемся на сторону голубом берете со страхом в глазах хватала бутылки из ящиков, которые подтаскивали ей двое взмыленных грузчиков, и кидала их в алчно тянущиеся к ней руки. Изогнувшись, словно заправский акробат, Корнилыч протянул руку и тоже ухватил себе бутылку «Столичной» местного розлива.

Основная задача была выполнена. Теперь нужно было думать о том, чтобы, не потеряв драгоценную бутылку, выбраться из этой винно-водочной мышеловки.

– Чего скромничаешь, батя? – бесцеремонно ткнул Корнилыча в бок незнакомый парень. – Бери больше, не стесняйся! Сегодня каждому – по потребностям!

У парня на шее висел объемистый баул, уже наполовину заполненный, а он, весело улыбаясь, продолжал кидать в него все новые и новые бутылки, которые передавал ему напарник, уцепившийся одной рукой за прилавок и не обращавший никакого внимания на то, какой отборной матерщиной крыли его те, кому он перекрыл доступ к неиссякаемому источнику спиртного.