Президенты RU - Александр Минкин

Летом 1986-го я скептически наблюдал по ТВ очередную «встречу с народом». Скептически – ибо все они похожи одна на другую.

ГОРБАЧЕВ. Вы – за перестройку?

НАРОД. Да, да, да!

ГОРБАЧЕВ. Но проблемы еще есть?

НАРОД. Колбасы нет! (мыла, жилья…)

И вдруг Горбачев сказал:

– Конечно, дело не идет. Ведь у нас восемнадцать миллионов аппаратчиков!..

Я чуть не упал со стула. Знал, что их много. Но услышать число из уст генсека, да еще в резко критическом контексте!..

18 000 000! Я представил себе 18 000 000 винтовок, направленных в одного человека. И стало страшно за Горбачева. Ведь аппарат – единственная реальная правящая сила. Бездушная, некомпетентная, опасная.

И вот нашелся человек, решивший начать войну с этой силой. Отнять у них привилегии. Отнять у шестидесяти миллионов (аппаратчики + члены семей)!

Это – ненависть справа.

А слева? И слева, увы, тоже. Ибо другой слой, который пострадал от Горбачева, – это диссиденты. Он сделал больше, чем они решались говорить. Он так сильно критикует систему, что люди, сделавшие критику СССР своей профессией, остались без работы. Достаточно сказать, что теперь «Голос Америки», «Свобода» и т. п. ежедневно читают нам по радио наши же статьи из «Огонька», «Московских новостей», других официальных газет и журналов.

А народ? Любовь народа не завоевана. Ибо страна не накормлена. Водка дорогая, сахар и мыло – по карточкам, инфляция, беспорядки…

Республики? Прибалтика считает, что Горбачев дал мало свободы. Средняя Азия – что слишком много.

Кто же доволен? Интеллигенция. Все те, кому возможность читать что хочешь и говорить что думаешь – дороже всего. Сколько нас – я не знаю. Но опора мы не очень прочная.

Запад, конечно, без ума от Горбачева. Это приятно и понятно. Он признал права человека, разоружает Европу, вывел войска из Афганистана. Он гениальный политик, обаятельный человек, а по контрасту с Брежневым – просто верх совершенства. Но любовь иностранцев, как и любовь интеллигенции, – слабое обеспечение в борьбе за власть.

Одному богу известно, как Горбачев при всем этом удерживает власть.

Он – гениальный режиссер. Он непредсказуем. Если бы он был последователен – он бы, вероятно, не удержался.

Но он, мне кажется, способен мгновенно отказаться от плана, если меняются обстоятельства. Он исходит только из ситуации, а не из теории. Поэтому «они» никогда не могут предугадать его очередной «ход». И – проигрывают.

На Красной площади сел крошечный самолетик. Никто не пострадал. Но в тот же вечер был снят министр обороны и еще несколько крупнейших военных.

На площади Ленина в Тбилиси танки шли на людей, армия саперными лопатками и боевыми газами убивала женщин. И вот уже три месяца «изучают», создают бесконечные комиссии. И никто из армейских не наказан.

Ельцина убрали из Политбюро за то, что он увольнял старых партийных чиновников городского масштаба.

Но Ельцину никогда и не снилось уволить сразу сто десять человек из ЦК – из высшего слоя. А Горбачеву это удалось. Может быть, потому, что все привыкли, что он убирает брежневцев по одному, по два.

Он рискнул убрать Лигачева[1] в сельское хозяйство. Он рискнул убрать сразу сто десять человек из ЦК. Но он не рискует убрать Щербицкого – первого секретаря ЦК Украины.

Он совершает серьезные ошибки: госприемка – рождение новых тысяч аппаратчиков; антиалкогольная кампания – рождение миллионов самогонщиков и талоны на сахар…

Он одерживает блестящие победы: разоружение, уход из Афганистана, политическая реформа…

Но нет последовательности. Усманходжаев – бывший первый секретарь Узбекистана – в тюрьме, а Алиев – бывший первый секретарь Азербайджана – произносит самовосхваляющие речи на Пленуме ЦК КПСС.

Горбачев все время высказывается против многопартийной системы, настаивает на «руководящей роли КПСС». Многим это не нравится. Но, согласитесь, какая разница, что он говорит. Важно, что он делает. Никто не сделал столько, сколько Горбачев, для свободного обсуждения проблемы многопартийности. Никто так, как он, не потеснил КПСС с командных позиций.

В чем же его мотивы? Вот загадка.

И как было бы хорошо, если бы он мечтал войти в историю как величайший реформатор.

Разгадка придет нескоро. Если вообще придет. Возможно, мы что-то узнаем только после смерти героя. В этом случае предпочитаю ждать как можно дольше.

1990

Солдаты неудачи, солдаты несвободы[2]

26 июля 1990, «МК»

А как первая война – так ничья вина.

А как вторая война – чья-нибудь вина.

А как третья война – так моя вина.

А моя вина – она всем видна.

Первым, кажется, их показал Подниекс[3]. Мы увидели калеку. Ветерана. Инвалида. Мальчишку без ноги. Одного. Теперь нам показывают их помногу. Без ног, без рук. Невозможно смотреть без слез. Нам показывают и «цинки», и рыдающих матерей, и рыдающих вдов. И афганцы хмуро рассказывают в камеру, какая там была святая дружба, а здесь, на гражданке, всё не так, и много грязи, равнодушия, вранья…

И в газетах – афганцы, и по радио. Радиостанция «Юность» сделала передачу по песням афганцев. И воины Афганистана пели свои суровые, романтичные, мужественные песни. И кто-то из них спел про гусарские доблести, про эполеты и кивера, и сказал, что чувствует себя наследником и продолжателем Дениса Давыдова – тот тоже сражался и сочинял песни и тоже участвовал в партизанской войне.

Тоже? Кто ж так свихнул нам мозги?

Денис Давыдов – в том-то и дело – не воевал с партизанами. И никогда вернувшегося с войны в Германии не называли немцем, вернувшегося с Шипки – болгарином, с Азова – турком, из-под Казани – татарином: никогда, ни в каком веке, ни в какой войне.

Почему к нашим ребятам приклеилось чужое имя – «афганец»? Не потому ли, что – чужая война? И всегда были у нас солдаты – даже в Великой Отечественной. А эти – не иначе как воины. Воины-интернационалисты. Вот как гордо. Даже теперь, когда уже решаемся называть эту войну трагической ошибкой[4], продолжаем внушать афганцам, что ошиблись большие начальники, а им, нашим мальчикам, нечего стыдиться. Но разве они стреляли только в душманов?

Мне они рассказывали другое. Рассказывали просто. Не гордясь собой. Но и не раскаиваясь. Пели мужественно: «В людей стреляет, как по мишеням, моя рука». Так что же, третья война – не моя вина?

Мы наших «афганцев» должны в кавычках писать. Потому что есть настоящие афганцы, без кавычек. Они тоже погибали там, в Афгане. И в сотни раз большим числом. И не только мужчины, но и старики, женщины, дети. И нам очень не хватает одного, пусть пятиминутного фильма о тех афганцах. И не про школу, где их учит шурави, и не про больницу, где их лечит шурави. А про их кровь и их смерть.

Планка подымается. Раскопаны ямы в Куропатах. Раскопают архивы НКВД. Рано или поздно нам всё придется сказать всем. А главное себе. Всё равно придется. Зачем же ждать, пока это сделает другой.

P.S. Слово «Катынь» было под запретом. На дворе еще стояла советская власть, а каждый номер «Московского комсомольца» нес в шапке имя хозяина: «Газета МГК и МК ВЛКСМ», причем «МК» означало Московский областной комитет Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, а МГК – всё то же самое, но городское.

За десять лет через Афган прогнали, можно сказать, всю армию. И не только. Через Афган прошло несколько призывов. Они принесли домой фронтовое братство, жестокость к чуркам и ненависть к своим властям, которые погнали их в чужую страну неизвестно зачем. Да и в народе, состоящем из пап и мам этих мальчиков, их бабушек и подруг, война была непопулярна. Газеты о ней молчали, телевизор молчал, но цинки-то шли во все города СССР. И на всех кладбищах появились ряды могил с именами двадцатилетних.

1991

Броня крепка

Кино-театр ордена Ленина Забайкальского военного округа

Январь 1991, «Огонек»

АЛЕША ПЕШКОВ. Маленьких всегда бьют?

БАБУШКА. Всегда.

В тот вечер в Доме кинематографистов нам показали документальный фильм «Дембель-91». У слова «документальный» оказался тяжелый криминальный смысл. В самый раз на несколько лет строгого режима.

«Дембель» снимали в двух местах нашей Родины. В парке культуры и в казарме. В столице нашей Родины, в ЦПКиО имени Горького. И в ордена Ленина Забайкальском военном округе.

В парке – праздник. Лихая морская пехота. Тельняшка в обтяжку, берет вертикально сидит на затылке (чудом? на заколках? – вечная загадка).

Немногие облапили подруг. Но в большинстве это мальчишник. Широкие груди, мощные бицепсы. Обученные, гордые, годные к строевой, гаранты победы. Все веселые, потные, все под газом. Их лучше не задевать, они только и ждут, чтоб на кого-нибудь обидеться. Из репродукторов льются бодрые песни.