Ангел: Романтика табу - Скай Даррел

Мы дали клятву в армии — если один из нас не дослужит, другой позаботится о его семье, но мы оба дослужили. Мы ушли и начали настоящую жизнь.

Судьба была благосклонна, или я так думал.

Два месяца назад Джозеф и его жена сели в самолет, направлявшийся на Гавайи, который загорелся на высоте 34 000 футов над Тихим океаном. Самолет развалился на части, никто не выжил, а обломки до сих пор находят. Какая-то странная авария с двигателем, из тех, что случаются с одним на миллион.

Что это за судьба?

Он оставил Лили, за которой присматривала её бабушка, пока та не умерла от пищевого отравления. И всё это в течение двух месяцев. В самолет я могу поверить, но в бабушку? За два месяца дочь Джозефа осталась совсем одна. Лили — я часто брал её на руки, когда Джозеф приглашал меня в гости. Я знаю её всю жизнь. Милая, невинная девочка. Она не заслуживает такого.

На хуй судьбу.

Теперь я её защитник, и у неё будет всё, чего она только пожелает, пока я дышу. Я здесь, чтобы защитить её. Я здесь не для того, чтобы намочить свой член.

Нет.

Я смотрю через её плечо на ветхий дом, заросший сорняками, затем возвращаю взгляд на Лили и вижу, как по её щекам ползет краснота.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Она крепко обнимает меня своим маленьким телом, и я чувствую, как её мягкая грудь давит мне на живот. Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, мой член резко поднимается.

У меня не хватает духу оттолкнуть её, поэтому я убираю её руки со своих плеч и смотрю ей в глаза, моя эрекция не желает затихать. Я нигде не был маленьким, и я знаю, что она чувствует моё возбуждение. Что, черт возьми, со мной не так?

— Ты не можешь так ко мне прикасаться, Лили.

— Почему? — она выпускает свой язык настолько, что смачивает верхнюю губу.

На этот раз я заставляю себя удержать её, и всё внутри меня болит.

— Ты взрослая женщина, ты не можешь так обниматься с незнакомыми мужчинами.

Она слегка наклоняет голову.

— Ты не чужой, дядя Далтон. Я просто хотела обнять тебя, я никого не обнимала с похорон бабушки. Они все меня бросили.

Я тру глаза, чтобы не видеть её, чтобы мой член перестал пульсировать, но её сладкий аромат наполняет меня, и мой взгляд скользит по подолу её юбки, который заканчивается прямо над коленями.

— Кто тебя бросил?

— Мои друзья, все в городе. Они как будто избегают меня. Все, кроме Элайджи.

Элайджа — мужчина. Мужчина, который навещает её.

— Кто, чёрт возьми, такой Элайджа?

— Мэр, — говорит она, удивленная моим тоном, — он знал мою маму. Элайджа заботится о моих потребностях.

— Потребностях? — я держу её за плечи, и мои руки дрожат. Я практически выкрикнул свой вопрос. Я едва могу контролировать себя, гнев сдавливает горло при мысли о том, что другой мужчина может прикасаться к тому, к чему прикасаюсь я, чувствовать то, что чувствую я.

Она моя.

— Какие потребности, Лили? — мой голос переходит в рычание, — он не помогает тебе подстригать чертову лужайку, это точно.

— Он проверяет меня, вот и всё, — шепчет она, — иногда он приносит продукты или убирается в доме.

Я стискиваю зубы, сердце колотится.

Лили снова дуется, подол её платья поднимает ветерок, и она не пытается его удержать. Я замечаю спереди её белые трусики, прежде чем хватаю её за руку и тяну к дому.

— Тебе нужно переодеться, — говорю я ей.

— Это летнее платье, — говорит она, не делая никаких усилий, чтобы вырвать руку, — и сейчас лето. Что в нем плохого?

Я окидываю её взглядом, когда мы поднимаемся на крыльцо. Как она может не знать, как прекрасно выглядит? Как соблазнительно она выглядит для такого грубого мужчины, как я.

— Оно чертовски короткое, девочка. Я мог бы увидеть всё.

— И поэтому ты твердый?

Моя кровь закипает, а рука лежит на дверной ручке. Я поворачиваюсь, и она делает шаг назад.

— Что ты сказала?

— У тебя эрекция. Я почувствовала это, — она смущается, — ты хочешь сказать, что я почувствовала ключи от твоей машины или что-то в этом роде? Ты держишь их в руках.

Мой член упирается во внутреннюю часть трусов, и когда её взгляд падает на выпуклость в моих брюках, я рефлекторно качаю бедрами вперёд, и к тому времени, когда я понимаю, что только что направил свой эрегированный член на девушку, которая должна быть моей подопечной, невинной и восемнадцатилетней, единственной в этом мире, кого я должен защищать всеми своими силами, уже слишком поздно. Её кожа вспыхивает алым, а рука тянется ко рту.

Лили должна была бы убежать, но она лишь стоит на месте, её рука медленно опускается с приоткрытых губ, вишнево-красных, и она, скрестив ноги, ждет, что я скажу.

Конечно, она не убегает. Да и куда ей бежать? Я должен защищать её, а не вожделеть, как гребаное животное.

Она снова наклоняет голову, длинные волосы колышутся на ветру, который обдувает свободные пряди над яркими глазами, из которых я мог бы пить.

— Я здесь, чтобы заботиться о тебе, Лили. Я здесь, чтобы защитить тебя. И…

— И что? — бретелька её платья соскальзывает с одного плеча, прежде чем она поднимает её обратно. Она закусывает губу.

Простите меня.

Я хватаю её за руку и целую её, все пальцы и запястье до самого плеча. Я хватаю её за талию и прижимаю к двери. Она достает мне только до груди, и мне приходится опустить взгляд, чтобы мы смотрели глаза в глаза. Моя рука скользит по её бедру, пока она хнычет, и когда я касаюсь там тепла, влажности её трусиков, я сдаюсь и рычу.

— И этого. Я здесь для этого. К тебе кто-нибудь раньше прикасался?

— Н-нет.

— Перестань называть меня дядей, — она называла меня так с тех пор, как училась в средней школе, и от этого напоминания становилось ещё хуже. Тогда я видел в ней ангела, чистого тощего подростка. Когда же она превратилась в женщину? Это делает то, что я собираюсь сделать, ещё более неправильным, но я не могу остановить себя, — теперь я твой опекун, Лили. Понимаешь? Ради всего святого, я практически твой отец.

— Далтон, — шепчет она, и её тон отнюдь не звучит невинно.

Её сладкий голос заставляет мой член пульсировать сильнее, и я рывком открываю дверь, поднимаю её на руки и несу к большому дивану