Проект "Забыть Чингисхана" (СИ) - Галина Емельянова

А Чингисхан несколько раз приходил на курган, и с детской надеждой ждал чуда: вот зашевелится земля и Пахлеван предстанет перед ним, еще сильнее, чем прежде.

Будущее

На этот раз все прошло в штатном режиме, вреда никакого организм Всеволода не получил, а вот моральное состояние было подавленное. Был еще один маленький шанс, стать наложницей хана, но быть «женщиной» претило всему Севиному мужскому естеству. И все- таки он попробовал.

До него никто не решался это сделать, Сева решил «стать» женой хана Бортэ. Увы, это оказалось невозможно. Луноликая женщина, как раз разжигала очаг, и как только Всеволод попытался захватить ее сознание, Бортэ сунула в огонь руку. Болевой шок вернул незадачливого ученого в двадцать второй век, руку пришлось лечить.

Но время, неумолимо отсчитывало мгновения — цена которым — жизнь.

И Всеволод попытался снова.

В следующий раз его избранницей стала молоденькая наложница.

Прошлое

Всеволода тошнило от качки, в горле пересохло, он открыл глаза и тут же закрыл. Он болтался в сумке нукера, в сознании проносились обрывки горьких мыслей юной девушки, лишившейся поддержки родных.

Нукер слез с коня, развязав узлы, вытащил девушку из сумки.

Она упала, от долгого сидения в тесной торбе, занемели ноги.

Нукер схватил ее за волосы, и, подтащив к невысокому обрыву, бросил в мутные воды реки.

— Отмой сажу с лица и тела, маленькая гюрза. Ты станешь усладой великого воина, нашего повелителя.

Всеволод никак не мог овладеть сознанием алтайской принцессы.

Девушка не хотела жить, а ученый пытался направить ее мысли в сторону мести. И наконец, ему это удалось, когда нукер набросил на плечи аркан, и потащил пленницу к берегу, та не сопротивлялась, под браслетом на миниатюрной лодыжке, ждал своего часа отравленный кинжал.

Но все пошло не так, как задумал ученый, Повелитель заглянул за полог, увидел похожую на зверька девчонку, и так и не переступил порога юрты.

Юная дева, напрасно ждала рыжебородого, ничто уже не могло согреть остывающую кровь, повелителя мира.

Сотник перевел ей приказ господина: «Отпустите ее домой, дайте воинов, проводить до границы».

Под проливным дождем девушка села на коня, и ускакала, в свои чудные края.

Так Всеволод отказался от попыток убить Тэмуджина руками женщин.

Будущее

Всеволод простыл в этих жутких походных условиях, горло обручем сковала боль.

Температура была высокая, ныли колени, локти. В горячечном бреду, он сам становился ненавистным рыжебородым полководцем, завоевавшим полмира.

Он сидел в юрте один, огонь очага не грел, потом в юрту ползком пробрался тот единственный, кто дарил радость. Старость подарила счастье — внука от сына Джучи.

Он прижимался к обритой макушке мальчика, нюхал смазанную жиром косичку, и сердце начинало с новой силой гнать кровь по усталым венам.

Сева очнулся от прохладного прикосновения.

На кровати сидел его друг Юрасик.

— Ну, вот и хорошо, ты давай, вот сухую футболку одевай, я лапши заварил,

Ноздри юноше защекотал запах китайских специй и русского чеснока.

Севе ужасно стало жаль себя и хотелось заплакать, и чтобы кто-то непременно пожалел.

— Черт, только этого не хватало. — Он пытался взять себя в руки.

Никогда ничего подобного не было, даже, когда в бою, на татами, к нему применяли болевой прием, будущий ученый не плакал.

И Сева поклялся себе, что больше никогда не будет путешествовать в прошлом в теле женщины.

Время неумолимо — это Сева знал, и чувствовал, как никто в этом веке. Выпив ударную дозу аспирина, он снова пошел в институт Военной истории.

Все было, как всегда: сноровистые ассистенты, снисходительный профессор, но юношу не оставляло удивительное предчувствие удачи, фарта, везения.

— Это случится сегодня, и тогда мы, — но он оборвал себя. — Еще не время.

Прошлое

Нукеры не останавливаются на отдых, едят прямо в седле вяленое мясо, пьют из бурдюков воду. Не зря по степи говорили о воинах Чингизхана: «Их лошади не знают усталости, а воины его сделаны из железа».

Сева очнулся от запаха еды, в казане трещало жареное мясо, и этот аромат мог поднять даже мертвого.

Но от костра его прогнали, кинули кусок засохшей лепешки. Ученый грыз твердый, как скала хлеб, а слезы, делали его не таким уж пресным.

Потом прибежали дети, и стали кидать в Севу камнями, а один малыш даже притащил лук своего отца, и наступила бы неминуемая смерть, если бы в этот миг, судьба, не приняла обличье рыжебородого, грузного воина.

Он отобрал у малыша лук, что-то коротко приказал своим нукерам, и взор раба насладился видом порки хозяина.

Хан начал говорить: «Не стыдись своих слез, мальчик, пока ты юн, чтобы к возрасту битв, твои слезы кончились. А осталась только ненависть к врагу».

Сева понял, что попал в тело карлика. Большая голова, на хлипком теле, и тоненькие ручки и ножки.

С Всеволодом случилось странное, карлик не испугался, и разум его не подчинился воле симбиота, они стали существовать параллельно, два молодых человека, ученый и поэт, в одном немощном теле.

Култуш, по-йгурски «счастливый», оказался христианином, и что самое главное, также желавшим Чингисхану забвения на века.

Култуш рассказал Севе свою историю

«Мое имя Кутлуш, по-уйгурский-счастливый. Так назвали меня отец и мать, надеясь на мою счастливую судьбу. Священник же в юрте-молельне окрестил меня именем Несторий и учил почитать Христа, как человека, в котором жил Бог.

Жаркий ветер в степи пахнет дымом, не тем дымом домашнего очага, когда в кипящем масле прыгают кусочки теста, а тем, что пахнет скорбью, сожженных юрт, разоренных гнезд, и кровью не сдавшихся, гордых сынов степи.

Это моя Родина, мои сородичи, свободолюбивые найманы.

Иисус дал мне талант к письму, и музыке. И я зарабатывал на хлеб, ведением счетов удачливых купцов. А для души я сочинял песни, играя на дутаре, и они разлетались по степи, как журавли.

Мне было двадцать лет, и у меня была невеста, как и моя мать, из рода найманов, и уже этим она, и все ее сородичи обрекли себя на гибель. Меркиты и найманы кость в горле хана всех моголов.

Я знаком был со своей нареченной всего несколько часов, когда шел обряд выкупа невесты, в стойбище ворвались нукеры Чингизхана.

Я вспомнил ее предсмертный крик под телом нукера, он убил ее сразу после соития.

Может подобрать лежащую на земле стрелу, и вонзить ее в сердце этого знатного хана?