Яйца с камнями не танцуют - Евгений Шибаев

Родители не возражали против такой дружбы. Они знали дядю Пашу как хорошего человека, да и я был под присмотром. Уж и не скажу, с чего началась наша дружба. Помню только, что он чистил что-то рядом с нашим домом, я подошёл к мирно стоящей рыжей лошади, погладил её по морде, а дядя Паша предложил покормить её сеном, лежащим в повозке. Я с несказанным удовольствием протягивал пучок сена лошади и наблюдал, как она осторожно захватывает его своими толстыми бархатными губами. Мы разговорились, и я осмелился напроситься прокатиться, а поскольку конюшня находилась недалеко от нашего дома, дядя Паша впоследствии стал заезжать за мной и, с разрешения родителей, брать меня с собой.

Город в то время состоял из одно- и двухэтажных домов с одной центральной улицей. На ней-то и были сосредоточены магазины, два кинотеатра и филармония. По самой середине вдоль всего проспекта были проложены рельсы, по которым изредка ходил трамвай, без которого город больше бы напоминал посёлок городского типа. Дома, улицы и тротуары были сплошь деревянными, и у каждого дома стояло дощатое, известково-белое сооружение известного назначения. И мы с дядей Пашей занимались чрезвычайно важным делом – «наводили гигиену» в городе. Вообще-то в то время подобных повозок было столь же много, сколько, наверное, сейчас машин с шашечками, и каждая ездила по своему маршруту.

Когда я восседал кучером на повозке, то у окружающей детворы вызывал такую же зависть, как если бы в наше время рассекал с дядей Пашей на «харлее» по центральным улицам. Сидеть с дядей Пашей было уютно, он нежно посматривал на меня и периодически поправлял рогожку на моей спине, чтобы я не мёрз. Мы почти не разговаривали, но нам было очень хорошо молчать вместе. Иногда он давал мне поводья – поуправлять лошадью. Но лошадь в управлении не нуждалась: она и без того хорошо знала свой маршрут. И когда я натягивал поводья и причмокивал губами, как это делал дядя Паша, лошадь поворачивала в мою сторону голову и удивлённо косила глазом.

Когда у дяди Паши был выходной, я шёл в соседний двор, где играли дети крупных начальников. Они жили в единственном в нашем районе кирпичном трёхэтажном доме. Дети были хорошо одеты, у них были дорогие игрушки – у мальчиков машинки, у девочек детская посуда. Я подружился с одной очень милой девочкой Наташей. У неё были красивые тёмно-каштановые волосы и удивительные миндалевидные глаза. Особенно мне нравилось, как она разговаривает. Их семья раньше жила в Москве, и её московский говорок резко выделялся своим звучанием. Большую часть времени мы занимались тем, что она меня «лечила». Вставляла стебелёк в одуванчик и делала мне уколы сквозь штаны, поскольку гордость мне не позволяла оголяться. Однако после одного случая наше «лечение» оборвалось. Я случайно услышал разговор её родителей: «Мальчик, с которым играет наша дочь, такой вежливый, красивый. Но почему от него всё время каким-то говном пахнет?»… Я перестал ходить в тот двор и всячески избегал встреч с Наташей, хотя она меня искала и даже как-то пришла к нам домой. На её стук никто не ответил, лишь тётя Сима, соседка, поведала гостье, что «я уехал с говночистом Пашкой».

Однажды дядя Паша не приехал. Я как всегда стоял на крылечке. Ждал. Время шло, а он всё не приезжал. Я до вечера ходил вокруг дома, вглядывался вдаль, надеялся, что он покажется, но тщетно. Дядя Паша так и не приехал. Вечером от родителей узнал страшную правду: дядя Паша умер. Я первый раз в жизни заплакал. Заплакал от горя. Я раньше тоже плакал, но то были слёзы от содранной коленки или ремня за непослушание, то были недолгие слёзы. А это было настоящее, охватившее всё моё существо горе. Я думал, оно никогда не кончится. Я был слишком мал и не знал, как справиться с этой утратой. Каждое утро я просыпался и мыслями направлялся к крыльцу, к которому должен был подъехать дядя Паша…

Вместо него однажды приехал какой-то другой, совсем незнакомый дядька – забрать хлам со двора. Я подошёл к лошади, она меня узнала, приветливо покрутила головой. Я быстренько сгонял домой за хлебом и протянул ей угощение. «Как ты?» – спросил я. – «Плохо. Ноги совсем никуда не годятся. Глаза плохие, почти ослепла. Устала. Пора к дяде Паше собираться, скучаю я по нему», – вздохнула лошадь. «Да ладно, поживёшь ещё!» – подбодрил я. В этот момент дядька натянул поводья, прикрикнул, и лошадка тронулась в путь. Печальный взгляд её глаз ещё долго не отпускал меня.

Вскоре я пошёл в школу – и там меня ждал сюрприз. За одной из парт, параллельным рядом, сидела Наташа. Она меня тоже сразу узнала. Улыбнулась. Я думал, она подойдёт ко мне на перемене, но она не подошла. Наверное, не простила моего бегства.

В тот день я тоже не решился подойти.

Как Эдик начинял презервативы

В школе у меня тоже был только один настоящий друг, звали его Эдик Колокольчиков. Круглолицый, с наивно-бесхитростным взглядом, вводящим в заблуждение окружающих своей простотой. Эдик был самым маленьким в классе, но, несмотря на свой малый рост, мог всегда постоять за себя, поэтому с ним никто не связывался. Мы жили неподалёку друг от друга, вместе ходили в школу и обратно домой, часто делили досуг.

Учились мы оба так себе, больше дурака валяли. Но если я всё-таки старался вызубрить то, что задавали учителя, то Эдик брал чаще хитростью. Как-то задали нам выучить таблицу умножения – так Эдик взял набор карандашей и все грани исписал этой таблицей. Классы тогда были большие, в нашем 45 человек числилось, и учителя, как правило, знания проверяли контрольными работами. Правда, в первый раз с таблицей умножения у Эдика ничего не вышло. На контрольной он запутался в своих карандашах, разбирался с ними до самого звонка, так и не успев ничего написать, но потом он эту практику довёл до совершенства. Карандаши у него были разных цветов – главное, запомнить цвет, да карманы не перепутать, где какие карандаши лежат. Бумажные шпаргалки-гармошки учителя быстро обнаруживали, а вот проверять карандаши – до такого они не додумались. Да и как додумаешься? Только учитель к парте Эдика подойдёт, так он карандаш сразу в рот вставляет и делает вид, будто в зубах ковыряется. Сергей Петрович, наш физик, однажды даже замечание сделал: «Ты что Колокольчиков, уголь там добываешь?» – «Да нет, дёсны чешутся», – отвечал Эдик. «Понятно, – резюмировал Сергей Петрович, – наверное, зубы скоро вторым рядом выйдут».

Случались у Эдика и серьёзные неприятности с этими его карандашами-шпаргалками. Перед контрольной по химии записал он таблицу Менделеева на карандаши и ушёл гулять. А у Эдика был брат Серёга, на три года старше, очень собак любил. Как-то привёл домой одну такую, породы «двор-терьер». Где уж он её подобрал, не знаю, но это было какое-то стихийное бедствие. Грызла всё, что попадало в зону её доступа. Поэтому вся обувь у них хранилась на уровне посуды, а стулья на столе стояли кверху ножками. Так эта тварь к соседям дыру прогрызла, пока дома никого не было! И вот она, как рассказывал Эдик, запрыгнула на стол, стащила и изгрызла все карандаши с таблицей Менделеева. Серёга домой пришёл раньше и решил, во избежание скандала, быстренько сбегать в магазин и купить новые. Эдик, не открывая коробки, принёс карандаши на химию. Открывает, а таблицы-то нет! Сидит – красный, злой. Пыхтел минут пятнадцать, а потом стал по памяти писать. И ведь написал! Всё вспомнил и первый раз честную пятёрку заработал.

Эдик вообще был очень изобретательным парнем, и шутки его были далеко не всегда безобидными. Придумал он как-то презервативы засовывать в телефонные аппараты, точнее, в окошечко для возврата монет. Когда кто-то не мог дозвониться, то засовывал два пальца в малюсенькое окошечко с закрывающейся металлической крышечкой и забирал свою монетку обратно. Но даже если кто-то и дозванивался, то всё равно, на всякий случай, проверял, не вернутся ли его две копейки обратно – и часто, из-за неисправности автоматов, эти попытки были небезуспешными.

Презервативы Эдик таскал из дома. Впоследствии, правда, его мать обнаружила недостачу и закатила папке Эдика такой скандал, что дело чуть до развода не дошло.

Итак, мы с Эдиком клали наживку, устраивались поудобнее в кустах и наблюдали бесплатный спектакль. Многие люди были озадачены столь нежданным сюрпризом и такой многофункциональностью телефонного аппарата. Кто-то сразу бросал добычу, другие негодовали и возмущались, но находились и такие, кто, подсчитав разницу в цене в пользу презервативов, возвращались снова, клали монету, но потом, разочарованные, уходили, не получив ни подарка, ни денег.

Затем Эдик решил усложнить опыт. Принёс из дома канцелярский клей и с моей помощью, аккуратно, чтобы не запачкаться, заливал клей внутрь презерватива, а затем засовывал всё это в телефон. Реакция людей на мокрый и липкий презерватив теперь у всех была нервной, но нам это казалось забавным. Мужики, как правило, матерились, вытирали руки о траву, словно перепачкались грязными следами чужого блуда. Женщины доставали платки, с изрядной долей отвращения аккуратно избавлялись от подозрительных пятен, а затем, оглянувшись по сторонам, быстрым шагом уходили прочь. Но особое удовольствие нам доставляло наблюдать за молоденькими невинными девушками. Как менялись их оскорблённые лица! Некоторые вскрикивали, словно голыми руками схватились за чужие экскременты. Тут же с гадливым выражением лица пытались сбросить презерватив, но с первой попытки сделать это не удавалось – начиналась суетливая борьба, которая приводила нас в дикий восторг.