Металлический Ген - Dar Anne

Не дойдя до куста можжевельника, растущего на крышке, ведущей в подземный лаз, я снова осматриваюсь по сторонам, но на сей раз скорее чтобы насладиться рассветом, нежели чтобы убедиться в том, что я нахожусь здесь одна. Ранние птицы только начинают распеваться, где-то в кронах замерзших до самых сердцевин деревьев шепчет северный ветер, над головой догорают звёзды… Начало марта: всегда красивое и всегда жестокое. До “настоящей” весны рукой подать, а с учётом того, что у меня за спиной висит десять кило свежего мяса и еще около пятнадцати подвешено на дереве приблизительно в двух километрах отсюда – шансов на выживание у нас теперь точно больше пятидесяти процентов. Половину первой части добычи отдам на приготовление Дельфине, остальные килограмм пять разнесу по Кантону: у булочника выменяю пару буханок хлеба, у знакомого воровщика попытаю удачу с мылом, у бакалейного процентщика вырву беспроцентный чай и хотя бы по сто грамм дрожжей и бобов, и еще соседям нужно оставить хотя бы полкило свежатины, в конце концов у них скоро на один голодный рот станет больше. И о чем только думают люди, заводящие детей в подобном месте? Эльфрик с Дельфиной хотя бы предохраняются посредством травяного настоя, ингредиенты для которого я запасла для Дельфины на год вперед – не хватало мне еще о её растущем животе переживать.

Интересно, о чём думали мои родители, рожая меня здесь…

Я ничего не имею против Дельфины. Она действительно хороший человек. Именно та, кто нужен Эльфрику. Рассудительная, красивая, умеющая вкусно готовить из минимального набора ингредиентов, знающая и практикующая медицину, а эти её пышные волнистые волосы длиной до лопаток, в которых, благодаря настою из полыни и болотной мяты, никогда не заводятся блохи… Живи Эльфрик с этой женщиной в другом месте, более счастливом и сытом, они бы могли быть по-настоящему счастливой и неприкрыто красивой парой. Хотя они и в Кантоне неплохо смотрятся, только немного затравленно из-за этого постоянного страха перед голодом, холодом, съехавшими после долгой зимы с катушек ликторами и смертью, не важно кого: её, его, моей или девочек. Какое “другое” место я могу иметь в виду – я не знаю. Другой Кантон? Например “J”?.. Нет, по-моему, ни в одном из Кантонов человеку невозможно обрести счастье. Может быть в Кар-Харе, но я не уверена, что счастье обитает именно там.

Я не бывала ни в других Кантонах, ни в Кар-Харе, однако я почти была уверена в том, что счастье не может существовать в полноценном виде в пределах Дилениума.

Пределы… В последнее время я слишком много о них думаю. По крайней мере так недавно сказал мне Эльфрик, когда я в очередной раз заговорила с ним о том, что, по его мнению, может лежать за пределами известных нам земель. Конечно, мы оба не видели ничего кроме Кантона-А, но я имела в виду нечто более масштабное: за пределами Кантонов лежит Кар-Хар, Кар-Хар – граница Дилениума, его сердце, но что лежит за ним? Не может ведь Дилениум быть всем миром, мир в принципе не может быть настолько маленьким. “Единственные пределы, которые ты должна преодолевать – это пределы своих возможностей. Каждый день, каждый час, каждый миг…”, – уверенно начинал отчеканивать в ответ уже известные мне мысли Эльфрик, но, встречаясь со мной взглядом, вдруг осекался, как осекался последние полгода во время всех подобных этому разговоров со мной.

Прошло уже полгода. Полгода, как я вернулась в Кантон-А… За полгода ясность так и не наступила. Никто не знал, где я пропадала и что за время моего отсутствия со мной случилось. Больше остальных не знала я.

Глава 2.

Шестью месяцами ранее

Слишком яркий свет вытянул мою душу на поверхность обессиленного тела. Стоило мне только приоткрыть глаза, как он беспощадно вре́зался колкими лучами, казалось, прямо в мой взнервованный мозг. Люминесцентные лампы были особенно жестокими на фоне отражающих их белоснежных стен. Мерное пищание оксиметра, закрепленного на моём указательном пальце правой руки, отдавалось неприятной пульсацией в висках.

С силой зажмурив глаза, я дотронулась головы правой рукой и в эту же секунду из моей груди вырвался невольный стон. Ощущение, будто мою руку что-то оттягивает в сторону, заставило меня повторно разомкнуть глаза и, на сей раз, оценить обстановку более обстоятельно. Мой лоб был перебинтован, правая рука утыкана одновременно пятью иглами, поставляющими через прозрачные трубки в мои страшно раздувшиеся вены жидкость пяти разных оттенков алого цвета.

Продолжая оглядывать незнакомую мне комнату, через невероятные усилия заставляя свои веки не опускаться темным занавесом между мной и миром, я вдруг начала вспоминать о том, как после столкновения с Платиной, во время прохождения в Руднике испытания с подвешенным канатом, оказалась в медицинском крыле…

Платина!

Воспоминания нахлынули на меня ледяной волной, всего в одну секунду отрезвив моё сознание. За эту секунду перед моими глазами пронеслись невероятно яркие картины минувших кошмаров и мой пульс мгновенно участился, о чем не преминул засведетельствовать оксиметр, издав истошное пищание, которое вдруг начало еще более беспощадно въедаться в подкорку моего головного мозга. Одновременно вырвав из болящего предплечья все пять игл, венчающих угрожающие трубки, я попыталась вскочить на ноги, но тут же рухнула на прохладный пол, задев левой рукой стоящий рядом жестяной столик с разноцветными бутылочками на нём.

Мои ноги недвусмысленно отказывались со мной сотрудничать, прозрачно намекая мне на мою немощность и беззащитность, и, плюс к внезапно ослабевшим ногам, перед глазами у меня вдруг всё закружилось и покрылось пульсирующими точками с искрящимися, неровными краями.

Предпринимая попытки остановить тяжелую одышку, я заодно сорвала с пальца оксиметр, чтобы наконец оборвать назойливое, предательски учащенное пищание своего взбунтовавшегося пульса.

Кроме бледно-голубой медицинской рубашки, едва прикрывающей мои подозрительно костлявые колени, на мне больше ничего не было, отчего моему неожиданно истощенному телу сейчас было прохладно находиться на блестящем и каком-то неестественно стерильно-чистом кафельном полу.

Опираясь о койку, я постепенно заставила своё тело подняться при помощи дрожащих рук. В который раз выхватив взглядом кровоподтек на изгибе локтя, посиневшего от игл, я вдруг неожиданно резко поняла, где именно я нахожусь и что со мной происходит. Последнее, что в этот момент я смогла вспомнить – это сжимающиеся кулаки Платины, находящегося в финишной капсуле напротив меня в Ристалище. Да, точно, мы выбрались из той мясорубки… Выходит, я в Руднике… Значит… Воткнутые в мои вены иглы могут означать только одно: меня, как носителя пятой группы крови, осушают!

Ужас сковал мои ноющие мышцы, но мой ступор продлился всего лишь несколько секунд. Недолго думая, я подтянула к себе одну из трубок капельниц, лежащих на измятых простынях, и сжала в кулаке толстую иглу, прикрепленную к её концу. Ресницы почему-то стали мокрыми. Я почувствовала это, быстро заморгав из-за внезапно помутнившегося взгляда.

Поднеся иглу к сонной артерии, я сделала несколько глубоких вдохов, после чего зажмурилась и… Призвав всю силу своей предательски дрожащей руки, полоснула себя по шее.

…От резкой боли, отлетевшей куда-то вверх моего многострадального черепа, мои ноги снова подкосились. Обрушившись на пол, я инстинктивно зажала рану левой ладонью, правой продолжая держаться за сморщившуюся простынь, свисающую с койки. При падении я во второй раз задела жестяной столик, и на сей раз установленные на нем цветные пузырьки сорвались на пол. С дребезгом разбившись, они врезались в мою левую ногу мелкими осколками, но я почти не чувствовала этой боли. По руке, судорожно прижимающей рану на шее, стекал горячий кровавый ручей, на моих глазах окрашивающий надетую на меня светло-голубую, почти выбеленную рубашку в бордовый цвет.