Жрец богини Лу. Гексалогия (СИ) - Якубович Александр

Я, абсолютно неприлично орудуя посохом, как стилом, быстро начертил два кораблика, вид сверху, и поставил стрелки движения воздуха. Первый чертеж – попутный ветер, второй – быстрый, под углом в тридцать градусов к плоскости паруса.

– Вот два ветра. Моряк сказал, что быстрее идти под парусом – под вторым. Но ведь когда мы толкаем телегу прямо, а не под углом, то она быстрее катится в первом случае, так? Иначе мы бы запрягали лошадей иначе.

Некоторые гости вокруг согласились, остальные же напряженно молчали. Я не смотрел на Санию, очень надеясь, что принцесса сейчас, как это обычно бывало во время наших диспутов, внимательно буравит поочередно мою спину и схему на песке своими каре‑красными глазами.

– Но все дело в том, что воздух – материален. Просто чтобы это ощутить, нужны вещи большого размера и не очень большого при этом веса, как парус. Когда ветер дует прямо в парус, сзади, что по вашему происходит? Парус натыкается на частицы воздуха перед собой, которые остаются недвижимы, ведь ветер, который бы мог их сдвинуть, улавливается парусом.

В несколько движений посохом я обозначил и частицы воздуха и вектора приложения сил.

– Это как если пытаться опустить руку в стоячую воду и провести ею из стороны в сторону. Вы будете ощущать сопротивление. А вот если опустить руку в речной поток и провести по течению, то сопротивление будет тем же? Нет, оно будет меньше. То же и с воздухом. Мы живем на поверхности, как рыбы – под водой. Они тоже не осознают, что вокруг них что‑то плотное и материальное, для них вода – это как для нас воздух. Нормальная среда обитания, им не с чем сравнить в плане большей пустоты. Поэтому нам кажется, что воздух просто есть и он бесплотен, но это не так. И моряки это доказали на практике, потому что ходят под ветром «из‑за уха», сбоку. Такой ветер толкает не только парус, но и сдвигает воздух, который находится перед парусом. В итоге сопротивление становится меньше, меньшее давит на парус спереди, тормозя его, и такая же сила давит сзади – толкая корабль вперед. Разница колоссальна, выигрыш в скорости – очень ощутим, это подтвердит вам любой моряк. И возможно это только если воздух материален.

Я закончил черкать по песку посохом и демонстративно поставил в конце «точку», хотя местная грамота не особо жаловала знаки препинания, предпочитая вести запись следующего предложения с новой строки.

– А если отвечать на ваш вопрос, уважаемый, скажу прямо: в Клерии нет такой сильной академии и научного сообщества, как в Ламхитане. Мы – я кивнул на Орвиста, как еще одного представителя севера тут, – заняты выживанием и наукой могут позволить себе заняться немногие. Но все мы, северяне, по сути своей, ученые и люди Софа. Потому что нам нужно наблюдать и понимать мир вокруг себя лучше, чем прочим, потому что от этого знания зависит то, переживут ли наши дети очередную зиму. К выводам о парусе и ветре пришли не мудрецы, а моряки. Не все понимают суть явления, но они – поставили эксперимент и вывели правило. Я лишь его для вас сформулировал в понятном для ученых виде. И так на севере работает все. Глупый там просто не выживет.

Только в самом конце своей тирады я заметил, что руна Софа на посохе тускло тлеет синим, что совсем не укрылось от окружающих.

Да гребаные боги! Сколько можно! Эта мишень на спине стала меня уже утомлять, а как только я «принял суть отмеченного Палом» то что? Другие боги тоже решили показать, что их руны нанесены на артефакт не просто так?

На переваривание моей информации у гостей ушло минут пять, а потом началось невообразимое. Подогретые дорогим вином, гости погрузились в дебаты. Как и ожидалось, часть заняла мою сторону, а часть – ушли в оппозицию и стали приводить доводы против моих утверждений. Быстро нашлись папирус и перья, кто‑то принес навощенные таблички, мои чертежи были перенесены на твердые носители и разошлись по рукам.

Удивительные люди, на самом деле. Культ знаний здесь был временами чуть ли не сильнее, чем культ войны, ведь в обсуждение включились даже те из гостей, у кого не было синих косичек Софа. Причем большинство из них были как раз в лагере тех, кто принял мой рассказ о давлении воздуха на веру и сейчас отстаивал правильную точку зрения. Видимо, гордые последователи Софа не могли смириться с тем, что такую теорию выдвинул не один из них, а какой‑то выходец с севера.

Я же прикинулся шлангом и быстро присоединился к третьей категории – к тем, кто наблюдал за столкновением двух других групп гостей. Посох был убран обратно в парадный чехол, и я мог насладиться хорошим вином. Слишком теплым, конечно, на мой вкус, но Кая, который бы приморозил мой кубок, тут, к сожалению, не было.

Ко мне довольно быстро подошла Сания и уже привычно взяла меня под локоть.

– Барон Тинт, я уже думала, что видела многое, но вы все еще меня удивляете, – тихо, только для нас двоих сказала девушка.

Я чуть улыбнулся – больше своим мыслям – и сделал очередной глоток. Вино определенно было не чета кисловатому клерийскому или терпкому токонскому, но черт подери, слишком теплое! Может, тут хоть маг воды есть какой?.. Мы тут с ними еще и основы термодинамики изучим заодно…

– Ну что вы, арха‑та Сания, я простой слуга своего короля…

Принцесса заливисто рассмеялась.

– Да уж, простой, Антон, только не говорите, что в Клерии все такие – достойные люди, как и вы.

– От чего же. Нет, само собой. И подлецов хватает, и казнокрадов, но будет ли достойный человек служить ворам?

– Опять нахваливаете своего короля? – глаза Сании сузились.

Подобный разговор был у нас уже не первым. Я, конечно, та еще сваха, но старался вдолбить в голову Сании мысль, что Кай Фотен – хороший человек и хороший король.

– От чего же сразу нахваливаю, – я сделал еще один глоток вина, оглядывая сад, который превратился в поле интеллектуального сражения, – Просто делюсь своими наблюдениями и мыслями. Вы же понимаете, арха‑та, что я человек вольный, принадлежу только богам, да и то, условно. Мне будут рады при дворе любого короля или в любой гвардии.

– Думаете, даже у нас? Мы не слишком жалуем чужеземцев, сами убедились.

Я заулыбался и посмотрел на девушку.

– Ну, я же, простой барон, причем даже не наследный, а жалованный барон! В прошлом счетовод, стою здесь, в окружении будущего Ламхитана, его лучших умов, а рядом со мной такая прекрасная девушка, как вы, арха‑та, ведете со мной ничего не значащую, но приятную беседу. Разве мне тут не рады?

– О, переходим на лесть? Считаете прекрасным не только Кая Фотена, но уже и меня?

Ее лица я сейчас не видел, но в голосе Сании запрыгали веселые чертята, а ладонь девушки чуть сжалась на моей руке.

– Я никому не льщу, арха‑та Сания, только делюсь наблюдениями, как я уже и говорил. Что может быть прекраснее гармонии внешности сосуда и глубины содержания в виде острого и пытливого разума? Это крайне редкое и удивительное сочетание для этого мира, которым обладают обычно только боги. Так почему же об этом не сказать вслух? – ответил я вопросом на вопрос, глядя прямо перед собой и покручивая в свободной руке богато украшенный кубок.

Сания как‑то притихла. Даже если она и покраснела, то этого уже никто не увидел – на сад опустился вечерний полумрак, слуги стали зажигать лампы, а бронзовая кожа девушки скрыла все остальное.

Наконец‑то начались танцы, ради которых тут и собрались. В центре сада, на большой лужайке, разместились артисты с лютнями и какими‑то ударно‑ритмичными инструментами, похожими на бонги. Было и парочка флейт или дудок – я не разбираюсь и никогда не разбирался, чем они там отличаются. Начали со спокойных мелодий – разогреть публику, но чем темнее становилось, тем активнее народ налегал на вино, и тем больше молодых аристократов пускалось в очень даже простой пляс. Так как мы с Орвистом ничего о местных танцах не знали – они не имели ничего общего с чинным хождением под руку по залу, что практиковали у нас дома – то и стояли мы чуть в стороне, наблюдая за все растущим и растущим весельем. Благо, хоть сейчас ламхитанцы расстались с оружием – поставили мечи и сабли на специально принесенные для этого дела слугами и рабами стойки. Так что я смог спокойно избавиться от тянущего плечи посоха, а виконт – снять с пояса свой полуторный меч, который постоянно приходилось придерживать за рукоять или ножны, чтобы не отбить кому‑нибудь ноги.