Свет в окошке. Земные пути. Колодезь - Святослав Владимирович Логинов

Выслушав прелестные рассказы, Семён долго не колебался. Ведь не куда-нибудь, а в шемхальство Тарковское и в Шемаханское царство собрались лихие казаки! Как наяву представилась Семёнову взору сладостная картина: дербентский майданище, и сам Семён идёт вдоль рынка, но вместо ярма на шее — сабля в руках. И вот в невольничьих рядах берёт Семён Мусу Ыспаганца и первым делом ведёт к ослиной коновязи… Сбудется это, Аллах свидетель! Ведь недаром послан Семёну индийский клинок. Такие вещи просто так не валяются, у каждой, словно у человека, свой ангел-хранитель, и ежели припала сабля к Семёновой деснице, то отыщется и задушевный враг, которого этой саблей рубить.

В годы рабского ярма были у Семёна две мечты: соединиться с родной церковью и сполна отплатить злонравному Мусе. Понимал Семён, что два этих хотения не вполне ладят друг с другом, но против души идти не мог. Однако когда пришлось выбирать — ушёл на Русь, с Мусой не рассчитавшись. А теперь оказалось, что нет на свете того православия, о каком мечталось, и лишь на Дону казаки частью остались в старой вере. И вот теперь поманила Семёна возможность вернуться в восточные страны, но не рабом, а мстителем. Кто от такого откажется? Кровную обиду, бывает, и за великой схимой помнят, а казаку за старое посчитаться — сам бог велел.

Едва с пригорков начал сходить снег и кони стали отъедаться пожухлой тоголетней травой, Семён распрощался с гуртовщиками и, оседлав истощавшего Воронка, поскакал в Паншин-городок.

Там он быстро понял, что никто из собравшихся казаков толком не знает, куда намылилась станичная вольница. Говорили про Персию, говорили и про Трапезун. В туретчину не пропускают Азов и крымчаки, в жирные персидские города — собственный царь, у которого с кызылбашами особенная дружба. Значит, мимо Царицына и Астрахани придётся бежать воровски, а то и боем. Однако приготовления шли: ладились струги, казацкая старши́на, довольная, что шелупень уходит, не жалела ружей и порохового зелья. Хлеб на струги грузился помалу, чтобы уходящие знали: пан или пропал — не добудешь в скором времени зипунов, значит помрёшь голодной смертью. Семён лишь качал головой, глядя на приготовления. До Шемахи с таким запасом не доедешь, Азов воевать — тоже невместно. Значит, первое, что предпримут казаки, — начнут кормиться на родной земле, грабя и побивая тех, кто под руку подвернётся.

Хотя и здесь свой расчёт имеется. Подвернётся под руку драньё да голытьба — что с них взять? А купеческое и боярское добро — его жалеть незачем. Воровски нажито, воровски и потеряно.

Людей под началом у Разина собралось человек с тысячу, а то и больше. Маломестные донские струги взять всех не могли, и отряд наскоро поделился на три части. Одни потащили струги волоком из Дона, а вернее, из Иловли на речку Камышенку и в Волгу. Волоку там двадцать вёрст, но путь знакомый, недаром выстроены при падении Камышенки деревянный город и острог. Над обрывом поставлены виселицы — казнить воровских казаков, и редко когда пустуют деревянные глаголи. Разин, отъезжая на промысел, твёрдо обещался зажечь город Камышин подмётом, чтобы и названия такого на Руси не осталось.

Часть охотников пешими побежали наверх, к Саратову, чтобы там промыслить мельничные суда, перевозящие хлеб. Третьи, те, что имели коней, двинулись на калмыцкие кочёвки отгонять у юртовщиков стада, а с подельщиками договорились встретиться ниже Царицына, где пригоже покажется.

Камышин Разин не попалил, но и покоя не принёс. Загремел над волжскими плёсами страшный клич: «Сарынь на кичку!», напомнивший былых разбойных атаманов, встрепенулась бурлацкая голь, вотчинные мужики, черпальщики на соляных промыслах — все, кому терять нечего и не жаль никого.

В скором времени воровское войско было и при лодках, и при харчах. Власти впали в испуг и маялись, запершись в городках. Купцы опасались выезжать с товарами, рыбацкие ватаги сидели по домам, зная, что всё одно улов будет отнят. Калмыки и татары, изверившись в защиту царя, били всякого русского, до кого лишь могли дотянуться. В ответ Разин прошёлся боем по юртовщикам, дойдя до самых башкирских становищ.

В последнем набеге участвовал и Семён. Всё лето он провёл как в угаре. Легко рубились едисанские головы, и душа упивалась кровью. Нате вам! Это за соляной поход, за колодки, за рабскую муку, за дербентский базар! Эх, ещё бы до самой Дербени достать!.. Ну да ничего, вырастем, будет и на нашей улице праздник.

Ближе к зиме конные отряды задумались, как быть дальше. Возвращаться на Дон — нельзя; крови пролито много, а добра нажито с воробьиный нос. Откупиться не сможешь, так за свои подвиги головой отвечать придётся. Встретились с казаками, плывшими на стругах, передали угнанный скот, устроили большой круг.

В прежние годы воровские казаки на зиму возвращались на Дон или зимовали на учугах, в рыбацких балаганах. Но полторы тысячи молодцев в балагане не расквартируешь, а после того, как государеву и патриаршую казну пограбили, на Дон воротаться тоже не с руки. Значит, надо брать какой ни есть город. Вспомнили про Камышин, но не похотели — туда уже подходили войска князя Львова. Камышин от России близко, придётся не зимовать, а биться беспрестанно. Тогда на кругу и прозвучало впервые слово: «Яик». Яик — река казацкая, и от России неблизко. Там, на украине, можно безопасно перезимовать, да и гулящего народу среди яицких казаков нет. Одно беда — какую реку ни возьми, а выход на море закрыт сильной крепостью. Из Волги выходить — Астрахань костью поперёк горла, в Яике — каменный Яицкий городок. Хорошо городок поставлен: и от узбеков оберегание, и от своих бездельников, которые бывало любили сплавать на море из верхового, он же деревянный, Яицкого городка.

— Астрахань по Бузану обойдём или какой другой протокой, — успокоил собрание Разин, — это во времени решим. А что с Яицким городком делать, мне тоже ведомо. Мимо Царицына прошли целыми, хоть пушки по нам в упор палили. Так нежто нас на Яике остановят?

Собрание пошумело, покричало, словно долговские мужики на субботних посиделках, и доверилось атаману. Верно — ежели его из пушек при Царицыне побить не смогли, то стрелецкая пищаль на Яике-реке и подавно не вобьёт.

Однако при любом раскладе до Яика на конях не дойдёшь. Ну перевезут тебя через Волгу, а дальше что? Обиженная набегами степь поднялась и грозила выплеснуться не только на злое казачество, но и на государевы города.