Ночные кошмары и сновидения - Стивен Кинг

Он перестал двигаться и замер на краю брезента, поглядывая по сторонам в надежде на помощь. Помощи не было. Я чуть ли не ожидал, что Кэнди откроет дверь и выглянет в коридор, чтобы посмотреть, что за шум, но дверь была плотно закрыта. Я снова обратил внимание на остряка, которого держал под мышки.

— У меня к тебе простой вопрос, приятель: чем ты здесь занимаешься, черт побери? Ты готов ответить или требуется дополнительное убеждение?

Я шевельнул пальцами у него под мышками, чтобы освежить его память, и услышал ответный вопль.

— Крашу коридор! Господи, разве ты сам не видишь?!

Я отлично видел и, даже если бы был слепым, почувствовал по запаху. Меня раздражало то, что говорили мне оба органа чувств. Коридор не следовало красить, особенно в этот сверкающий, отражающий свет белый цвет. Коридор должен быть мрачным и темным, он должен пахнуть пылью и старыми воспоминаниями. То, что началось с непривычной тишины в квартире Деммиков, становилось все хуже и хуже. Я был страшно рассержен, как убедился в этом несчастный маляр. Но в то же время я был испуган, хотя это чувство удается хорошо скрывать, когда зарабатываешь на жизнь с пистолетом в кобуре.

— Кто послал вас сюда?

— Наш босс, — ответил маляр, глядя так, словно у меня поехала крыша. — Мы работаем в фирме «Чаллискастэм пейнтерс» на улице Ван-Несс. Хозяин фирмы Хэп Корриган. Если вы хотите выяснить, кто нанял нашу компанию, то…

— Нас нанял владелец, — тихо произнес второй маляр, — Владелец здания. Его зовут Самюэль Ландри.

Я покопался в памяти, пытаясь совместить имя Самюэля Ландри с тем, что мне было известно о Фулуайлдер-билдинге, и потерпел неудачу. Более того, я не мог связать имя Самюэля Ландри с чем бы то ни было… и все-таки оно звенело у меня в голове, словно церковный колокол, который слышишь за несколько миль туманным утром.

— Врешь, — сказал я, но без особой уверенности. Мне просто нужно было что-то сказать.

— Позвоните боссу, — предложил второй маляр. Внешность бывает обманчива; судя по всему, он был умнее своего напарника. Он сунул руку внутрь грязного, запятнанного комбинезона и достал маленькую карточку.

Внезапно почувствовав усталость, я отмахнулся.

— Боже милосердный, и кому только пришло в голову красить этот коридор?

Не то чтобы я спрашивал маляров, но тот из них, что протянул мне карточку с телефоном, все-таки ответил:

— Видите ли, коридор станет более светлым, — и осторожно добавил: — Вы ведь не будете отрицать?

— Сынок, — я сделал шаг к нему, — у твоей матери были живые нормальные дети или только выкидыши вроде тебя?

— Эй, спокойно, спокойно, — ответил он, отступая назад. Я увидел, что он смотрит на мои сжатые кулаки, и заставил их разжаться. На его лице не отрешилось явного облегчения, и, говоря по правде, я не стал бы обвинять его. — Тебе это не нравится — я отлично тебя понимаю. Но мне приходится делать то, что приказывает босс, верно? Я хочу сказать, черт побери, мы ведь живем в Америке.

Он взглянул на своего напарника, потом посмотрел на меня. Что-то промелькнуло у него в глазах, но при моей профессии я видел подобные взгляды много раз и всегда разгадывал их. Он хотел им сказать своему напарнику: не связывайся с этим типом. Не заводи его, он настоящий динамит.

— Я хочу сказать, ведь у меня жена и маленький ребенок, которых надо кормить, — продолжал он. — А ведь сейчас кризис, понимаешь?

Меня охватило замешательство, погасившее мою ярость подобно тому, как ливень гасит начавшую гореть сухую траву. Неужели в Америке кризис? Неужели?

— Я знаю, — кивнул я, не зная об этом ничего. — Давай забудем то, что произошло, ладно?

— Конечно, — с готовностью согласились маляры. Их голоса звучали, будто полуквартет парикмахеров. Тот, которого я по ошибке счел более или менее умным, глубоко засунул свою левую руку под правую подмышку, стараясь успокоить разбушевавшийся там нерв. Я мог бы сказать ему, что это растянется не меньше чем на час, а может быть, и дольше, но больше говорить с малярами мне не хотелось. Мне не хотелось ни говорить с кем-либо, ни видеть кого-то — даже обольстительную Кэнди Кейн, чьи призывные взгляды и округлые формы, какие встречаются лишь в субтропиках, не раз ставили на колени даже отчаянных уличных хулиганов. Единственное, чего мне хотелось, так это пройти через приемную и скрыться во внутреннем кабинете. Там у меня в нижнем левом ящике стола была спрятана бутылка хлебной водки, а это было именно то, в чем я сейчас больше всего нуждался.

Я пошел по коридору по направлению к двери с матовым стеклом, на котором виднелась надпись: «КЛАЙД АМНИ. ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ», с трудом удержавшись от вновь возникшего желания проверить, сумею ли я пнуть с полулета банку устрично-белой краски, да так, чтобы она вылетела в окно в конце коридора на пожарную лестницу. Я уже взялся за ручку двери, ведущей в мой офис, как мне в голову пришла новая мысль, и я повернулся к малярам… но очень медленно, чтобы они не подумали, будто у меня опять наступил припадок. Кроме того, меня не покидало подозрение, что если я повернусь слишком быстро, то увижу, как они усмехаются, глядя друг на друга и крутя пальцем у виска — красноречивый жест, которому все мы научились на школьном дворе.

Они не крутили указательным пальцем у виска, но и глаз с меня не спускали. Тот из них, которого я сначала ошибочно счел поумнее, явно прикидывал расстояние до двери с надписью «Запасной выход». Внезапно мне захотелось сказать им, что я совсем не такой уж плохой парень, когда познакомишься со мной поближе, что несколько клиентов и по крайней мере одна бывшая жена считают меня чем-то вроде героя. Но такое вряд ли стоит говорить о себе, особенно обращаясь к парням, зарабатывающим на жизнь руками, а не мозгами.

— Успокойтесь, ребята, — произнес я. — Никто не собирается набрасываться на вас. Я просто хочу задать один вопрос.

Они успокоились, хотя и едва заметно.

— Спрашивай, — спросил маляр номер два.

— Кто-нибудь из вас ставил на числа в Тихуане?

— La loteria? — спросил первый маляр.

— Твое знание испанского потрясает меня. Да. La loteria.

Первый маляр отрицательно покачал головой.

— Мексиканские лотереи, как и мексиканские публичные дома, — это только для молокососов.

Я хотел спросить, как они думают: почему я задал этот вопрос именно им — но сдержался.

— К тому же, — продолжал он, — там нельзя выиграть больше десяти или двенадцати тысяч песо. Тоже мне выигрыш! Сколько это настоящими деньгами? Пятьдесят баксов?.. Восемьдесят?

«Мама выиграла в лотерее в Тихуане», — сказал Пиория, и даже тогда я сразу понял, что здесь что-то не так. Сорок тысяч долларов… Дядя Фред поехал туда и привез наличные вчера вечером. Он привез деньги в седельных мешках своего «винни»!