Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 - Александр Дюма

— О да, — покраснела принцесса.

— Обещаю вам, Гиш возвратится.

— Отлично.

— Вы говорите далее, что я напрасно разрешаю бывать в вашем доме шевалье де Лоррену, который настраивает против вас принца, вашего мужа?

— Запомните то, что я говорю, ваше величество: однажды шевалье де Лоррен… Если со мною случится несчастье, знайте, что я заранее обвиняю в нем шевалье де Лоррена… этот человек способен на любое, самое гнусное преступление!

— Шевалье де Лоррен избавит вас от своего присутствия, обещаю вам это.

— Раз так, мы заключаем с вами настоящий союз, ваше величество, и я готова подписать договор… Но вы внесли свою долю, скажите же, в чем должна заключаться моя?

— Вместо того чтобы ссорить меня с вашим братом, королем Карлом, нужно было бы постараться сделать нас такими друзьями, какими мы еще никогда не были.

— Это легко.

— О, не так легко, как вы думаете, при обычной дружбе обнимают друг друга и обмениваются любезностями, и это стоит какого-нибудь поцелуя или приема, что не требует слишком больших расходов; но при политической дружбе…

— А, так вы хотите политической дружбы?

— Да, сестра моя, и тогда вместо объятий и пиршеств необходимо давать своему другу живых, хорошо обученных и снаряженных солдат; дарить ему военные корабли с пушками и провиантом. Но ведь бывает и так, что сундуки с королевской казною не имеют возможности оказывать дружеские услуги подобного рода.

— Ах, вы правы… сундуки английского короля с некоторых пор поражают своим изумительным резонансом.

— Но вам, дорогая сестра, вам, имеющей столь большое влияние на вашего брата, быть может, вам все же удастся добиться того, чего никогда не добиться никакому послу.

— Для этого мне нужно было бы отправиться в Лондон, дорогой брат.

— Я уже думал об этом, — живо ответил Людовик, — и я решил, что подобное путешествие вас несколько развлечет.

— Только, — перебила принцесса, — возможно, что я потерплю неудачу. У английского короля есть советники, и притом очень опасные.

— Советницы, вы хотите сказать?

— Вот именно. Если ваше величество желаете, скажем, просить у Карла Второго (я ведь только предполагаю, мне решительно ничего не известно) союза для того, чтоб вести войну… тогда советницы короля, которых в настоящее время семь, а именно: мадемуазель Стюарт, мадемуазель Уэллс, мадемуазель Гуин, мисс Орчей, мадемуазель Цунга, мисс Даус и графиня Кестльмен, убедят короля, что война стоит дорого и что лучше давать балы и ужины в Гемптон-Корте, чем снаряжать линейные корабли в Портсмуте или Гринвиче.

— И тогда вас ждет неудача?

— О, эти дамы срывают любые переговоры, если только эти переговоры ведутся не ими.

— Знаете, какая мысль осенила меня?

— Нет. Поделитесь ею.

— Мне кажется, что, поискав хорошенько возле себя, вы, быть может, нашли бы советницу, которую повезли бы с собой к королю и которая своим красноречием победила бы злую волю семи остальных.

— Это действительно удачная мысль, ваше величество, и я уже думаю, кто бы мог подойти к этой роли.

— Подумайте, и вы найдете, конечно.

— Надеюсь.

— Необходимо, чтобы это была красивая женщина: ведь приятное лицо стоит большего, чем безобразное, разве не так?

— Безусловно.

— Нужен живой, смелый, находчивый ум.

— Разумеется.

— Нужна знатность… ее, впрочем, требуется не так уж много, ровно столько, чтобы без неловкости подойти к королю, но не столько, чтобы знатность происхождения могла сдерживать и стеснять.

— Очень справедливо.

— И… надо, чтобы она хоть немного умела говорить по-английски.

— Бог мой! Кто-нибудь вроде мадемуазель де Керуаль, например, — оживленно проговорила принцесса.

— Ну да, вот вы и нашли… ведь это вы сами нашли, сестра моя, — обрадовался Людовик XIV.

— Я увезу ее, и я думаю, что ей не придется жаловаться на это.

— Конечно, нет; поначалу я назначу ее полномочною обольстительницей, а затем к ее титулу присоединю и поместья.

— Превосходно.

— Я уже вижу вас в дорожной карете, дорогая сестрица, и совершенно утешенной во всех ваших печалях.

— Я уеду при соблюдении двух условий. Первое — я должна знать, какого рода переговоры я буду вести.

— Сейчас сообщу. Вы знаете, что голландцы ежедневно в своих газетах поносят меня; их республиканские замашки я дольше терпеть не намерен. Я не люблю республик.

— Это понятно, ваше величество.

— Я с досадою вижу, что эти владыки морей (это они сами себя так величают) мешают французской торговле в Индии и их корабли вскоре вытеснят нас из всех европейских портов; подобная сила, и притом в таком близком соседстве, мне очень не по душе, дорогая сестра.

— Но ведь они ваши союзники?

— Вот почему они поступили весьма опрометчиво, выбив медаль, которая изображает Голландию, останавливающую, как Иисус Навин, солнце, и снабдив ее надписью: «Солнце, остановись предо мною». Это отнюдь не по-братски, не так ли?

— А я думала, что вы уже забыли про этот пустяк.

— Я никогда ничего не забываю, сестра моя. И если мои подлинные друзья, каков ваш брат Карл, захотят присоединиться ко мне…

Принцесса задумалась.

— Послушайте, — сказал Людовик XIV, — можно поделить владычество над морями, и раз Англия терпела уже подобный раздел, то разве я хуже голландцев?

— Этот вопрос будет обсуждать с королем Карлом мадемуазель де Керуаль.

— А в чем состоит ваше второе условие, сестра моя?

— В согласии принца, моего мужа.

— Оно будет дано.

— Тогда я еду, брат мой.

Услышав эти слова, Людовик XIV повернулся к тому углу зала, где находились Кольбер с Арамисом и д’Артаньяном, и подал своему министру условный знак.

Тогда Кольбер, резко прервав начатый разговор, обратился к Арамису:

— Господин посол, давайте поговорим о делах.

Д’Артаньян тотчас же удалился. Он подошел к камину, откуда можно было услышать все то, что король будет говорить своему брату, который в сильнейшем беспокойстве направлялся ему навстречу.

Лицо короля оживилось. На нем была видна непреклонная воля, которой во Франции уже никто не перечил и которая вскоре не будет встречать отпора во всей Европе.

— Принц, — заявил король своему брату, — я недоволен шевалье де Лорреном. Вы его покровитель, посоветуйте ему в течение нескольких месяцев попутешествовать.

Словно снежная лавина в горах, эти слова свалились на принца, обожавшего своего фаворита и сосредоточившего на нем всю свою нежность.

Он воскликнул: