Сравнительные жизнеописания в 3-х томах - Плутарх

Забота о форме словесного выражения проявляется у Плутарха наиболее заметным образом в том, что он избегает «зияния», т. е. не ставит рядом таких слов, из которых первое кончается на гласную, а второе начинается с гласной. На этом основании некоторые критики считали не принадлежащими Плутарху те сочинения, в которых допускается зияние. Однако и в некоторых сочинениях, считающихся подлинными, зияние допускается; может быть, это зависело от большей или меньшей степени обработанности сочинения.

Если оставить в стороне чисто формальную сторону изложения Плутарха и иметь в виду только его содержание, то рассказ его почти всегда интересен. Многие описания его превосходны по своей картинности и в трагических случаях патетичны. К числу таких блестящих мест принадлежат, например, следующие: прощание Брута с его женой Порцией («Брут», XIII), триумфальный въезд в Рим Эмилия Павла (гл. XXXII–XXXIV), плавание Клеопатры по реке Кидну («Антоний», XXVI), рассказ о том, как Клеопатра поднимает в окно башни, где она заперлась, умирающего Антония и прощается с ним («Антоний», XXVII), смерть Филопемена и перенесение его праха из Мессены в Мегалополь («Филопемен», XIX–XXI).

Интересны также многие рассказы Плутарха анекдотического свойства. Таковы, например, рассказы о том, как Семь мудрецов передавали один другому треножник, так как каждый считал другого мудрее себя («Солон», IV); рассказ о том, как Фалес доказывал Солону, что безбрачная жизнь приятнее семейной («Солон», VI); рассказ об отношении Солона к драматическим представлениям («Солон», XXIX).

А вот несколько рассказов из трактата «О болтливости», — одного из остроумнейших сочинений Плутарха. «О великом несчастии афинян в Сицилии[890] принес известие цирюльник. Он первый узнал об этом в Пирее от одного раба, бежавшего оттуда. Цирюльник, оставив свою мастерскую, бросился бежать в город, чтобы никто не перехватил у него славу, принеся это известие в город, а ему не прийти вторым. Естественно, поднялась суматоха. Народ собрался и стал разыскивать источник этой молвы. Привели цирюльника и стали допрашивать. Но он не знал даже имени того, кто рассказал ему, а ссылался, как на источник на лицо безымянное и неизвестное. Народ пришел в ярость; раздались крики: „Пытать, колесовать злодея! Он это сочинил, выдумал! Кто другой слышал? Кто поверил?“ Принесли колесо; растянули на нем цирюльника. В это время явились люди, спасшиеся с поля битвы и сообщили о поражении. Все разошлись оплакивать свои несчастия, оставив бедного цирюльника привязанным к колесу. Поздно, уже к вечеру, его отвязали, а цирюльник спросил палача, нет ли слуха и про стратега Никия, как он погиб» (гл. XIII).

Другое происшествие хотя не так забавно, но развязка его поучительна. «В Спарте был ограблен храм Афины; там лежал пустой кувшин от вина. Сбежался народ и не понимал, что это значит. Тогда один из присутствующих говорит: „Если хотите, я скажу вам, что мне пришло в голову насчет этого кувшина. Я думаю, святотатцы перед тем, как идти на такое опасное дело, выпили яду и принесли вина, чтобы, если им удастся остаться не замеченными, выпить несмешанного вина, этим потушить и парализовать действие яда и уйти подобру-поздорову; а если попадутся, — то чтоб раньше пытки умереть от яда легко и без боли“. Это объяснение, такое сложное и требующее размышления, как показалось, не мог дать человек по догадке, а мог дать лишь знающий дело. Его окружили и со всех сторон стали допрашивать: „Кто ты? Кто тебя знает? Откуда тебе это известно?“ В конце концов, под влиянием такого допроса, он сознался, что он — один из святотатцев» (гл. XIV).

Показав примеры необузданной разговорчивости, Плутарх приводит в этом трактате также смешной пример строгой молчаливости. «Оратор Пупий Писон, чтобы ему не надоедали слуги, приказал им только отвечать на вопросы и, ничего более. Желая приветствовать Клодия, занимавшего тогда государственную должность, он велел пригласить его; как полагается, приготовили роскошный пир. Настал назначенный час; все гости явились; ждали Клодия. Писон несколько раз посылал слугу, обычно приглашавшего гостей, посмотреть, не идет ли Клодий. Наступил вечер; уже перестали надеяться на его приход. Писон спросил слугу: „Что же? пригласил ли ты его?“ — „Да“, — отвечает слуга. „Почему же он не пришел?“ — „Потому что он отказался“, — говорит тот. „Как же ты не сказал этого тогда же?“ — „Потому что ты меня об этом не спрашивал“» (гл. XVIII).

А вот рассказ, из которого явствует, что преступника рано или поздно постигает наказание. «Бесс убил отца, и преступление его долгое время оставалось нераскрытым. Однажды, идя в гости на обед, он ударил копьем ласточкино гнездо, сшиб его на землю и перебил птенцов. Бывшие при этом, конечно, стали говорить „Почему ты совершил такое ужасное дело?“ — „Да разве вы не слышите, что они уж давно лжесвидетельствуют против меня и кричат, будто я убил отца?“ Присутствовавшие подивились его словам; донесли царю; преступление было раскрыто, и Бесс понес наказание» («О медленности кары со стороны богов», VIII).

Последующие времена неизменно высоко ценили и охотно читали Плутарха. Его творчество, не преданное забвению даже в средние века, было дорого всем гуманистам — от Эразма Роттердамского до Рабле. Плутархом восхищались и деятели Реформации, и Монтень, и философы французского Просвещения. Его преклонение перед гражданскими доблестями снискало ему любовь идеологов молодой буржуазии накануне буржуазных революций. Сюжетами, заимствованными у Плутарха, пользовались Шекспир, Корнель, Расин, им восхищались Белинский и Гейне. Интерес и любовь к Плутарху постольку неугасимы, поскольку неистребимо тяготение человечества к добру и вера в победу его над злом.

ПРИМЕЧАНИЯ

Составлены С. И. Соболевским и С. П. Маркишем

Переводы, выполненные С. П. Маркишем, сделаны по выходящему ныне в Лейпциге изданию К. Циглера (Plutarchi Vitae Parallelae. Recognoverunt Cl. Lindskog et K. Ziegler. Iterum recensuit K. Ziegler. Vol. I. fasc. 1. 2. Lipsiae, 1957–1959). В распоряжении переводчика были два выпуска первого тома этого издания, остальные биографии, в издании Циглера еще не вышедшие, переведены по изданию К. Линдскога и К. Циглера (Plutarchi Vitae Parallelae, Recognoverunt Cl. Lindskog et K. Ziegler. Lipsiae, 1914–1939, 4 v).

Переводы С. И. Соболевского сделаны в основном по изданию К. Синтениса (Plutarchi Vitae Parallelae. Iterum recognovit Carolus Sintenis… Lipsiae, 1881–1902, 5 v).

Из иноязычных переводов главным образом принимался во внимание немецкий перевод К. Циглера (Plutarch. Große Griechen und Römer. Eingeleitet und übersetzt von Konrat Ziegler. Stuttgart-Zürich, 1954, 6 v). Порядок расположения биографий принят традиционный, так как новый, следующий рукописному преданию, существенными преимуществами не обладает.