Воспоминания Петра Николаевича Врангеля - Петр Врангель

С утра 2-й армейский корпус продолжал наступление. Красные оставили Асканию-Нова и отошли на Натальино. Особенное упорство противник проявил в бою под Натальином и на хуторах севернее Марьяновского, но был в результате боя выбит.

К ночи на 19 августа Корниловская, 6-я пехотная и конная дивизии сосредоточились в районе Вознесенское – Челноково, 2-я конная дивизия в Новорепьевке – Успенская, 2-й армейский корпус на линии Натальино – Марьяново. Острота положения миновала, и я мог вернуться в Керчь. Слух о наших успехах разнесся по городу с быстротой молнии. На улицах царило оживление, всюду виднелись веселые лица. Огромная толпа провожала меня криками «ура»…

19-го я прибыл в Керчь. Погрузка у Ачуева шла успешно. На Тамани наши части заняли 18-го станицу Старотиторовскую. Однако 19-го противник, сильно усилившийся, сам перешел в наступление. К вечеру наши части были потеснены. Начальник отряда генерал Харламов доносил, что несет большие потери и вынужден отходить.

К ночи отряд генерала Харламова, понесший чрезвычайно тяжелые потери, отошел к станице Таманской. Я отдал приказ начать погрузку войск для переброски в Керчь.

Кубанская операция закончилась неудачей. Прижатые к морю на небольшом клочке русской земли, мы вынуждены были продолжать борьбу против врага, имевшего за собой необъятные пространства России. Наши силы таяли с каждым днем. Последние средства иссякали. Неудача, как тяжелый камень, давила душу. Невольно сотни раз задавал я себе вопрос, не я ли виновник происшедшего. Все ли было предусмотрено, верен ли был расчет.

Тяжелые бои на Северном фронте, только что разрешившие с таким трудом грозное там положение, не оставляли сомнений, что снять с северного участка большее число войск, нежели было назначено для Кубанской операции, представлялось невозможным. Направление, в котором эти войска были брошены, как показал опыт, было выбрано правильно. Несмотря на нескромность Кубанских правителей, задолго разболтавших о намеченной операции, самый пункт высадки оставался для противника неизвестным. Красные ожидали нас на Тамани и в районе Новороссийска. Войска высадились без потерь и через три дня, завладев важнейшим железнодорожным узлом – Тимашевской, были уже в сорока верстах от сердца Кубани – Екатеринодара. Не приостановись генерал Улагай, двигайся он далее, не оглядываясь на базу, через два дня Екатеринодар бы пал и северная Кубань была бы очищена. Все это было так.

Но вместе с тем в происшедшем была значительная доля и моей вины. Я знал генерала Улагая, знал и положительные и отрицательные свойства его. Назначив ему начальником штаба неизвестного мне генерала Драценко, я должен был сам вникнуть в подробности разработки и подготовки операции. Я поручил это генералу Шатилову, который, сам будучи очень занят, уделил этому недостаточно времени. Я жестоко винил себя, не находя себе оправдания.

Единственное, что дал нам десант, это значительное пополнение десантного отряда людьми и лошадьми. Число присоединившихся казаков исчислялось десятью тысячами. Это число не только покрывало тяжелые потери последних дней на Северном фронте, но и давало значительный излишек.

Я решил сформировать 2-ю Кубанскую дивизию, пополнив иногородними Сводную дивизию генерала Казановича и передав казаков в 1-ю Кубанскую дивизию генерала Бабиева. Сводную дивизию, переименованную в 7-ю, и 6-ю дивизию свести в 3-й корпус. Во главе последнего должен был стать генерал Скалон, прибывший в составе отряда генерала Бредова, бывший начальник 33-й пехотной дивизии.

2-й и 3-й корпуса и Терско-Астраханская бригада должны были составить 2-ю армию. 1-й и Донской корпуса – 1-ю армию. 1-я и 2-я кавалерийские дивизии – отдельный конный корпус.

Вопрос о назначении командующего 2-й армией весьма меня беспокоил. Единственным подходящим кандидатом мог бы быть генерал Абрамов, однако последнего трудно было заменить. К тому же сам генерал Абрамов просил оставить его во главе своих донцов. После долгих колебаний я остановился на генерале Драценко, последнего горячо рекомендовал генерал Шатилов. По возвращении своем из поездки к генералу Улагаю он докладывал мне, что одной из причин Кубанской неудачи было нежелание генерала Улагая руководствоваться указаниями генерала Драценко. Дальнейшее показало, что выбор генерала Драценко был крупной ошибкой. На должность начальника штаба генерал Драценко наметил генерала Масловского, бывшего начальника штаба главноначальствующего Северным Кавказом генерала Ляхова. Генерал Масловский был усердный работник, весьма исполнительный, но назначению его на ответственную должность начальника штаба армии я мало сочувствовал. Однако, взяв за правило не вмешиваться в выбор моими сотрудниками своих ближайших помощников, согласился.

Разгром красных войск поляками обозначился в полной мере. Количество пленных, захваченных поляками, превосходило 100 000. Немногим меньше было интернировано в Германии. Вместе с тем все более выяснялась возможность заключения Польшей и Советской Россией мира. Стала известна декларация Польши, определенно заявлявшая, что «Польша искренно желает мира». Намечался и пункт переговоров – Рига.

Оставив генерала Шатилова в Керчи, я в ночь на 20-е выехал в Севастополь. Немедленно по приезде я принял ряд мер, чтобы сгладить впечатление от последней неудачи нашей на Кубани.

По моему поручению Струве телеграфировал Маклакову и генералу Миллеру:

«Прошу Вас и генерала Миллера объяснить французскому правительству и командованию:

За последнее время большевики, учитывая стратегическое и моральное значение южного фронта, перебросили значительные силы в Крым и на Кубань, двинутые с границ Прибалтики из Сибири, Азербайджана, Персии и других мест. Так, против генерала Врангеля было сосредоточено в половине августа нового стиля 77 стрелковых и 15 кавалерийских бригад, из коих 15 стрелковых и 5 кавалерийских на Кубани. Встретив значительное сопротивление со стороны большевиков на Кубани, наши части могли действовать лишь медленно, имея перед собой во много раз превосходившие их силы противника. Продолжать операцию на Кубани можно было при этих условиях, только оставив Северную Таврию и отойдя на Перекоп. Это и входило в первоначальные намерения Главнокомандующего. Но за последнее время общая обстановка коренным образом изменилась. У поляков обнаружились неожиданные и крупные успехи, и в связи с ними польские операции должны получить развитие в южном направлении; на Украине усиливается повстанческое движение. В то же время везде все больше назревает сознание, что большевизм с его разрушительной мировой пропагандой, с его захватными стремлениями – есть мировая опасность. Все эти обстоятельства повелительно внушают мысль, что сейчас складывается исключительно выгодная обстановка для решительной и объединенной борьбы с большевизмом, для создания единого и связного фронта с общим военным руководством, которое согласовало бы и дело снабжения и военные действия разных противобольшевистских сил. В этой обстановке Главнокомандующий счел невыгодным и невозможным сосредоточить свои силы на восточном направлении, ради чего ему пришлось бы оставить Северную (материковую) Таврию. Наоборот, он решил временно отложить кубанскую операцию и отбить наступление красных на Таврию, что ему и удалось вполне. Этим обеспечена надлежащая исходная позиция для операций в западном направлении; в этом направлении, при условии соответствующей операции со стороны поляков и других противобольшевистских сил, может быть создан единый фронт, с целью полного уничтожения большевистских военных сил и низвержения советской власти. Масштаб и значение этих вопросов столь велики, что обсуждение их в особом совещании компетентных лиц представлялось бы чрезвычайно важным. Если бы французское правительство согласилось с этим, то Главнокомандующий готов был бы прибыть в Париж, чтобы личным своим участием содействовать установлению необходимых условий и плана согласованных общих действий.