История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Учредив в Вечном городе свой трибунал и успокоив римлян амнистией, Оттон III в начале июня вернулся в Германию императором. Чарующее действие, произведенное на него Римом, еще не было настолько сильно, чтобы сделать сердце Оттона совершенно чуждым его отчизне, и он все еще чувствовал себя германским королем. Летописцы не упоминают о том, каким образом он оградил папу Григория от неприязни римлян. Постоянные гарнизоны, которыми короли держали города и провинции в подчинении, в то время еще не были известны; на их место могли заступать только верные вассалы, которым вместе с тем предоставлялись высшие посты и, главным образом, судебная власть. Но если Оттон и тогда уже назначил из числа преданных ему людей патриция и префекта, а из числа сомнительных приверженцев – судей, то эти мероприятия все-таки ничему не помогли. Удаление Отгона вскоре же послужило римлянам сигналом к восстанию: национальная партия снова сделала отчаянную попытку свергнуть иго германцев, и это усилие партии разорвать роковую цепь, которой папство и императорская власть сковали город, вполне заслуживает нашего сочувствия.

Индивидуализм никогда не прекращает борьбы с системой; хотя право единичного лица имеет в истории более ограниченное значение, тем не менее природа этого права заложена глубже. В древнем республиканском Риме продолжительная борьба плебеев со знатью является изумительным зрелищем; эта революционная борьба была для государственного тела оздоровляющим его началом и ею было создано величие Рима; затем противоречия были устранены, и демократия уступила место императорской власти. При цезарях в Риме уже не было больше борьбы, так как существовавшее раньше столкновение интересов горожан было окончательно уничтожено, и революция сосредоточилась во дворце и среди преторианцев. Спустя многие века мы снова видим в папском и императорском городе партии, и их борьба порождает в городе волнения; аристократы, граждане и милиция не перестают бороться с папством и императорской властью; они призывают себе на помощь из могил древности, ставших уже легендарными, тени консулов, трибунов и сенаторов, и эти тени как бы действительно витают в Вечном городе в течение всех Средних веков. Императорская власть, с которой боролись римляне, не была, однако, ужасной деспотией древних цезарей: это было правление, внешнее по отношению к Риму, но исходившее из идеальных, теократических начал. Местная власть папы, которую оспаривали римляне, точно так же была правлением очень далеким от всякого абсолютизма и сама по себе не располагала никакой внешней силой, никакими внешними средствами; эта власть была сильна своим нравственным принципом, имевшим мировое значение. Но римляне видели, что они обречены принести в жертву на вечные времена свою гражданскую свободу величию и независимости их первосвященника. Присущее человеку стремление искать возможно большего приложения своих сил в государстве и в обществе, заманчивая, хотя и суетная, надежда удовлетворить свое честолюбие и достигнуть славы, свойственная сильным людям и побуждающая их добиваться влияния, – все это совершенно не находило себе места в государстве, в котором люди светского положения отодвигались на задний план и только духовенство получало отличия. Римские магнаты имели перед своими глазами блестящих графов и принцев других городов Италии, как то: Венеции, Милана и Беневента; позднее граждане Рима могли видеть, что такие же, как они, граждане северных и южных демократических государств имеют в своих руках и свободу, и власть. Исходя из такого сравнения, римляне неизбежно должны были негодовать на небеса и их заместителя на земле, осуждавших римлян на вечную гражданскую смерть. И это недовольство становилось еще сильнее, когда они вспоминали, чем были их предки, древние римляне. В этой вековой борьбе Рима за свою индивидуальность против великих систем всемирного устройства возникали поразительные контрасты: римские императоры германского происхождения считали своими вассалами народы и королей, улаживали возникавшие между ними раздоры, принимали от них присягу в верности и раздавали короны, и в то же время они были вынуждены на улицах Рима бороться с римскими аристократами и часто подвергались нападению и оскорблению со стороны римского народа. Папы предписывали законы миру и одним своим словом приводили в трепет королей далеких стран; а между тем римляне бесчисленное число раз изгоняли пап из города и подвергали их заключению в тюрьмах. И все-таки злополучным римлянам пришлось к конце концов преклониться перед могуществом порядка, всемирно-историческое значение которого нередко придавало их трагической борьбе и стремлениям характер фантастичности и безумия. Мы не согласны с теми авторами, – хотя и не будем опровергать их, – которые клеймят именами тиранов и преступников таких римлян, как Альберик, Кресцентий и их последователи, за то, что они не подчинялись рабски императорам и папам. Любовь к отечеству – великая доблесть; она нераздельно связана с самым высоким нравственным началом, присущим понятию о человеке, – с его свободой. Национальная ненависть римлян к чужеземцам и их отвращение к правлению пап были всегда понятны, так как коренились в самой природе вещей. Но мы не будем также приравнивать римлянина X века к греческим народным вождями рядить его в тогу Брута или в фантастический плащ Коло ди-Риенцо. Кресцентий был просто смелым человеком, чуждым каких-либо далеких мечтаний, любил свой родной город и жил в то время, когда в городе царило глубокое варварство. Внешность Кресцентия была привлекательна, а по рождению своему он принадлежал к знатному роду. Подобно Альберику, Кресцентий добивался светской власти, которая, как утверждают римляне, еще и в настоящее время представляет на апостольских ногах папы только пудовые гири, низводящие его с неба, из его неоспоримой сферы, в область, ему чуждую.

С целью свергнуть германского папу и его приверженцев Кресцентий составил заговор. Народ имел основание быть недовольным: чужеземцы, незнакомые с римскими законами, творили суд и назначали судей, которые, не получая содержания от государства, были продажны и пристрастны. Если этот упрек был справедлив по отношению к графам в не-римских городах, то и в Риме могли быть недовольны пристрастием judices dativi, уголовных судей, приговаривавших многих римлян к тюрьме, лишению имущества и к изгнанию. Ряд предшествовавших революций заставлял власть поступать строго; много знатных римлян было удалено от занимаемых ими мест, а высшие правительственные и судебные должности были предоставлены людям, бывшим решительными сторонниками императора; затем сам Григорий V не был свободен от обвинения в том, что он раздавал должности за деньги. Наконец, когда германский папа, окружив себя германцами и своими креатурами, решил водворить в утратившем нравственную чуткость Риме клюнийскую дисциплину и осуществить реформу церкви, римляне нашли, что этот новый порядок вещей является только ненавистным насилием над ними.

Произошло восстание, и 29 сентября 996 г. папа бежал. Непонятно, почему Григорий не позаботился о том, чтобы замок Св. Ангела оставался в его руках, а если и принял к этому меры, почему его приверженцы не оказали сопротивления. Эта единственная городская крепость должна была быть отнята у знати с той минуты, как Оттон прибыл в Рим для коронования. Замок Св. Ангела не являлся частной собственности, хотя много раз бывал в руках римских магнатов. Как один из самых замечательных памятников Рима, замок скорее принадлежал государству. Позднее папы стали считать замок своею частной собственностью так же, как Леонину, их собственное сооружение; такого же взгляда держались и римляне. Но в то время папы не имели резиденции в Ватикане и замок Св. Ангела не мог служить им убежищем в случае бегства. Живя в лишенном укреплений Латеране, папы были беззащитны против всякого неожиданного нападения. Кресцентий снова овладел замком и поместил в нем вооруженных людей.

Бежавший Григорий направился в Северную Италию и созвал в Павии собор Здесь в начале 997 г. были постановлены различные решения, относившиеся к церковным делам Германии и Франции. Григорий объявил принцам и епископам, что отныне они должны признать верховную власть римской церкви и что Святой престол, в противность постановлениям схизматических поместных соборов, со всей настойчивостью подтверждает основные положения декреталий Исидора. К своему изгнанию Григорий отнесся с полным самообладанием и в сдержанных выражениях потребовал, чтобы германские епископы подтвердили отлучение от церкви разбойников и грабителей, что и было исполнено. Исключенный из лона церкви, смелый мятежник спешил тем временем утвердить свою власть в Риме, пока еще не вернулся Оттон, которого, без сомнения, настойчиво призывал Григорий.