Несравненное право - Вера Камша

Вот другие гоблины, те точно обрадовались ее появлению. Криза не сомневалась, что двое или трое готовы предложить ей на празднике Осенних Песен расшитый платок, но Кризу это лишь злило. Разве они не видят, что не нужны, что их глупые ухаживания ее бесят, а якобы «случайные» встречи в коридорах замка вызывают желание бежать куда подальше. Нет! Зря она пришла сюда, возможно, после войны Уррик увидел бы в ней великую воительницу, а так… Разве станет он обращать внимание на девчонку с выселок, даже если та умеет говорить по-арцийски и побывала на Седом поле.

Скрипнула панель, и Криза юркнула за портьеру. Первым вышел Уррик, и на его обычно непроницаемом лице застыло выражение тревоги и вместе с тем решимости. Появившаяся позднее принцесса Илана была бледна и спокойна. Криза сразу поняла, что между ними был серьезный разговор. О чем? Орка не могла себе этого даже представить, но ей отчего-то расхотелось покидать Высокий Замок.

Глава 32

Ночь с двадцать девятого дня месяца Влюбленных на первый день месяца Лебедя — самая короткая в году. Таянцы и эландцы считают ее праздником и веселятся вовсю, а вот Церковь Единая и Единственная подобных гульбищ не одобряет, хоть прямого запрета и нет. Церковь чтит следующий за короткой ночью Светлый Рассвет, провозглашенный одним из великих праздников, именно в этот день пастыри Божии коронуют земных владык.

В позапрошлом году Михай Годой рассчитывал, что Светлый Рассвет 2230 года станет днем его славы, но все пошло не так, и теперь за высокими стенами клирики собирались возложить корону на голову Рене Арроя, провозгласив его королем Таяны и Эланда.

Для Годоя это оказалось полной неожиданностью. Он совершенно точно знал, что Рене в Гверганде, по крайней мере был до того, как войско самозваного императора окружило святой город. Летать при всех своих талантах эландец не умел, значит, был какой-то тайный проход, неизвестный ни прознатчикам Годоя, ни заигрывающим с ним клирикам. Вообще-то Михай не собирался сразу же штурмовать город, следовало как следует напугать клириков, а затем измотать их блокадой, пушечным огнем, подкопами, и лишь когда они не смогут за ночь починить разрушенное днем, когда в ныне целых и невредимых стенах образуются бреши, кое-как заваленные бревнами и битым камнем, вот тогда им следует предъявить окончательный ультиматум, после которого пойти на штурм. Годой полагал, что месяца осады и двух или трех приступов будет достаточно, Канн это не Адена, Кантиска — не Гверганда, а засевшие в Святом граде кардинал Иоахиммиус и какой-то барон — не Феликс с Арроем. Если бы все шло как задумано, к середине месяца Дракона город был бы взят, и осенью можно было бы принять корону из рук нового Архипастыря.

В данном случае арцийский казус, отличающий империю от прочих государств Благодатных земель, играл Годою на руку. Со времени Анхеля Светлого арцийские императоры могли короноваться не только в Светлый Рассвет, но и в день поминовения великомученика Эрасти, приходящийся на пятнадцатый день месяца Зеркала. Годой, казалось, действовал наверняка, но все словно бы сговорились нарушить его планы.

Сначала на голову Михаю свалились Союзники, перехватившие его еще в Мунте и пожелавшие принять непосредственное участие в войне. Правда, им хватило ума выдать себя за клириков, но суть их притязаний это не меняло. Господин Шаддур требовал немедленно покончить с Кантиской и уничтожить Рене. Ему не было никакого дела до того, что скажут о Годое его подданные: глава ройгианцев хотел получить все и сразу. Михай не сомневался, что подлинная цель бледного — Эстель Оскора, и досадовал на то, что ройгианцам удалось прорваться через Горду. Терпеть Союзников становилось все труднее, но Годой все же добился отсрочки, дабы успеть с помощью нескольких чудес и знамений доказать осажденным, что ему покровительствует сама святая Циала и что она явилась ему во сне и повелела возглавить Церковь и искоренить эландскую ересь. Брать же с помощью магии город он не хотел, но господин Шаддур настаивал на своем. Они проспорили всю дорогу, но каждый остался при своем. Все решили догнавшие их вести: Варшани потерпел сокрушительное поражение, гоблины оказались изменниками, Таяна и Гелань в руках резестантов, дорога в Тарску перекрыта намертво, и, в довершение всего, кто-то (судя по всему, эльфы) разрушил Малый храм в Лисьих горах, надолго оставив ройгианцев с пустыми Чашами.

В этих условиях Годою была нужна немедленная победа. Любой ценой, пока другие, не обладающие столь надежными и необычными источниками, не узнают, что у императора больше нет резервов. В этой ситуации помощь Равноапостольной Циалы, которая сокрушит гнездо ереси и заблуждений, каковым становилась Кантиска, была нужна как воздух. Да и армию теперь приходилось беречь: потеряв Таяну и Тарску, Годой не мог жертвовать своими людьми и пушками. Вчерашнее же известие о том, что Рене Аррой в сопровождении каких-то странных нобилей, в которых тарский господарь без труда угадал проклятых эльфов, появился в Кантиске, положило конец колебаниям, благо все подготовительные работы были закончены. Обычно спорящие до хрипоты Шаддур и Годой были едины в том, что разрушение Малого храма было очередной эскападой Счастливчика, спевшегося с Перворожденными. Их нужно было остановить во что бы то ни стало.

Именем Равноапостольной Циалы Годой потребовал открыть ворота Кантиски не позднее Светлого Рассвета, а Рене Арроя, прибывшего вместе с ним рыцаря Эмзара, а также кардинала Кантисского Иоахиммиуса и исполняющего обязанности командора барона Шаду выдать законному императору и главе Церкви. Годой не сомневался, что ему откажут, да еще достаточно оскорбительно. И вот тогда вмешается святая Циала, и гнев ее будет страшен.

Господин Шаддур клялся, что собранной им силы хватит, чтобы сокрушить Кантиску и погасить магическое сопротивление Рене и эльфов. Годой был склонен ему верить, но червячок сомнения продолжал тревожить тарскийца. Даже прежних выходок эландца хватало, чтоб трижды задуматься, прежде чем бросать ему вызов, а уничтожение храма в Лисьих горах свидетельствовало о том, что Рене и его союзнички поняли, где и как черпают силу их противники, и нанесли удар. Правда, Шаддур утверждает, что все дело было в неожиданности и в том, что в Храме не оказалось никого из высших адептов, а против Чаши из Вархи в руках самого главы ордена им не устоять…

— Ваше Величество! — Годой с ненавистью посмотрел на появившуюся фигуру в монашеском балахоне — на людях Шаддур с присными были сама почтительность, но наедине начинали вести себя как хозяева. Однако делать было нечего, и тарский господарь милостиво кивнул вошедшим: