Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

— Трудно, — заметил он, посмеиваясь, — внести свежую мысль в голову немецкого приват-доцента, а Либкнехт из той же породы.

Но Маркс заметно помрачнел, когда речь зашла о полученном известии из Берлина, что какой-то безумец-анархист совершил покушение на престарелого германского императора Вильгельма.

— О черт, будь проклят террорист и те, кто его подбил на эту провокацию! Ведь зло капитализма не в беззубом, дряхлом коронованном псе. Легко можно себе представить, как сегодня торжествует Бисмарк. Теперь он имеет возможность под истерические вопли и барабанный бой объявить новый поход на социалистов. Наверняка уже начались преследования революционеров по всей стране.

Перед возвращением в Москву, где Ковалевский должен был занять кафедру в университете, он провел на прощание несколько часов у Маркса и Энгельса. Без знакомства с Марксом Ковалевский не занялся бы теми предметами, которые в дальнейшем определили его научные достижения. Маркс, сам юрист, помог русскому ученому написать большое сочинение об административной юстиции. Он посоветовал Ковалевскому заняться также прошлым земельной общины. Особо интересовала Маркса и научная критика. Он был одним из внимательных и взыскательных читателей «Критического обозрения», издаваемого Ковалевским.

Прощаясь с русским ученым, Маркс сказал ему:

— Помните, что логически можно мыслить только по диалектическому методу.

«За два года моего довольно близкого общения с автором «Капитала», — вспоминал впоследствии Максим Максимович, — я не припомню ничего хотя бы издали напоминающего третирование старшим младшего, какое я испытал в моих случайных встречах с Чичериным и Львом Толстым. Карл Маркс в большей степени был европейцем и хотя, может быть, невысоко ценил своих «друзей только по науке», предпочитая им товарищей по классовой борьбе пролетариата, но не проявлял этих личных пристрастий в своем поведении…»

За долгую жизнь человек привыкает к повторяющимся недомоганиям и не задумывается над тем, что в какой-то из облепляющих его болезней уже заложена смерть. После 60 лет жена Маркса начала хворать. Ничто не помогало: ни поездки к приморью и на курорты, ни советы врачей в Лондоне, Манчестере, Нейнаре, Париже. Маркс с тревогой всматривался в дорогое лицо жены и замечал, как обострялись его черты, посерела и стала сухой кожа, а иногда вдруг гасли лучи прекрасных карих глаз. Женни значительно похудела и все чаще старалась скрывать боли и нарастающую слабость. Чахла и Лицци Энгельс. Тщетно муж увозил ее из Лондона в Истборн или в Рамсгейт.

Энгельс не придавал никакого значения церковным и гражданским формальностям при вступлении в брак, но Лицци была верующей а всегда мечтала, что Фридрих узаконит когда-нибудь их отношения. Однажды Энгельс пообещал ей это. Желая ободрить больную в надежде, что ей станет легче и она выздоровеет, Энгельс пригласил домой представителей мэрии и зарегистрировал брак с Лицци Бернс. Но ничто не могло уже продлить ее жизнь. Осенним днем 1878 года Лицци скончалась. Смерть подруги глубоко поразила Женни. С этой поры она осознала то, что не было еще понято многочисленными медиками: жизнь ее подходила к концу, настало медленное умирание. Мысль эта не сокрушила Женни. Гордо и отважно заглянула она в будущее. Не случайно такие женщины, как мать героев Гракхов, бесстрашная орлица Корнелия, казалась ей одной из наиболее замечательных в галерее истории. Но близкие долго пытались себя обманывать и верили в ее выздоровление. Безмерная любовь к ним и неистребимая потребность нести людям счастье заставляли Женни крепиться и поддерживать иллюзорные надежды в Карле, детях и Ленхен. Даже когда больше не оставалось сомнений и слово, страшное, как смертный приговор, — рак — было произнесено, Женни встретила его улыбкой и постаралась развеять нависший над домом ужас уверением, что чувствует себя значительно лучше, Но Маркс оцепенел. Любовь к Женни, скопленная за всю его жизнь, выявилась теперь с новой силой. Только Ленхен умела так же ходить за больной, развлекать ее, баловать, холить, как это делал Карл. Он гнал думы о разлуке в постоянном общении с той, кто давно уже стал частью его души. А когда мысль о том, что спасения для Женни нет, доводила его до отчаяния, он находил успокоенье в решении самых сложных математических задач и труднейших примерах этой неисчерпаемой и поглощающей все сознанье науки.

Карл совершенно поседел, даже пушистые усы его стали белыми. Женни страдала за Карла так же сильно, как он за нее. И оба они терзались и ужасом разлуки и жалостью друг к другу. Взявшись за руки, они опять прошли по своей жизни: все пережили, передумали, переговорили.

Иногда они вдвоем под руку поднимались на Хемстедские холмы. Чтобы Женни могла отдыхать в дороге, Маркс брал с собой плед и расстилал его на земле в наиболее красивых местах.

На вершине холма стояла все та же харчевня Джека Строу, и из окна, излюбленного Карлом и Женни, открывался вид на Хангейтское кладбище. Сквозь невысокие деревья белели памятники и надгробья. Карл поспешно уводил Женни на противоположный конец уютного дома, усаживал подле камина и угощал ее черным пивом и бутербродами с сыром. Женни ласково улыбалась, и Карл забывал о ее болезни. Обоим им казалось, что они не два больных, старых человека, а влюбленные молодожены, вступающие в жизнь. Женин в эти годы медленной агонии продолжала живо интересоваться политическими событиями. Часто прикованная к постели, она не могла сама в них участвовать, но когда болезнь бывала к ней милостива и она не чрезмерно страдала физически, то просила мужа, чтобы к ней заходили посещавшие его единомышленники, и охотно слушала их разговоры и сама принимала участие в спорах.

Рисунок американского художника Гуго Геллерта к «Капиталу» К. Маркса.

После того как Бисмарку удалось провести в немецком рейхстаге жестокий закон против социалистов, деятели Социал-демократической партии подверглись преследованиям и арестам, их семьи остались без крова и пищи. Женни близко к сердцу приняла все эти события и, пользуясь своим большим опытом подпольной работы и нелегальной рассылки литературы, давала много советов посещавшим Маркса соратникам из Германии. Она радовалась, что, несмотря на произвол и террор на ее родине, ожесточенная борьба продолжалась. По указаниям Маркса и Энгельса была создана подпольная организация, и Бебель с Либкнехтом повели партию в новое наступление. Создавались нелегальные типографии, печатавшие листовки и воззвания. Возникали женские и молодежные организации, и снова в глубоком подполье собирались рабочие. Это было нелегко и опасно, но зато выковало мужественное племя революционных бойцов. Женни постоянно читала «Социал-демократ» — газету, издававшуюся в Швейцарии для немцев. Она была еще жива, когда в маленьком швейцарском городке Виден собрался первый нелегальный съезд Германской социал-демократической партии.