Голод Рехи - Мария Токарева

– Ну, поговори с ней, пожалуйста! Она простит тебя, я уверена! – твердила Санара через три дня. Три дня бесполезной рутинной работы. Рехи без страха опять вошел к ящерам, опять чистил их чешую. Потом вместе с Лартом они раздували меха кузницы. Но вся работа протекала, как в тяжелом забытьи древнего механизма.

– Поговори, Рехи. Она уже три дня на втором ярусе сидит, ни с кем не говорит, – сокрушался Ларт, с некоторых пор во всем поддерживавший Санару. Им, земным и понятным, оказалось легче. А сколько неземной боли когда-то излилось из души Ларта, сколько черных страданий вытерпела она!

Теперь призраки мучили не его, не его сыновей поедали ящеры, не он попал в немилость к Разрушителю Миров. И Рехи с новой волной отвращения к себе отметил гадливую зависть к «нормальным» и «обычным». Еще бы хоть целый век раздувать меха и чистить ящеров. Еще бы хоть целый век жить в Надежде. Но последний город пожирало отчаяние.

– Ладно, ладно, – отозвался Рехи. Ему и самому хотелось поговорить с Лойэ, но он боялся. Проклятый ничтожный трус! Он боялся ее законного осуждения. Только она неведомым образом знала правду, остальные уговаривали не корить себя. Каждый встречный наперебой соболезновал потере, объяснял все несчастным случаем.

Случай?! Либо месть Разрушителя, либо ошибка Стража. Но никак не случай! И знание это каждый миг разрывало Рехи изнутри. Он больше не находил поддержки в обществе Ларта, он больше не верил ни себе, ни бессмертным подлецам, затеявшим все это. Бессловесным скрежетом зубов Рехи слал проклятья в небо. И не видел больше линий. Хоть бы все почернели! Раз никому не нужны, раз даже белые предают и не спасают в нужный момент.

– Как ты? – поминутно интересовался Ларт в эти страшные три дня.

– Нормально, – врал Рехи и брел, куда вели, пошатываясь и загребая ногами пыль, как пьяный.

– Ты готов поговорить с ней?

Они не называли Лойэ по имени. С момента гибели Натта Лойэ превратилась в загадочное «она». Она – затворница, скорбящая мать.

Рехи не мог долго сидеть в неподвижности, как Лойэ, потому сам увязался за Лартом. «Никому из нас не дозволено даже оплакать близких на нормальных похоронах», – сокрушался он каждый миг, не замечая, что делает, не обращая внимания на самого себя. Долг Стража остался далеким отзвуком неверной игры. Все это выглядело нереальным и смешным. А вот смерть Натта с каждым днем все крепче вплавлялась в сознание.

Лойэ утром выбросила все вещи сына, сложив в один мешок. Санара говорила, что так легче. Уж она-то знала, ведь когда-то потеряла всю семью. Рехи тайно оставил вырезанного ящера и временами вертел поделку в руках, точно вновь и вновь напоминал себе о произошедшем. Хотел еще сильнее сокрушить себя.

– Готов. Готов говорить.

Башня без колокола светилась на фоне чернеющего небосвода не теплым родным домом, а обителью теней отнятого счастья. И осыпавшиеся лица на фресках семарглов напоминали гримасы плакальщиков. Они вечно оплакивали свой утраченный Бенаам и другие миры. Но обида на Митрия за его очередное бездействие затмевала ростки понимания.

Возможно, Сумеречный и Митрий сражались у Цитадели в тот момент, возможно, их оплели капканы линий. Все возможно. Но Рехи уверил себя в том, что они просто не пришли, подвергнув его очередному бесцельному испытанию.

Ярче обычного разгорался день ото дня свет алых сумерек, обещая погрести Надежду под пеплом новых разломов. Пустошь горела. Возможно, им всем было суждено скоро отправиться вслед за Наттом. И уже совсем не страшно. Значит, сын ушел первым вестником. Значит, их мир не заслуживал спасения.

– Поговори с ней. Рехи, послушай меня внимательно, – серьезно и сухо начала Санара, встречая на первом ярусе башни. – Скажу страшную вещь, но это жизнь: дети у многих умирают в младенчестве. Многие на пустошах теряют их так же… Да, это ужасно! Но если двое любят друг друга, они остаются вместе, и у них появляются новые дети. И род их продолжается.

– Да, – бесцветно ответил Рехи. Он не видел продолжения. Ведь от сухого древа не растут новые ветки.

– Прости, возможно, я сказала это слишком рано. Я все понимаю, – Санара потупилась. – Для эльфийских женщин все еще сложнее…

– Да, – повторял Рехи, не слыша Санару. Он знал, что Лойэ больше его не простит. Она не умела прощать, слишком сильная для него, слишком упорная. Но он все же поднимался на второй ярус со слабой надеждой.

Хорошо было бы оказаться простым смертным, обнять Лойэ, утешить ее в глубоком горе. К тому же в ней, возможно, уже зрела новая жизнь, как она ему обещала вскоре после встречи. Но вряд ли. Рехи чувствовал, что все завершается и нет верных ответов. Воля пустоши сильнее чудес. Пустошь намертво вросла в сердце Лойэ.

Она сидела на втором ярусе башни, по-прежнему спрятав ноги под шкуру и уставившись в щель между ставнями. Забралась наверх, будто оттуда немного ближе к небу.

Вокруг громоздились запасы вяленого мяса и сушеных грибов для походов и на случай неудачной охоты. Удушливый запах щекотал ноздри, и в нем не различался привычный успокаивающий аромат Лойэ.

Рехи осторожно приблизился. Любимая внезапно повернула голову, резко и порывисто, как от приближения врага. Он заметил, как Лойэ держит руки – все так же, качая воздух, будто ребенка. Рехи ужаснулся: «Она сошла с ума?» Но Лойэ осмысленно взирала на него, а на осунувшемся лице отчетливо читалось презрение.

– В этом весь ты, Рехи, – начала первой она, пока он медленно кусал губы.

– В чем? – прохрипел Рехи. Она ровным тоном пояснила:

– Ты всегда предаешь. Поэтому от тебя и хочется сбежать.

Лойэ говорила медленно, жестко. Чтобы голос не дрожал и не срывался в рыдания, она подавила любые чувства, поэтому просто кидала слова беспощадными острыми кинжалами. Глаза ее оставались сухими и блестящими, как отполированные камни.

– Ларта я не предавал, – отозвался Рехи.

– В том-то и дело, – Лойэ поморщилась, отворачиваясь вновь к окну. – В том-то и дело. Ларта ты не предавал. А меня за что предал? Снова. Опять.

– Я не хотел… – растерянно проскулил Рехи. Задуманного Санарой разговора не выходило. Лойэ не просила поддержки, она хотела осуждать. Рехи надеялся, что снесет эту боль, чтобы потом вновь воссоединиться с возлюбленной. Не вернулась бы прежняя радость, но ведь любящие едины и в горе. Так рассказывали. Однако слишком много накопилось обвинений. Лойэ говорила все более взволнованно и перечисляла торопливо:

– Ты и в ураган наверняка не хотел меня бросать. Я знала, конечно, знала, что не