Сборник "Лучшее". Компиляция. Книги 1-9 - Казанцев Александр Петрович

Собаки бесились, они лаяли теперь с надсадным воем.

Наконец одна из них завизжала, остальные приумолкли. За тыном послышался раскатистый бас:

— Молчать, прощелыги! Цыц, жандармы! Кто таков?

— Мало-мало открывай! Человек ходи-ходи тебя ищет, — сказал низенький.

— Проходи, ходя, мимо. Хозяина нет, а работник его тебе не нужен.

— Михаил Иванович! М-да!! Не откажите в любезности, откройте. Это я — Кленов… ваш бывший студент… Откройте!

— Что такое? Что за мистификация? — С этими словами рыжебородый мужик богатырского роста открыл калитку и загородил ее проем своей фигурой. — Кленов, Иван Алексеевич! Ваня! Да какими же вы судьбами! Дай задушу по-медвежьи! Шесть лет не видел ученой бороды!

И таежник сгреб приезжего в объятия.

— Михаил Иванович! Профессор! Голубчик! Простите, что обеспокоил… Но я сразу к делу… Времени, осмелюсь заметить, терять нельзя.

— У нас в тайге время не ценится. Проходите, голубчик. Это кто же с вами? Проводник?

Кленов кивнул головой и задумчиво взялся за бородку. Он был еще совсем молодым человеком, вчерашним студентом, по-видимому только что получившим университетский значок.

— Это — кореец Ким Ид Сим. Я называю его по-английски Кэдом.

— Почему по-английски? — весело гремел Баков, подталкивая впереди себя Кленова. — Вы неисправимый англоман.

— Видите ли, профессор… его рекомендовали мне как надежного человека… И он поедет с нами в Америку.

— Куда, куда? — переспросил Баков и расхохотался.

Кленов, смущенный, растерявшийся, стоял в сенях.

— Видите ли, многоуважаемый Михаил Иванович, я везу вам приглашение профессора Холмстеда приехать к нему в Аппалачские горы, где у него есть лаборатория. Он готов предоставить ее в ваше распоряжение.

— Вы, милейший Иван Алексеевич, шутник. Профессор Холмстед, очевидно, не подозревает, что Баков отныне не петербургский профессор, а таежный ссыльный, раз в неделю обязанный ходить к уряднику отмечаться.

— Напротив, Михаил Иванович. Холмстед прекрасно все знает. Он написал, что уважает чужие политические взгляды и считает за честь предоставить убежище политическому эмигранту, который способен принести пользу науке.

— Постой, постой! Я еще не эмигрант.

Разговаривая, все трое вошли в избу. В ней жили одни мужчины, но пол был чисто выскоблен. Лавки и крепко сколоченный стол кто-то недавно смастерил из свежевыструганной лиственницы. От нее ли или вообще от не успевших еще потемнеть со временем бревенчатых стен пахло смолой. Вопреки обычаю, икон в углу не было.

Баков еще раз обнял своего гостя, а проводника дружески потрепал по плечу, отчего тот заулыбался, выпятив редкие зубы.

— Кэд поможет вам бежать. Вас хватятся не раньше чем через неделю. Вы будете, осмелюсь уверить вас, далеко… Потом все тот же Кэд проведет вас через китайскую границу. Мы сядем на пароход в одном из китайских портов. Умоляю вас, Михаил Иванович, соглашайтесь! Ведь здесь, в тайге, погибает богатырь русской науки!

Баков усмехнулся.

— Да… богатырь… — Он постучал себя в грудь. — Действительно, погибает… грудная жаба — и ни одного модного врача, который берется довольно безуспешно ее лечить.

— Вот письмо мистера Холмстеда. Не откажите в любезности прочесть его. Я осмелился вести с ним переписку от вашего имени.

Баков покачал головой, взял письмо и быстро пробежал глазами.

— Ну, вот что, господа почтенные. Сейчас я выставлю на стол угощенье. От спирта в тайге отказываться нельзя. А вы, дорогой мой Иван Алексеевич, рассказывайте… все рассказывайте, и прежде всего про нашу физику. Что там нового. Поддержана ли кем-нибудь моя гипотеза о существовании трансурановых элементов?

— М-да… — Кленов сидел на лавке, так и не сняв пальто; шляпу он положил рядом. — Ваша гипотеза о трансурановых радиоактивных элементах вызвала всеобщий интерес. У вас немало последователей. Некоторые из них, осмелюсь огорчить вас, готовы оспаривать ваш приоритет…

— Ну и черт с ним, с приоритетом! Была бы лишь науке польза.

— Какой вы русский человек, право, Михаил Иванович! — улыбаясь, сказал Кленов.

Баков усмехнулся и поставил на стол бутылки, хлеб и еще какую-то снедь.

— Наиболее сенсационным событием 1913 года надо считать открытие голландским физиком Камерлингом Оннесом явления сверхпроводимости…

— Как, как? — остановился с откупоренной бутылкой в руке Баков.

— Если электрический проводник — скажем, свинец — заморозить в жидком гелии до температуры, близкой к абсолютному нулю, то всякое электрическое сопротивление мгновенно исчезает.

Баков тяжело опустился на скамью, налил дрожащей рукой спирта в стакан и одним духом выпил его.

— Повторите! — потребовал он.

Кленов обстоятельно рассказал о сверхпроводимости.

— Ходя, пей! — приказал Баков проводнику. — Если бы твоя башка понимала, что он тут говорит, ты бы колесом прошелся по избе.

— Моя мало-мало ничего не понимай, — закивал головой проводник и подобострастно принял из рук Бакова стакан.

— Явление сверхпроводимости очень мало изучено, Михаил Иванович. Едва увеличивается магнитное поле, как сверхпроводимость мгновенно исчезает…

Двое ученых оживленно беседовали о физике, а проводник-кореец, очевидно захмелев, сидел, привалившись к стене, и похрапывал.

— Черт возьми! — вскочил с лавки Баков. — Если вы думаете, что ваш профессор только тянул здесь бечеву, то вы заблуждаетесь, господин Кленов. Не угодно ли взглянуть? — И он положил перед Кленовым выцветшую любительскую фотографию.

— Что такое? — внимательно разглядывая снимок, спросил Кленов.

— Я думал, что был единственным исследователем района падения Тунгусского метеорита, о чем и писал вам, голубчик. Однако я ошибся. Вот такое существо я встретил в запретном месте, куда не покажется ни один тунгус… Вблизи вот от этого мертвого, стоячего леса. — И он положил на стол еще несколько фотографий поваленной тайги.

— Кто же это такой? — спросил Кленов, рассматривая первый снимок.

— Не такой, а такая. Всмотритесь.

Кленов видел на фотографии утесы, белую пену горной речушки, черные камни, у которых вздымались буруны, и остроносую лодчонку-шитик с высокими бортами. В лодке стояла, управляя веслом, женщина с развевающимися волосами. На ней была лишь набедренная повязка.

— Это что? Негатив? Почему она черная? — поинтересовался Кленов.

— Это позитив, милейший! Она чернокожая.

— Ничего не понимаю, — признался Кленов. — Откуда здесь, в тайге, чернокожие? К тому же она, как мне кажется… очень рослая.

— Боюсь, что я не достал бы ей до плеча. А волосы у нее огненные, рыжие, как моя борода…

— Простите, но какое отношение это имеет к физике?

— Быть может, не меньшее, чем остальные фотографии… Но об этом потом. Итак, бежать? Бежать в Америку, к Холмстеду? Исследовать сверхпроводимость или искать трансурановые элементы, черт возьми!

Баков встал и прошелся по горнице. Он взъерошил бороду, потом потер руки.

— Бежать! — убеждающим тоном повторил Кленов. — И как можно быстрее. Кэд проведет вас через границу…

— Быстрее? Не могу, голубчик. Мы с вами должны прежде повидать эту чернокожую… Уверяю, она имеет отношение к физике.

Кленов стал нервно теребить бородку. Его водянисто-голубые глаза выразили неподдельное отчаяние.

— Что мне с вами делать?

— Готовиться в поход! Мы выедем немедленно. Кэд останется здесь, а я достану тунгуса Лючеткана с верховыми оленями.

— Вы с ума сошли, профессор! Мы не имеем права терять времени.

— Вы только послушайте, милейший, — наклонился к Кленову профессор Баков. — Я навел о ней справки. Она шаманит в роде Хурхангырь.

Несмотря на протесты Кленова, Баков тотчас же отправился в тунгусское стойбище.

Вернулся он к вечеру в сопровождении безбородого старика с узкими щелками вместо глаз. Они привели с собой трех верховых оленей.

Лючеткан, потирая голый подбородок, по просьбе Бакова рассказывал удрученному Кленову про шаманшу: