Жизнь замечательных Блондей - Кира Измайлова

— Ага, — кивнул Себастьян. — Так Эмилю будет еще веселее. Но, скажу тебе по секрету, Мартин только чертит отлично, а рисует еще хуже, чем я!

— Я думаю, этот свой день рождения Людвиг никогда не забудет! — отсмеявшись, заметил Кристиан.

— Очень на это надеюсь, — усмехнулся Себастьян и, надвинув шляпу на глаза, добавил: — Поеду, пороюсь еще в архиве. Помнится, была у меня где-то пара фотографий, но вот где?..

Когда за ним закрылась дверь, Кристиан тоже решил еще раз покопаться в личном архиве. Увы, ничего интересного там не было и быть не могло. Близкой дружбы с Людвигом Кристиан не водил, и общих интересов, за исключением рабочих, у них не было. Вот, правда, фотография — Кристиана, тогда еще не Первого Консула, а просто одного из множества молодых функционеров, представляют Людвигу. Но тут стоит полюбоваться на выражение лица как раз самого Кристиана, Людвиг-то невозмутим, как статуя. Кристиан отчаянно пожалел, что некому было запечатлеть тот момент, когда Людвиг застукал его в совершенно непотребном виде рядом с мидасской забегаловкой в компании с Эмилем и Вернером. Это была в самом деле незабываемая сцена!

Примерно той же проблемой мучился и Алистер Мэрт. Прошерстив свой архив, он не нашел ровным счетом ничего, заслуживающего внимания, и взялся за сетевые источники. В прессе, — особенно в «желтых» изданиях, — часто попадались забавные снимки, во всяком случае, папарацци умели поймать момент. Алистеру повезло, он нашел несколько любопытных фотографий, например, сделанные во время летнего отключения электроэнергии в Танагуре снимки. На них у Людвига было очень живое выражение лица, не обещавшее ничего доброго…

А в кабинете Вернера кипела работа. Эмиль старательно раскладывал фотографии по кучкам, ориентируясь на даты, и параллельно руководил Вернером.

— Эту сдвинь правее! Правее, Вернер! Ты двигаешь налево!

— Тьфу на тебя! — вспылил Вернер, которому уже осточертело ползать на четвереньках по расстеленному на полу большому листу тонкого пластика и раскладывать снимки по одному Эмилю понятной системе. К тому же кота пришлось запереть в другой комнате, потому что он ухитрился сперва влипнуть в клей, потом продрать когтями прочный пластик, потом поиграть с разложенными фотографиями и перепутать их порядок, а затем наступить в лужицу туши (Эмиль как раз понял, что на пластике тушью рисовать толком не получится, и отставил бутылочку в сторону) и пройтись по будущей стенгазете. Отпечатки кошачьих лап от угла к углу решили оставить, рассудив, что так даже забавнее, но кота от греха заперли, и теперь он скребся под дверь и обиженно мяукал. — Выражайся поточнее, ты же ко мне лицом стоишь!.. Я думал, направо, если смотреть с твоего места…

— Вот так хорошо, клей! — перебил Эмиль. Творческая работа ему очень нравилась. — А теперь цветочков, цветочков вокруг нарисуй! Только место для подписи оставь…

— Эмиль, давай лучше эти клятые цветочки распечатаем на принтере и приклеим, а?.. — пропыхтел Вернер, усердно водя маркером по пластику. — Ты только посмотри на это убожество!

Вернер, как и Себастьян, не заблуждался насчет своего художественного дарования.

— Ничего не убожество, — заверил Эмиль, внимательно посмотрев на плоды усилий приятеля. — Зато сразу видно — ручная работа, старались… ну, кривовато немного, ну, похоже на плоды раулевых экспериментов, но не всем же гениями родиться…

Ловко увернувшись от запущенной в него бутылочки клея, Эмиль повернулся к Мартину. Тот, растянувшись на животе и высунув от усердия язык, уже третий час раскрашивал заголовок.

— Как успехи? — поинтересовался Эмиль.

— Я букву «К» нарисовал! — похвастался Мартин, поглядев на Эмиля снизу вверх и широко улыбаясь.

— Что?.. — Эмиль схватился за голову. — Какую «К», причем здесь «К»?

— А что, не надо было?

— Я сейчас умру, — пообещал Эмиль. — Мартин, ради Юпитер, покажи мне хоть одну букву «К» в словах «С днем рождения, Людвиг!»!!!

— Откуда же я ее взял? — удивился Мартин. — Была же буква «К», я точно помню…

Эмиль рассвирепел. В результате через две минуты в кабинете наступила тишина. Вернер, не препираясь более, старательно рисовал ландыши на полях стенгазеты, Мартин усердно переделывал букву «К» в стилизованную «Р», а Эмиль, развалясь в кресле, сетовал на то, как сложно приходится в нынешнем мире творческим личностям…

…— Рауль, ты не занят? — в дверь заглянул Алан, и Рауль оторвался от монитора ноутбука. Сидел он не в своем рабочем кабинете, а в примыкающем к нему небольшом помещении, где, случалось, он и ночевал, когда нельзя было надолго отлучаться из лабораторий.

— Нет, заходи. Что-то срочное?

— Ничего срочного, просто… — Алан запнулся, не договорив «просто хотелось тебя увидеть».

— Тогда проходи и садись, — Рауль кивнул на диван рядом с собой. Монитор ноутбука на низком столике перед ним мерцал голубоватым светом, в комнате было полутемно. Алан осторожно присел рядом с Раулем. — Смотри. Узнаешь?

Алан бросил взгляд на экран.

— Людвиг? — изумился он. — Какой… какой молодой…

— Я вспомнил, что у меня еще кое-что есть, помимо личного архива, — пояснил Рауль. — Как раз там и может оказаться что-то интересное. Посмотришь со мной?

— А… ну, если там ничего личного… — вздохнул Алан.

— Ничего такого, что я не мог бы показать тебе, — вскользь заметил Рауль. — Сейчас, я вернусь к началу…

Алан уставился на экран. Эти фотографии он уже видел: Людвиг в детстве, малоотличимый от прочих мальчишек, вот он же — немного нескладный и долговязый подросток, черты лица кажутся резче, чем теперь, а нос, что уж греха таить — еще длиннее. Выпускная фотография: Людвиг старательно улыбается в камеру, но получается у него неубедительно. А вот это уже явно Эос: Людвиг перед большой аудиторией, лицо победителя, глаза горят…

— Это был первый его самостоятельный проект, — пояснил Рауль, увидев, как заинтересовался Алан. — Руководители его отговаривали, но ты же знаешь, какой Людвиг упрямец. Он добился, чтобы его выслушала комиссия, и проект был признан интересным и своевременным. — Он помолчал. — Пожалуй, с этого и начался его путь наверх.

— Откуда ты знаешь? — полюбопытствовал Алан, но ответа не получил. Рауль уже смотрел на следующую фотографию, и лицо у него было такое… Алан не стал переспрашивать и перевел взгляд на монитор.

— Это… — произнес он почему-то шепотом. — Рауль, это ведь…

— Я, — согласился Рауль. — Это я.

Алан уставился на экран, как завороженный. Действительно, Рауль. На вид ему было лет четырнадцать — Алан знал, что его начальник очень рано начал работать по специальности, собственно, поэтому и стал тем, кем стал в такие годы. Худощавый стройный подросток со строгим неулыбчивым лицом, еще не очень длинные волосы гладко зачесаны назад, взгляд настороженный и очень серьезный. Рядом стоит еще один Блонди, довольно молодой на вид, с приятной улыбкой и веселым взглядом, положив руку Раулю на плечо. А напротив них — да, точно, Людвиг, какой-то непривычно молодой. Алан поймал себя на мысли, что детские и подростковые фотографии Людвига воспринимались им как нечто постороннее, не имеющее связи с Людвигом нынешним. Казалось, он всегда был таким, как сейчас, а оказывается, и ему когда-то было тридцать с небольшим…

— Я только начал работать, — произнес Рауль. — И меня как-то познакомили с Людвигом. Я, должно быть, знаю его дольше вас всех…

Рауль собрался было пролистнуть фотографию, но Алан остановил его вопросом:

— Рауль, а это кто? Тот, что рядом с тобой?

— Это?.. — Рауль посмотрел на экран, и Алан неожиданно пожалел, что спросил. — Это Марвин Элль. Мой наставник. Самый лучший наставник, какого только можно было пожелать…

— И… что с ним случилось? — Алан прикусил язык, но поздно, вопрос уже прозвучал.

— Его выбраковали, — негромко произнес Рауль. Он смотрел на экран, так что Алан мог видеть его только в профиль. — Марвин… он не был карьеристом. Он так и не поднялся выше уровня начальника лаборатории, потому что его интересовала только наука, и он не хотел тратить время на подковерные игры. Умница был редкий, удивительно добрый, подчиненные его любили… — Он помолчал. — Но для Юпитер отсутствие карьерного роста — первый признак непригодности. К тому же Марвин многим мешал…

Алан молчал. Ему доводилось видеть Рауля разъяренным, злым, веселым, серьезным, случалось — в депрессии, и никогда — вот таким: печальным, но в то же время…

— Я ничего не мог сделать, — глухо произнес Рауль, опустив голову так, что волосы совсем закрыли лицо. — Я был никем. А даже если?.. Тогдашний Первый Консул… он мог бы обжаловать приказ, а это был даже не приказ еще, а рекомендация, — но к нему нельзя было ввалиться так запросто, как к Кристиану. Да он и не послушал бы, что ему какой-то Марвин Элль, начальник лаборатории генного конструирования, таких пруд пруди…