Я, Клавдий - Роберт Грэйвс

Из большой битвы между Италиком и его соперниками победителем вышел Италик, и победа его была настолько полной, что вскоре он забыл мой совет, ему надоело потакать независимости и тщеславию германцев, и он принялся командовать своими танами. Они немедленно выгнали его. Впоследствии Италик вновь захватил власть при помощи соседнего племени, а затем вновь был изгнан. Я не делал никаких попыток вмешаться: на западе, так же как на востоке, безопасность Римской империи в большой степени зависит от гражданских разногласий между нашими соседями. Сейчас, когда я пишу эти строки, Италик снова король; он пользуется всеобщей ненавистью, хотя только недавно с успехом закончил войну с хаттами.

Примерно в то же время начались беспорядки в северных областях Германии. Неожиданно умер губернатор нижнерейнской провинции, и германцы из враждебных племен сразу начали набеги на нашу сторону Рейна. Их вождь был способным человеком того же типа, что нумидиец Такфаринат, причинивший нам столько неприятностей во время правления Тиберия. Подобно Такфаринату, он дезертировал из нашего вспомогательного полка, где нахватался порядочно сведений касательно военной тактики. Звали его Ганнаск, по национальности он был фриз. Свои военные операции он проводил в больших масштабах. Он захватил у нас несколько речных транспортных судов и стал заниматься морским разбоем у берегов Фландрии и Брабанта. Я назначил в провинцию нового губернатора по имени Корбулон, к которому не питал особой симпатии как к человеку, но талантами которого с благодарностью пользовался. В свое время Тиберий сделал его специальным уполномоченным по дорогам и вскоре получил скрупулезный отчет о мошенничествах подрядчиков и нерадивости местных судей, в чьи обязанности входило следить за состоянием дорог. Тиберий согласно отчету наложил на обвиненных Корбулоном людей огромный штраф, никак не соответствующий их вине, так как дороги пришли в плохое состояние еще при предыдущих судьях, а подрядчиков, о которых писалось в отчете, наняли только для починки самых плохих участков. Когда на смену Тиберию пришел Калигула и через некоторое время почувствовал нужду в деньгах, он воспользовался в числе прочих трюков и уловок отчетом Корбулона и взыскал со всех судей и подрядчиков, которые занимали свои должности до тех, кого оштрафовал Тиберий, такой же штраф, причем взять его поручил самому Корбулону. Став преемником Калигулы, я вернул эти штрафы, удержав лишь суммы, необходимые для ремонта дорог,- примерно одну пятую всего количества. Калигула, естественно, употребил деньги отнюдь не для починки дорог, Тиберий также, и они пришли в ужасное состояние. А я действительно привел их в порядок и установил специальные дорожные правила, ограничивающие движение на сельских дорогах тяжелых частных экипажей, от которых куда больше вреда, чем от фургонов, привозящих в Рим продукты. Я считаю несправедливым, чтобы провинции расплачивались за роскошь и удовольствия богатых римских бездельников. Если состоятельные римские всадники желают посетить свои поместья, пусть используют портшезы или едут верхом.

Но я говорил вам о Корбулоне. Я знал, что он человек жестокий и пунктуальный, а гарнизону Нижней провинции как раз и был нужен придирчивый и строгий начальник, чтобы восстановить дисциплину; предыдущий губернатор, который недавно скончался, был слишком добродушный и беззаботный, к тому же с ленцой. Прибытие Корбулона в штаб-квартиру в Кельне очень напоминало прибытие Гальбы в Майнц. (Гальбу я назначил теперь губернатором в Африку.) Караульного солдата, стоявшего на посту у ворот лагеря он велел подвергнуть порке за неподобающий вид. Тот был небрит, давно не стрижен, и его форменный плащ был кричащего желтого цвета вместо положенного по уставу красно-коричневого. Вскоре после того Корбулон казнил двух солдат за то, что они "бросили оружие перед лицом врага": они копали окоп и оставили мечи в палатке. Это напугало войска и заставило быть поживее, и когда Корбулон начал военные действия против Ганнаска и доказал, что он - способный полководец, а не только приверженец строгой дисциплины, солдаты стали делать все, что он от них требовал. Солдаты, во всяком случае старые солдаты, предпочитают генерала, на которого можно положиться, как бы он ни был строг, неопытному и неумелому, как бы он ни был гуманен.

Корбулон, используя наши военные суда, догнал и потопил пиратский флот Ганнаска, а затем высадился на берег и принудил фризов дать заложников и поклясться в верности Риму. Он написал для них конституцию по римскому образцу, построил крепость на их территории и укомплектовал ее нашими людьми. Пока все шло хорошо, но Корбулон не остановился на этом, а пошел на земли больших хавков, которые не участвовали в набегах. Он услышал, что Ганнаск укрылся в одном из хавкийских храмов и послал туда эскадрон кавалеристов, чтобы выследить его и убить на месте, что было оскорблением хавкийских богов. Мало того, после убийства Ганнаска тот же самый эскадрон направился к Эмсу и там, в Эмсбурене, предъявил племенному совету хавков требования Корбулона немедленно покориться Риму и выплачивать огромную ежегодную дань.

Корбулон доложил мне о принятых им мерах, и я впал в настоящую ярость: он хорошо себя показал, избавившись от Ганнаска, но затевать ссору с хавками! Это было совсем другое дело. У нас не хватало войск для войны: если большие хавки призовут на помощь малых, а фризы снова поднимут бунт, мне придется послать в Германию крупные подкрепления, а взять их было негде из-за наших обязательств в Британии. Я написал Корбулону, приказывая немедленно отвести войска за Рейн.

Корбулон получил мой приказ до того, как хавки ответили на его ультиматум. Он рассердился на меня, полагая, что я завидую генералам, которые осмеливаются соперничать со мной в ратных подвигах. Он напомнил своим офицерам, что Гета в свое время не получил почестей, заслуженных им за блестящие завоевания в Марокко и захват в плен Салаба, и сказал, что, хотя я узаконил получение триумфа генералами, не принадлежащими к императорской семье, похоже, на практике никому, кроме меня, не будет предоставлена возможность вести кампанию, за которую по закону полагается триумф. Мои антидеспотические взгляды чистое притворство: я такой же тиран, как Калигула, только лучше это скрываю. Он сказал также, что я роняю престиж Рима, беря обратно угрозы, которые он посылал германцам от моего имени; теперь союзники станут над ним смеяться, не говоря уж о собственных войсках. Но это была всего лишь сердитая болтовня в кругу офицеров.

Войскам перед тем, как дать приказ об отступлении, он сказал так:

- Солдаты, Цезарь Август приказывает нам вернуться за Рейн. Мы еще не знаем, почему он так решил, и мы не можем ставить это под вопрос, хотя, должен честно признаться, лично я сильно разочарован. Как счастливы были римские генералы, возглавлявшие армии в старину!

Однако ему присудили триумфальные украшения, а я написал ему частное письмо, где отвечал на гневные обвинения, которые, говорил я, как мне передавали, он против меня выдвигал. Он на меня рассердился, ладно, писал я, я был не меньше сердит на него, когда услышал, что он провоцирует хавков на войну, и хотя у него не было оснований обвинять меня в зависти, я сам себя виню за то, что послал ему такую краткую депешу и не объяснил подробно причины, по которым отдал приказ отвести войска. Затем я привел эти причины. Корбулон ответил вежливым письмом, где извинился передо мной и взял обратно обвинения в деспотизме и зависти, и я полагаю, что мы поняли друг друга. Чтобы занять войска полезным делом и не дать солдатам времени зубоскалить над ним, он заставил их рыть между Маасом и Рейном канал в двадцать три мили длиной, который помешает морю периодически заливать эту плоскую местность.

С тех пор в Германии не случалось ничего достойного упоминания, если не считать нового набега хаттов, который был четыре года назад. Однажды ночью их большой вооруженный отряд пересек Рейн в нескольких милях к северу от Майнца. Нашими войсками в Верхней провинции командовал Секунд, тот самый консул, который так нерешительно себя вел, когда меня избрали императором. Считалось, что он лучший из теперешних римских стихотворцев. Лично я весьма низкого мнения о современных поэтах, так же как и о поэтах эпохи Августа,- в их поэзии нет искренности. По-моему, последним из настоящих поэтов был Катулл. Возможно, без свободы нет и поэзии, возможно, при монархии настоящая поэзия умирает, и лучшее, на что можно рассчитывать,- это блестящая риторика и метрическая виртуозность. Что до меня, я променяю все двенадцать томов "Энеиды" Вергилия на одну книгу "Анналов" Энния. Энний, живший в дни расцвета римской республики и бывший близким другом великого Сципиона,- вот кого я считаю настоящим поэтом; а Вергилий всего-навсего искусный рифмоплет. Сравните их описание битвы: Энний пишет, как солдат, каковым он и был (начав рядовым, он дослужился до капитана), а Вергилий - как образованный зритель, наблюдающий бой с отдаленного холма. Вергилий много заимствовал у Энния. Кое-кто говорит, что он затмил неотшлифованный талант Энния гармоничностью и легкостью стиля. Чепуха! Это напоминает мне басню Эзопа о корольке и орле. У птиц было состязание, кто поднимется выше всех. Выиграл орел, но когда он устал и не мог взмыть выше, королек, который все это время сидел у него на спине, взлетел над ним на несколько футов и потребовал себе приз. Вергилий был лишь корольком по сравнению с орлом Эннием. И даже если говорить лишь о красотах языка, где вы найдете у Вергилия абзац, который по простоте, величию и благородству может сравняться с такими строками Энния: