Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Быстро поставив палатки рядом с упряжками, мы забрались в тягач. «Что сначала — сауна или обед?» — спросил Боря. Сошлись на сауне. Эта сауна — предмет особой гордости всего бурового отряда. Она сконструирована самими буровиками в помещении буровой по особому проекту. Профессор вызвался идти первым. Я проводил его в буровую, где возвышался полиэтиленовый шатер, подвешенный на тросике к потолку. Это и была сауна. Сквозь полупрозрачный полиэтилен можно было различить стоящие в шатре стул и рядом с ним, на полу, ведро и большой эмалированный таз. Я перевел профессору инструкцию по пользованию баней и вернулся в тягач. Минут через пятьдесят привели под руки совершенно счастливого, улыбающегося и пребывающего в состоянии эйфории профессора. Весь его вид, румяное лицо, пышные иссиня-черные волосы — все говорило о том, что он испытывал сейчас нечто божественное. Всем сразу захотелось в баню, но пошел Кейзо. Один из ребят, приведших профессора, подошел ко мне и сказал с некоторым восхищением: «Ну и гигант этот ваш китаец! Поддаем пару, а он только кряхтит, а мы все поддаем и поддаем, когда же запросит пощады, а он все кряхтит. Потом, правда, замолчал, но опять-таки пощады не попросил. Ну, думаем, все равно наша сауна сильнее, и поддали до предела. Все! Больше не можем! И вот только тут он вдруг как выскочит из-под шатра и давай лопотать чего-то на своем наречии, а потом упал — еле успели подхватить — и минут двадцать еще отходил, прежде чем встать. Да, — заключил он, бросив восхищенный взгляд на профессора, уже приступившего к дегустации бурового раствора, — крепкий парень!» Секрет выносливости профессора очень скоро стал ясен из его же слов. Он сидел на стуле и просто мылся, ничего не делая для того, чтобы, что называется, прибавить пару — ему вполне хватало того, что было. Профессор вообще, как я заметил по Востоку, не большой любитель париться. «Вдруг, — рассказывал Дахо, — я стал чувствовать, что становится теплее, а я все никак не могу понять отчего. Эге, думаю, наверное, просто оттого, что долго здесь сижу, надо уже заканчивать мыться. Последнее, о чем я успел подумать, это то, что если я сейчас отсюда не выйду, мне конец. Я буквально вывалился из этого шатра и еле перевел дух. Хорошая сауна!» Я перевел рассказ профессора, и только тут до наших добровольных банщиков дошло, что они чуть было не приморили ученого с мировым именем. Он просто не знал, что надо сказать им: «Хватит!», а сидел и выяснял, отчего же так жарко! В этом-то и заключалась вся оригинальность идеи этой сауны. Пар в нее поступал по резиновому шлангу, спрятанному под обрешеткой пола. Шланг этот был соединен с большим молочным бидоном, в который были вставлены нагревательные элементы. Банщики могли регулировать напор пара в шланге, что они и делали до тех пор, пока профессор не вывалился из сауны. Поняв, что таким образом они могут вывести из строя весь личный состав «Трансантарктики», ребята побежали в буровую, чтобы спасти Кейзо.

Между тем буровой раствор, представляющий собой смесь спирта с водой крепостью 69 градусов в полном соответствии с широтой того места, где он был приготовлен, заканчивался. Уилл пришел в чрезвычайно веселое настроение, и мне даже показалось, что мытье в такой небезопасной сауне не пойдет ему на пользу. Но он и слышать не хотел ни о какой отсрочке, так что все, кроме Джефа, прошли через ее чистилище. А после сауны были отменные пельмени и снова буровой раствор. Именно обилие этого последнего вызвало у Этьенна восклицание, молниеносно ставшее самым популярным на устах у всех буровиков. «Ребята, — сказал он, — я понял: это вовсе не дриллинг стэйшен, а дринкинг стэйшен!» Никто особо и не возражал, только Боря, руководивший застольем, серьезно сказал: «Но сначала это все-таки дриллинг, а уж затем в зависимости от результатов и обстановки — дринкинг!» Поправка была принята всеми, за исключением Уилла, отдыхавшего после сауны…

Весь следующий день провели в лагере буровиков. Связь с Мирным была плохой и неустойчивой в полном соответствии с погодой, которая продолжала ухудшаться.

Этьенну удалось переговорить с Лораном, уже прилетевшим в Мирный. Плохая погода не оставляла ни малейших надежд на то, что Лоран сможет прилететь сюда на самолете, во всяком случае в ближайшие день-два, поскольку после улучшения погоды необходимо было еще полдня катать полосу для приема самолета. Обговорили и возможный вариант использования вертолетов со стоящего сейчас в Мирном под разгрузкой теплохода «Владимир Арсеньев». Руководителем рейса на этом теплоходе был заместитель начальника экспедиции и мой близкий друг Валерий Масолов. Я связался с ним по радио, и он обещал помочь, если позволит погода и вертолеты успеют справиться с основной работой по выгрузке теплохода, но для того чтобы можно было рассчитывать на помощь вертолета, нам следовало подойти на более близкое расстояние, порядка 250–270 километров, от Мирного (это был как раз радиус действия вертолета без дополнительной подзаправки). Все казалось вполне реальным, но в который уже раз Антарктида показала нам, что и она далеко не последнее лицо во всех происходящих в ее владениях событиях…

Утром 18 февраля, когда мы собирались покинуть гостеприимную станцию, непогода разыгралась вовсю. Сильный ветер, пурга, видимость менее 50 метров, правда, не так холодно — что-то около минус 32 градусов. Тягачи ушли вперед, и через полчаса вышли и мы, оставив перед выходом свои автографы на одной из стен столь понравившейся нам своей сауной буровой. Провожавшим нас ребятам было, наверное, тяжело смотреть, как мы один за другим скрываемся в белой мгле. Они понимали, что нам предстоит идти так весь день и, может быть, не один, пока погода не улучшится, но ничего вокруг, ровным счетом ничего не говорило о том, когда это может произойти. Идти было трудно, главным образом из-за полного отсутствия контраста, так что порой мне приходилось нагибаться, чтобы разглядеть след, только что оставленный тягачами. В такую плохую погоду я, как правило, оборачивался гораздо чаще, но и этого оказалось недостаточно. Обернувшись в очередной раз, я вдруг увидел, что рядом с идущим за мной со своей упряжкой Джефом нет профессора. «Что за наваждение? — подумал я. — Ведь только пять минут назад он шел рядом». Я остановился. Джеф подъехал ближе, так и не повернув ни разу закрытой капюшоном головы. Я спросил: «Где Дахо?» Джеф повернулся всем телом налево, туда, где обычно находился его вечный спутник, и пожал плечами. Он даже не заметил исчезновения Дахо. Вскоре в окружающем нас белом молоке появилась высокая фигура идущего по следу с лыжами на плечах профессора. Он, оказывается, упал, споткнувшись о заструг, и отстал от упряжки, а криков его Джеф попросту не расслышал. Решили быть внимательнее. Но не успели мы претворить это решение в жизнь, как отстали сразу две упряжки — Уилла и Кейзо с Этьенном. Подождали пять, десять минут — ничего. Тогда я возвратился по следу и всего в каких-то двухстах метрах обнаружил стоящих на следе и что-то обсуждающих Уилла и Этьенна. Я подъехал к ним и незаметно включился в разговор. Выяснилось, что они гадали, где упряжка Джефа — впереди или позади них. Я сказал, что, кажется, знаю, где она, и пригласил ребят следовать за мной. Вскоре мы воссоединились. Выяснилась и причина их замешательства. Оказалось, что ребята остановились в том месте, где потеряли из виду следы упряжки Джефа — отпечатки собачьих лап и следы полозьев нарт. Это было как раз там, где мы с Джефом немного отошли в сторону от колеи из-за глубокого рыхлого снега. Этьенн и Уилл подумали, что в этой белой круговерти они просто незаметно перегнали упряжку Джефа, и поэтому решили подождать, пока она их нагонит. Много проблем с Арроу, возглавлявшим упряжку Кейзо. Он стал совершенно неуправляем, постоянно терял след, и иметь его в вожаках в такую погоду было небезопасно, однако Кейзо держал его из-за его постоянного настроя на бег, что заводило всю упряжку и позволяло ей поддерживать хороший темп. Вот и сейчас, завидев собак Джефа, Арроу припустил так резво и неожиданно, что Кейзо выпустил из рук стойку нарт и упал. Неуправляемая упряжка понесла куда-то в сторону. Дальше пошли все вместе, часто останавливаясь, чтобы держаться кучнее. Несколько раз я терял след — такой плохой была видимость, но всякий раз, к счастью, находил его. За весь день прошли 41 километр. В час дня была назначена связь с Мирным, чтобы узнать ситуацию с вертолетами. Мы разбили палатку, и все забрались внутрь, чтобы заодно и подкрепиться в защищенном от ветра месте. Обед удался, а радиосвязь не очень — Мирного я не слышал, он меня тоже.