Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Deirde Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, в "традиционных" обществах, таких как Англия XVI века, предпринимались попытки ограничить мобильность рабочей силы - ведь мобильность работника - это залог его свободы. Это неудивительно, ведь законы устанавливали лендлорды. Полностью свободный труд, как утверждает Роберт Стейнфельд, пришлось изобрести, и он стал таковым особенно в XVIII-XIX вв.¹ В теории права Поланьи был прав, утверждая, что полностью свободный труд появился лишь в поздний период. Такие правовые формы, как "слуга в хозяйстве", позволяли крестьянам разыскивать и наказывать работника, ушедшего до окончания годового контракта. Насилие над подмастерьями было обычным явлением. Тем не менее контракт существовал, и на ярмарке найма сельскохозяйственные рабочие могли уйти от плохого хозяина. Если говорить более глубоко, то давно известно, что в средневековой Англии даже номинально закабаленные люди могли переезжать и переезжали.²
Свободный работник может быть беден - это несчастный результат неразвитости экономики, в которой он работает, или результат того, что он слишком ослаблен малярией, чтобы работать. Лекарство от этого - развитие экономики, гарантированный доход за счет налогов на нас с вами или, что еще лучше, лечение малярии. Однако ничего хорошего не получится, если объединить понятие "бедность" с понятием "рабство". Оплачиваемый рабочий, как и владелец фабрики, не раб, поскольку он получает зарплату пропорционально тому, насколько хорошо он служит другим людям. Раб - нет. Раб получает "зарплату" в размере прожиточного минимума, если хозяин считает, что голодать ему невыгодно, но не пропорционально производительности. Оплачиваемый труд - это удовлетворение потребностей других людей в обмен на заработную плату. Рабство, напротив, - это насильственное извлечение, а не обмен, и оно не имеет ничего общего с удовлетворением кого-либо, кроме владельца, насильственно отнимающего продукт другого человека.
Рабство, погромы, расовые бунты, да и вообще государственное принуждение, осуществляемое полицией и армией, явно ухудшают положение людей, во всяком случае, по мнению самих людей. Возьмем налоги (пожалуйста). Роберт Хиггс, специалист по истории рабства и истории налогов, отмечает, что аргументы в защиту рабства идут параллельно аргументам в пользу налогов.⁴ Никто не идет добровольно в рабство, так же как никто не платит налоги добровольно.⁴ Налоги платятся, может быть, охотно, гордо, патриотично, но не как добровольный, непринужденный вклад в благородные проекты государства. Представьте себе, что правительство приходит с шапкой в руке и требует, чтобы вы отдали 20 процентов своего дохода на организацию вторжения в Ирак. Поступления от налогов могут быть использованы, а могут и не быть использованы на цели, которые мы по размышлении одобряем. В отличие от этого, при добровольной покупке каждый цент идет на такие цели, во всяком случае, в соответствии с нашим суждением о расходовании этих центов (мы можем ошибаться в своих целях; но государство, использующее наши деньги, все равно скорее всего так и поступит). Однако налоговая сторона деятельности государства всегда делает нас хуже, во всяком случае (опять же) при индивидуальном рассмотрении и, следовательно, при рассмотрении как системы стимулов к выполнению обязательств. Если бы не было наказаний, подкрепленных монополией на насилие, вы бы не платили налоги.
То есть никто не выбирает, чтобы армия, полиция или налоговая служба заставляли его платить налоги в США в 2016 г. или чтобы он был призван на службу в королевский флот в 1806 г., если отбросить гоббсовские фантазии о свободно избранном Левиафане. Никто добровольно не выстраивается в очередь, чтобы подвергнуться водяной доске в ЦРУ или чтобы за ним шпионили в АНБ. Однако люди выстраиваются в очередь, чтобы получить оплачиваемую работу. Рабочие в Индонезии тысячами выстраиваются в очередь, чтобы сделать обувь Converse для Nike. Заработная плата делает даже ужасно бедных людей - по мнению самих бедных - лучше, чем они могли бы жить при еще более ужасных альтернативах, таких как попрошайничество на улице. Заработная плата выплачивается и принимается добровольно за то, что она приносит удовлетворение покупателям. Жаль, что индонезийская экономика в прошлом была настолько плоха, что для очень бедных индонезийцев такая работа выглядит удовлетворительной сделкой (решение: пусть проверенная торговлей система улучшений работает в течение поколения или двух, как в Сингапуре или Гонконге, которые в 1950 году были индонезийски бедными, а сейчас имеют средний реальный доход немного ниже и намного выше, чем в США).⁵
И Маркс с левых позиций, и Карлайл с правых, среди многих других, подозревавших о Великом обогащении до того, как оно стало столь очевидным, называли оплачиваемый труд "рабством". Это было частью аргументации Карлайла, нашедшей отклик на американском Юге в условиях рабства, что по сравнению с ужасами "свободного" наемного труда в Северной Америке и Северной Британии фактическое рабство в Британской империи, начавшее прекращаться в 1833 г., было на самом деле благом, а не плохими дарки, играющими на банджо в счастливом рабстве. Литературный критик Уолтер Бенн Майклс утверждает, что в романе "Хижина дяди Тома" Гарриет Бичер-Стоу считала наихудшим свойством этого института подверженность рабов влиянию коммерческих сил, не зависящих даже от любящего хозяина (например, когда хозяин разоряется или умирает). Майклс отмечает: "В той мере, в какой критика рабства [Стоу] превращалась в критику "южного рынка", она неизбежно должна была представлять собой и отречение от свободного труда. Больше всего Стоу боялся понятия рынка человеческих качеств"⁶ Это то, чего всегда боялась левая клирика, да и большая часть правой клирики тоже. В сущности, они боятся человеческого достоинства и соответствующего риска свободного труда. Они хотят, чтобы общество представляло собой заботливую, стабильную, предсказуемую семью, где папа зарабатывает, а мама распределяет. Стоу хотела, чтобы каждый был защищен в любящей семье, и в этом корень юношеской привязанности к социализму. Позвольте нам, виноватой, потому что привилегированной клике, позаботиться о вас, о грустно-детских смуглянках, бедняках или индонезийских рабочих обувных фабрик.
Если бы бедность была рабством, то были бы определены люди, ответственные за такое ужасное состояние, а именно рабовладельцы, как это происходит, скажем, в случаях сексуального рабства девушек из Юго-Восточной Азии и Восточной Европы. Тогда мы все могли бы объединиться, чтобы остановить рабство и сделать бывших наемных рабов в тридцать - сто раз
