Пламенный клинок - Крис Вудинг

Его скорбь проняла всех до глубины души. Арен устало поднялся, подобрал Пламенный Клинок и вложил его в ножны. Остальные смущенно сгрудились на другом конце моста, не в силах радоваться гибели Плача. Торжество победы померкло перед потерей, которой она сопровождалась.

— Скажи что-нибудь, — умолял Харод, держа ее за руку.

Орика отыскала глазами Харода, и на лице рыцаря проступила отчаянная надежда. Но Орику было уже не вернуть. Сарла явилась за ней.

— Я люблю тебя, — пробормотал Харод, задыхаясь от рыданий. — Не оставляй меня, Орика. Я люблю тебя!

Орика приподняла дрожащую руку. Не сводя взгляда с Харода, она извлекла из внутреннего кармана сложенный лист бумаги, по краям пропитавшийся ее кровью, и вложила в ладонь Харода. Он словно и не заметил этого.

— Я люблю тебя, — прошептал он снова.

Орика разомкнула губы, как будто собираясь что-то сказать, но ее силы иссякли. Лицо умирающей разгладилось, тело обмякло, она издала протяжный вздох.

Безутешный вопль Харода пронзил Арена в самое сердце, и ему пришлось отвернуться. Сейчас он мог только отойти подальше и оставить рыцаря наедине с его горем.

Не поднимая взгляда, Арен зашагал обратно по мосту мимо своих товарищей. Впереди была свобода, он чувствовал ее запах. Сжимая в руке Пламенный Клинок, он медленно двинулся навстречу свету.

* * *

На вершине зигзагообразной лестницы была тяжелая, поросшая мхом дверь, слегка приоткрытая. Судя по ее виду, к ней не притрагивались уже несколько столетий. Наверное, то было творение какого-нибудь позабытого копателя или старый потайной выход, давно заброшенный. Арена это не заботило. Он просто хотел выбраться наружу.

За дверью открылся узкий проход, и Арен шагнул в усыпанную звездами ночь. Он оказался на скалистом уступе, в небе над головой бок о бок висели обе луны. Позади полыхал Хаммерхольт, озаряя нижние края облаков; внизу раскинулось озеро Калагрия, чьи черные воды мерцали, отражая бушующее пламя. Вдоль побережья тут и там виднелись огни городов.

Арен глубоко вдохнул и выдохнул. Он выжил. Сейчас ему хватало того, что он просто существует. Он не осмеливался думать, какой будет его жизнь без Кейда. Он стоит здесь, он дышит, и это уже своего рода победа.

Остальные вышли на уступ следом за ним и в изнеможении опустились на землю, обозревая открывшийся вид или привалившись к скале. Все молчали. Ни у кого не находилось слов.

Харод прибыл последним, держа на руках Орику; его измазанное кровью лицо покраснело и распухло, постриженные в кружок волосы растрепались. По-прежнему молча, все снова поднялись, и Фен первая спустилась с уступа, держа путь по горному склону; за ней последовали остальные.

По предложению Мары, за день до этого они закопали карты, оружие и припасы в лесу неподалеку от озера — на тот случай, если придется спасаться бегством. Фен привела их к тайнику, они отмылись от крови в ручье и переоделись. Харод положил тело Орики рядом с водой и протер платком ее лицо и руки, бережно касаясь кожи и что-то бормоча. Закончив, он снова подхватил ее на руки.

— Она не будет лежать среди деревьев, — глухо проговорил он. — Она всегда любила открытое небо.

— Мы найдем для нее место, — пообещала Вика.

Орику похоронили на лугу возле неглубокого озерца, поросшего камышами. Над горами занимался рассвет, а в отдалении между вершинами было видно, как пылает Хаммерхольт — словно факел, разглядеть который можно было даже с границ Кроды.

По оссианскому обычаю, ее погребли без надмогильного знака, оставив на милость Повелительницы Червей. Орика вернулась в почву, из которой пришла, слилась с землей, которую любила. Оплакивая ее, они одновременно оплакивали и Кейда. Пока остальные засыпали могилу землей, Арен не сводил глаз с полыхающей крепости, забравшей у него лучшего друга.

Вика помолилась Сарле за Орику и Кейда — и за Гаррика. У Арена даже не нашлось сил разозлиться, когда он услышал имя Полого Человека, хотя он по-прежнему винил Гаррика в гибели Кейда. В конце концов, Гаррик не был ни злодеем, которым изображал его Рэндилл, ни героем, которым он некогда казался самому Арену. Он был всего лишь человеком со своими слабостями, как любой другой, и, подобно всем, сделал свой выбор. Хороший это выбор или плохой, зависит от точки зрения.

Закончив, друидесса отошла от могилы и повернулась к Хароду:

— Скажешь что-нибудь? Ведь ты знал ее лучше всех.

Рыцарь, уже успевший снова облачиться в доспехи, встал в изножье могилы и потупился, а потом поднял голову и тихо запел:

Король в своем замке стоял у окна.

Внизу о прибрежье плескала волна.

Вдруг скрипнула дверь, и, бледней полотна,

К нему прорицатель явился.

«Страшись, государь, надвигается шквал.

Твердыню твою сокрушит бурный вал».

Король усмехнулся, раздумья прервал

И вдаль без боязни воззрился.

Голос у него был слабый, срывающийся, мелодию Харод воспроизводил с трудом, но это не имело значения. Слушая его, Арен почувствовал, как внутри у него самого что-то шевельнулось и среди унылого опустошения встрепенулись остатки непокорства и гордости. Он запел вместе с Хародом, и один за другим к ним присоединились остальные; ведь все они успели выучить слова наизусть, столько раз слыша песню от самой Орики.

«На море затишье, и чист небосвод.

Нигде я не вижу предвестья невзгод».

В ответ прорицатель: «Возмездье грядет

Из бездн, что незримы для ока.

Ломая препоны, нахлынет прилив,

Поднимется буря, по-волчьи завыв,

Разбудит погибших к отмщенью призыв,

И ярость их будет жестока».

Воскликнул король: «Я могуч и силен!

Я здесь повелитель, незыблем мой трон!»

В ответ прорицатель: «Как призрачный сон,

Твое мимолетно правленье.

Есть силы древнее, чем власть короля.

Твой бог обманул, процветанье суля:

Свободной останется эта земля,

Тебя же постигнет забвенье».

Теперь пели все, даже Граб. Вопреки пережитым страданиям, вопреки потерям, сердце Арена всколыхнулось. Он положил ладонь на Пламенный Клинок, висевший у него на поясе. Пусть и дорогой ценой, но сегодня они совершили чудо. Кейд оценил бы.

Воскликнул король: «За крамольную речь

Тебя на костре подобало бы сжечь!»

Вздохнул прорицатель: «Судьбе не перечь —

Припомни, что с урдами сталось».

И в море король устремляет свой взор.

Он знает: сметет его бури