Книга о верных и неверных женах - Инаятуллах Канбу

«О великий Аллах! — воскликнул я про себя. — Такая скромная, стыдливая и застенчивая жена, которая даже на луну не могла взглянуть игриво, на солнце не смотрела прямо, так бесстыдно по собственной воле лежит в объятиях чужого мужчины и пьет вино сладострастия… следа совести, ни капли верности!»

Посмотри как не похожи все дороги на земле [37].

Прошла какая-то часть ночи. От бесчисленных кубков вина негодяи лишились разума, и страсть их от жара вина закипела, и любовник протянул к женщине руку, желая удовлетворить похоть. Бесстыдница встала с места и поспешила в дальний угол сада, чтобы приготовить себя, служанка пошла вслед за ней с кувшином воды, а вдребезги пьяный любовник остался на месте дожидаясь.

Я счел этот момент самым удобным, незаметно спустился с дерева, пробрался к помосту, тихонько взял меч того мерзавца и одним ударом покончил с ним, а потом положил ему на грудь окровавленный меч, а сам проворно спрятался на прежнее место.

Жена, словно воин, приготовившийся к битве, приблизилась, горя от сладострастия и вожделения, с головы до пят олицетворяя желание. И тут она увидела, что ее любовник недвижно лежит весь в крови с окровавленным мечом на груди, уснувши вечным сном. Увидела она такую картину, и ярость закипела в ней, она с гневом схватила с груди его меч, велела служанке светить ей и стала рыскать, словно безумная, по всем закоулкам сада. Повстречайся ей в этот момент сам Белый див, она, не задумываясь, бросилась бы на него яростно, как Рустам. Но не найдя и следа какого-либо живого существа, она пришла в отчаяние, вернулась к убитому, бросила меч и застыла подле него в горестном изумлении. Наконец она велела служанке принести большой глиняный хум. Разрезав труп любовника на части, она засунула их в хум и зарыла его в саду, а потом стала причитать и рыдать по своему возлюбленному. Затем она вошла в комнату, темную, как и ее счастье, и легла спать. Я же тихонько слез с дерева и снова перепрыгнул через стену на улицу.

Когда Ифлатун дня вылез из хума Востока [38], когда от утренних лучей озарились светом горизонты, я пришел к себе домой. Жена была в таком горе, что и не опишешь.

— О ты, ради которой я готов принести в жертву душу и сердце! — сказал я. — Почему на твоем розовом лице видны следы уныния? Почему солнце твоего лика затмилось?

— Это разлука с тобой, — ответила она, — так меня удручает. Я не могу даже мига пробыть без тебя, легко ли мне проводить без тебя целые дни?

Я слушаю ее, а сам думаю: «Слава Аллаху, видел, как ты провела целую ночь, наслаждаясь в объятиях любовника. А теперь хочешь еще обмануть меня и ввести в заблуждение этой ложью!»

Тот день прошел, а на другой день она встала еще более печальной и удрученной, и я обратился к ней:

— Ну вот, теперь мы оба дома плечом к плечу, можем и обняться. Чаша нашего желания переполнена до краев, и мы можем осушить ее. Что же теперь огорчает тебя?

— Ночью я видела страшный сон, — ответила жена, — Вот мне и страшно. Уж и не знаю, к чему он?

— Расскажи-ка, что это за сон, который так тебя удручает.

— Я видела тебя, — начала она, — ты стоял на берегу бушующего моря. Вдруг ифрит с мощной дланью вознамерился схватить тебя, и ты от страха бросился в волны. Ифрит кинулся в воду вслед за тобой, схватил тебя и собрался убить.

— Не горюй, — утешил я жену. — Этот сон предвещает только добро. Этот ифрит — мой заклятый враг, а то, что я бросился в волны, означает, что мне помог Хызр. А то, что ифрит бросился на меня, означает, что Хызр рассечет его пополам, засунет в хум и зароет в землю.

Как только жена услышала мои слова, ее лицо загорелось гневом, она в ярости вскочила, схватила кинжал и нанесла мне два удара по лицу, а я сидел на ковре и не успел отвести ее руку.

— Как жаль, — закричала она, — что ты спасся от меня ночью!

Тут я убедился, что она действительно хочет убить меня, проворно вскочил, отнял у нее кинжал и нанес ей смертельный удар в живот. А служанку за ее верную службу госпоже отправил за нею следом.

— О шахзаде, — закончил надим свой рассказ, — во имя любви к женщинам, которые суть дивы в облике человека, сущность которых есть не что иное, как чары заколдованного клада хитростей, мужам не следует ронять свое доброе имя, терять сердце и веру в бога, устремившись в долину безумия, и отказываться от других благ и радостей жизни. Ибо им придется вкусить тяготы, добиваясь благосклонности женщин, а в конечном итоге — пожать плоды неверности и измены.

Четвертый рассказ

Другой надим с голосом, приятным, как у попугая, рассыпал из уст сахар слов.

— Те, кто собирает свитки времен, — начал он, — рассказывают, что на острове Сарандиб жил падишах. Подножие его трона покоилось на крыше небосвода, а краешек его венца касался темени Фаркдана. У него было два везира: один — дастур правой руки, а другой — дастур левой руки.

И вот однажды правитель прилегающих островов, подвластный падишаху, задумал недоброе и поднял знамя восстания, обольщенный своими сокровищами, многочисленностью слуг и воинов. Он высадился на одном конце Сарандиба и стал грабить подданных падишаха. Правитель Сарандиба, соблюдая интересы державы, дал дастуру левой руки многочисленное войско, велел погасить пламя смуты мечом0 и десницей наказания надрать уши бунтовщиков.

Жена дастура от разлуки с любимым мужем была в объятиях тоски и скорби, проводила дни и ночи в печали и грусти. И вот в один прекрасный день ее верная и благодарная служанка, желая проявить свою привязанность, сказала:

— Госпожа наша богаче всех женщин мира, прекраснее и миловиднее их. Почему же она так грустит и горюет? Почему ее лицо, которому завидует само солнце, тает подобно луне? Этот мир не такое место, чтобы проводить жизнь в тоске и скорби, допускать, чтобы роза наслаждения завяла от горя и грусти. В нашем городе живет молодой ювелир, красивый и привлекательный. Перед его серебряным лицом меркнет, словно медь, лучезарное солнце, а роза из зависти к его маленькому сладостному ротику от стыда сворачивается в бутон. Слава о его красоте распространилась по всему свету и по всем странам.

Это тот, кому однажды поглядев случайно вслед,препояшется зуннаром сам отшельник на сто лет.

— Самое верное, — продолжала служанка, — позвать его к себе, устроить свидание с ним в укромном уголке и снять с сердца это бремя губительной тоски.

Жена везира, выслушав ее речи, словно сокол расправила крылья вожделения по той стройной розе, сбросила с лица покрывало целомудрия, забыла о благочестии и пустилась вскачь по большой дороге разврата. Через доверенных служанок стала она домогаться своей мерзкой цели. Но по их нерадивости желание госпожи осуществилось не так быстро, как она хотела, дело затянулось, и пламя страсти разгорелось в ее груди и стало играть ею, словно мотыльком.

И вот однажды, не зная куда деваться от тоски, она облачилась в роскошные одежды, украсила шею драгоценностями и вдела в уши серьги с жемчугами.

Словно распустившаяся роза, разорвала она рубашку Чести мужа и покровы своего целомудрия и отправилась в сопровождении той старой служанки прямо на базар, в лавку красавца-ювелира. Она подала ему горсть драгоценных каменьев, говоря:

— Сделай мне из них поскорее красивый браслет.

А сама она меж тем приподняла покрывало и показала лицо, превосходившее красотой солнце, и взглянула на него томным любовным взглядом. Молодой ювелир, как только увидел такую стройную куколку, лицо которой, как лучезарное солнце высилось над станом-пальмой, тут же сгорел в пламени восхищения и бросил пожитки в поток безумия. Он погрузился в бушующие волны восторга, потерял власть над собой и только много времени спустя смог выбраться из этой пучины на берег разума. Но тут он вновь взглянул на ту, чей взгляд был стрелой, а брови — луком.

Явление нового мира, из плоти любви сотворенного,Красой разорвало завесу самообладанья влюбленного

— О похищающая терпение людей пери! — воскликнул он. — Ты отняла у меня сердце и веру своим кокетством, а моя воля оказалась под угрозой твоих ресниц-кинжалов. Ради бога, не презирай меня и не пренебрегай мной, скажи, как тебя зовут, красавица, откуда ты.

А та жеманная кокетка, подражая самаритянину, чтобы пленить беднягу своими чарами, вынула из-за пазухи зеркало, помазала его чернилами, положила перед тем околдованным юношей, бросила в воду листья гранатового дерева и сказала:

— Мой дом — неприступная крепость и высокий замок, возвышающийся до самих небес. Даже Анка заблудится, если попробует пролететь над моим домом, а Симург на полпути растеряет перья. Не скачи же на коне страсти к смерти, не стремись в пасть крокодила, не вступай понапрасну в долину скорби, не налагай на себя цепей безумия, словно Меджнун, ибо песчинка не сможет подняться к солнцу, а мошка не сможет взлететь на небеса.