Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

— Не заживо.

Это прошептал Габран. Он лежал на боку, изогнувшись вокруг ножа, руками держась за рукоять, неуверенно, словно хотел извлечь лезвие, но страшился боли. Серебряная насечка подрагивала в лад с прерывистым, слабым дыханием.

— Я тоже эго видел. — Гавейн встал рядом со сводным братом, глядя в пол. — Ужасное зрелище. Бедные люди, совсем старики. У них ничего не было. Если это правда, Габран… Ты сжег дом Мордреда?

Габран глубоко вдохнул, словно легким недоставало воздуха. Лицо его казалось бледнее пергамента, золотые кудри потемнели от пота.

— Да.

— Тогда ты заслужил смерть, — отозвался Гавейн, стоявший плечом к плечу с Мордредом.

— Но они умерли раньше, — прошептал Габран. — Я клянусь в том. Огонь… потом. Чтобы замести следы.

— Как они умерли? — потребовал Мордред.

Габран не ответил.

Мордред проворно опустился на колени, взялся за рукоять кинжала. Пальцы раненого дернулись, бессильно разжались.

— Ты все равно обречен, Габран, — проговорил Мордред с прежним обманчивым спокойствием. — Так что отвечай мне. Как они умерли?

— Яд.

При этом слове все неуютно поежились.

Весть передавалась из уст в уста, шепот зашелестел в воздухе, точно змеиный шип. Яд. Оружие женщины. Оружие ведьмы.

Не сдвинувшись с места, Мордред почувствовал, как напрягся Гавейн.

— Ты отнес им яд?

— Да. Да. С подарками. В вине.

Никто из местных не проронил ни слова. А оркнейцы в словах и не нуждались.

— От королевы, — тихо проговорил Мордред, и слова его прозвучали утверждением, а не вопросом.

— Да, — подтвердил Габран, хватая ртом воздух.

— Зачем?

— На случай, если женщина знает… догадалась… про тебя.

— При чем тут я?

— Не знаю.

— Ты умираешь, Габран. При чем тут я?

Габран, любимец королевы, игрушка в ее руках, солгал ради королевы в последний раз.

— Я не знаю. Клянусь…

— Тогда умри, — проговорил Мордред и выдернул кинжал.

Мальчика тотчас же отвели к верховному королю.

Глава 15

Артур был поглощен самым что ни на есть мирным занятием — выбирал одного щенка в помете из шести. Мальчик-псарь принес их в покои; тут же беспокойно металась сука, а шестеро белых и пятнистых щенят с тявканьем возились и боролись у ног короля. Мать, не находя себе места от тревоги, то и дело бросалась вперед, подхватывала щенка и возвращала неслуха в корзинку, но не успевала словить следующего, как первый уже выбирался наружу и присоединялся к возне на полу.

Король весело смеялся, но едва стражники ввели Мордреда, лицо владыки омрачилось, словно погасили свет. Артур вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

— Что случилось? Арриан?

— Смертоубийство, сир, — бесстрастно отозвался стражник, — Один из оркнейцев заколот кинжалом. Виновник — этот отрок. Я не понял, в чем дело. Там, за дверью, очевидцы. Впустить их, сир?

— Может быть, позже. Сперва я поговорю с мальчиком. При необходимости я пошлю за ними. А пока пусть идут.

Стражник отсалютовал и вышел. Псарь принялся собирать щенков. Один из них, белый, вывернулся из-под руки и, пища, точно разозленная мышь, метнулся под ноги королю, ухватил зубами конец шнура и, рыча, яростно затеребил его. Щенка оттащили, Артур проводил его взглядом.

— Да, этот. Снова назвать Кабалем. Благодарствую.

Паренек с корзинкой умчался прочь, собака — по пятам.

Мордред застыл в дверях. Слышно было, как снаружи стражники снова садятся на коней. Король встал со скамьи у огня, пересек комнату, подошел к массивному столу, заваленному бумагами и дощечками для письма. Уселся за стол и жестом указал прямо перед собой. Мордред шагнул вперед и прирос к месту. Ему потребовалось все самообладание, чтобы сдержать нервную дрожь: сказывались и потрясение первого убийства, и леденящее воспоминание об обугленной хижине, и ощущение той, обветренной кости в руке, а теперь еще — наводящая ужас встреча лицом к лицу с человеком, которого он привык считать смертельным врагом. В дым развеялась рассудочная убежденность: дескать, верховному королю нет дела до таких, как он. Не сам ли Мордред обеспечил ему превосходное оправдание? В том, что его сей же миг казнят, мальчик не сомневался. Он затеял драку в королевском дворце, и хотя погибший из числа оркнейцев и понес справедливую кару за гнусное убийство, Мордред, несмотря на титул принца Оркнейского, не надеялся избежать наказания. Правда, Гавейн поддержал его, но теперь, наверное, отступится, ведь признание Габрана бросило тень на Моргаузу.

Но в лице бастарда не отразилось ровным счетом ничего. Бледный как полотно, он застыл на месте, сцепив руки за спиной, чтобы король не заметил, как дрожат пальцы. Взгляд потуплен, губы сжаты. Но Артур знал людей, и угрюмое, упрямое выражение его не обмануло: король подметил предательское подрагивание нижних век и учащенное дыхание.

Первые слова короля прозвучали вполне миролюбиво.

— Может, расскажешь, что произошло?

Мордред поднял голову: король неотрывно смотрел на него, но не тем взглядом, что бросил Моргаузу на колени по дороге в Камелот. Мальчику вдруг показалось — всего на миг, зато необычайно отчетливо, — что король поглощен чем-то иным, отнюдь не недавним преступлением Мордреда. Это придало гостю храбрости, и вскорости он разговорился, свободно и непринужденно, не замечая, как расспросы Артура, на первый взгляд поверхностные, заставили его выложить все подробности — не только гибели Габрана, но и собственной его истории почитай что с самого начала. Слишком взвинченный, чтобы задуматься, с какой стати короля это занимает, мальчик рассказал все: о жизни с Брудом и Сулой, о встрече с Гавейном, о приглашении королевы и ее благоволении, о поездке в Тюлений залив с Габраном и наконец о кошмарном возвращении к обугленной хижине. Впервые после смерти Сулы — а на том и закончилось его детство, — он беседовал — и даже разоткровенничался! — с человеком, общаться с которым настолько просто. Просто? С верховным королем? Мордред даже не заметил несообразности. Он продолжал говорить. Он уже дошел до гибели Габрана. В какой-то момент он шагнул к столу и положил перед королем деревянный амулет. Артур взял талисман в руки, рассмотрел его со всех сторон, ничем не выдавая собственных чувств. На руке его блеснул огромный резной рубин, в сравнении с ним жалкая поделка показалась топорной игрушкой, не более. Король отложил амулет в сторону.