Годы без войны. Том 2 - Анатолий Андреевич Ананьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как романист Анатолий Ананьев дебютировал почти двадцать лет назад и уже прочно вошел в сознание не только русских читателей, его романы увидели свет на французском, немецком, испанском, украинском, чешском, польском, литовском, сербском, хорватском, болгарском, венгерском и некоторых других языках мира.
Вокруг романов Анатолия Ананьева не было шумных дискуссий, хотя и нельзя сказать, что они обойдены вниманием критики. Не секрет, что порой дискуссии рождаются, когда одна сторона говорит: «Дождь!», а другая: «Нет. Ветер!». Тогда как на самом деле на дворе идет дождь с ветром и обе стороны не лгут, хотя и не говорят всей правды, но если сразу признать объективную реальность — не получится некоторых дискуссий. В романах Анатолия Ананьева; продолжая начатое сравнение, есть и дождь, и ветер, и солнце, в затишье перед бурей, и сама буря, и героизм, и будничность, и монотонность, и яркость красок, словом, всего здесь намешано, и для дискуссий это очень неудобно. Да еще к тому же трудно определить: пишет Анатолий Ананьев «деревенскую прозу» (вырос в деревне, по специальности агроном), или «городскую прозу» (давно ведь горожанин, тем более за плечами богатый опыт фельетониста-газетчика), или, наконец, пишет он «военную прозу» (тут уж, как говорится, ему сам бог велел — семнадцатилетним младшим лейтенантом-артиллеристом принял он свой первый бой на Курской дуге, ранен, контужен, награжден, дошел почти до самого Берлина. Плюс к этому и отец, и дед его были солдатами). Увы, ни того, ни другого, ни третьего Ананьев не пишет, и вместе с тем — и то, и другое, и третье, так что волей-неволей приходится признать, что он пишет просто прозу, русскую прозу, которая в лучших своих проявлениях всегда была чужда внутривидовой тенденциозности. Она, эта проза, хотя и неудобна для расфасовывания духовной пищи, но необходима читателям, склонным к самостоятельной работе мысли, честно стремящимся к познанию бесценного для каждого человека его собственного «я», читателям, не заленившимся душой, не успокоившимся в том смысле, о котором Лев Николаевич Толстой говорил, что спокойствие — это душевная подлость.
«Я думал, как сложна человеческая жизнь, сколько в ней зла и сколько добра, приносящих страдания и радость людям, и какою нужно обладать сплою, чтобы вот так, как Евгений Иванович, не растерять с годами лучшие чувства, какие, впрочем, есть в каждом из нас, иногда разбуженные, иногда неразбуженные, иногда придавленные судьбой. «Взял и приехал, — рассуждал я, еще и еще возвращаясь мыслью к Евгению Ивановичу, — и все как будто просто. Да со злом ли в себе он боролся? Нет. Ок не давал успокоиться своей душе». Я невольно примерял свою жизнь к жизни Евгения Ивановича и с грустью думал, что сам я ничего, в сущности, не сделал из того, что мог бы сделать хорошего в жизни людям», — размышляет герой романа «Версты любви» Алексей Петрович Пономарев, расставаясь с случайно встретившимся ему в командировке Евгением Ивановичем Федосовым, человеком по первому впечатлению странным, а на самом деле (к этому выводу приходит после серьезных раздумий и сам Алексей Петрович) — по-настоящему живым, чувствующим чужую боль почти как свою и, по мере своих возможностей, пытающимся эту чужую боль облегчить.
На мой взгляд, одной из главных удач этого многосложного и очень искреннего романа Анатолия Ананьева явилось то, что он сумел показать Федосова не сверхдобродетельпым святошей и не, если можно так сказать, еще одной вариацией на тему «князь Мышкин», а в общем-то довольно обыкновенной личностью, просветленной любовью, черпающей именно в любви свою силу, именно ею поднятой на достойную человека высоту; и с этой высоты, довольно «просто» решающей казалось бы неразрешимые житейские задачи.
Жизнь и скитания Федосова, его откровенный рассказ-размышление заставили Алексея Петровича Пономарева взглянуть на себя как бы со стороны, с большей степенью беспристрастности. Есть в судьбе каждого человека ключевое событие, от которого во многом зависит и его дальнейшая жизнь, и формирование его характера. Как правило, такие события случаются с нами в детстве или юности, гораздо реже в зрелые годы. Если это случается в зрелые годы, то чаще всего происходит резкий слом характера, переход из одной крайности в другую. В романе «Версты любви» взят вариант, наиболее типичный для судьбы человека. Например, таким ключевым событием для судьбы Федосова была его встреча с Ксенией. Накануне девятнадцатилетний лейтенант Федосов провел самый удачный в своей фронтовой жизни бой с фашистскими самоходками за село Гольцы. Встреча с замечательной, чистой Ксенией принесла ему несчастливую любовь, которая осветила его дальнейшие скитания, сделала их верстами любви. В свои девятнадцать лет более молодой по году рождения Алексей Пономарев, будучи агрономом в селе Долгушино, сошелся в поединке с матерым мироедом Степаном Филимоновичем Моштаковым и его семейкой, прибравшей к рукам не только Долгушино, но и многое другое в районе. Пономарев потерпел поражение, Моштаковы обвели его вокруг пальца, одурачили перед всеми, фактически выкинули из занятой ими грядки, как сорную траву, вырвав с корнем. «Зло живет в людях, и оно страшно тем, что зачастую добро оказывается бессильным перед ним. Вы скажете, что все это не так, что наказаны же и Моштаковы, и Андрей Николаевич. Верно, наказаны, но прежде был ими наказан я, и, знаете, иногда отрубают голову, а иногда, и это невидимо для других, отрубают душу, и ты уже опустошен на всю жизнь» — так определит потом итог этого давнего своего поединка со злом Алексей Петрович Пономарев, благополучный работник столичного главка, инспектирующий по долгу службы колхозы, благополучный семьянин, вроде бы благополучный гражданин, во всяком случае нигде за ним не проглядывает никаких явных грешков. Вроде бы его не за что и осудить, но он сам себе судья, ибо осознает, что, видимо, жил не так, как мог бы жить, не в полную силу нравственной и гражданской активности, которая была ему по плечу» Собственно, этими размышлениями Пономарева, которые я приводил выше, и закапчивается роман. Почти заканчивается. И мог бы вполне закончиться, но Анатолий Ананьев, со свойственной ему резкостью и, я бы сказал, творческим бесстрашием, делает еще один, новый сюжетный ход: открыв дверь в свое купе, уезжающий из Калинковичей Пономарев вдруг видит своего заклятого врага — бывшего начальника районного земельного отдела, зятя старика Моштакова,
