Летние истории - Александр Бойм

- Боже мой! Опять он о том же, - Рома оперся лбом о ладонь. - Давай о чем-нибудь другом. Ладно?

- Давай, - вздохнул Боря, окончательно смирившись с потерей покерного партнера.

- Например: может быть, ты мне объяснишь, почему человек так охотно идет на поводу у собственного члена? Страшно подумать, сколько растрачено на женщин нервов, времени, денег: да вон, я вместо того, чтобы приятно поболтать с другом за коньячком, уже битый час беседую бог знает о чем. Нет, ну я могу понять, когда там: "мою любовь широкую как море вместить не смогут жизни берега:"

- Это?..

- Шекспир. Это нормально, разумно, одобряется общественным мнением и мировой литературной традицией, но когда я влезаю в такое исключительно в порядке инстинктивной деятельности, заранее зная, во что мне это обойдётдется: зачем?

- Зачем, зачем: самоутверждаешься, милый.

- Самоутверждаюсь?.. Нет. Нет - это здоровое проявление полового инстинкта.

- Половой инстинкт можно и у проституток удовлетворять.

- Ну, это тот же онанизм.

- О, тоже выход.

- Ну, не знаю - я из этого возраста вышел. Да и потом, онанизмом влечение можно приглушить, но никак не удовлетворить. Проститутки для меня сродни онанизму (хотя я знаю мужиков, которые вообще трахают только их), так что же мне делать с позывами естества? Кушать тоже не экономично, но куда денешься?

- Положим, если ты попробуешь не есть, то могут возникнуть всякие сложности, а вот воздерживаясь от баб, ты, конечно, дискомфорт испытаешь, но едва ли больше, чем бросая курить, а ведь от курения вреда намного меньше.

- Ну и что? Погоди, - остановил он пытающегося заговорить Борю, человек, идя на поводу у инстинкта, совершает неразумные поступки, но ведь он их совершает их и безо всякого инстинкта - например, дымит как паровоз и неумеренно поглощает коньячные спирты, - Страдзинский жестом экскурсовода обвел рукой кухню.

- Это да, легкомыслие и инстинкт оно, конечно, имеет место быть, но! Рассмотрим гипотетический случай: некий мужчина живет с красивой, умненькой, совершенно очаровательной девушкой, потом он приходит на мальчишник, посвя:

- Пошел ты¼ - поморщился Рома - К чему эти эмоциональные взрывы? Мы рассматриваем чисто гипотетический случай.

Так вот, вместо того, чтобы поехать домой к своей очаровательнице, Боря метнул взгляд в недовольного Страдзинского, - молодой человек:

- Ну ладно, и дальше что?

- Как что? Гонорея.

Страдзинский раздраженно выдохнул.

- А теперь объясни, почему, будучи довольно трезвым, юноша предпочитает какую-то потаску:

- Инстинкт, желание потыкаться пестиком в максимальное число тычинок.

- Наконец-то! Так зачем!? Как если не самоутвердиться в качестве крутого самца!?

- Ах в этом плане! Не, ну тогда конечно, но ведь это движение чисто подсознательное.

- Я и не говорил, что оно сознательное, - обрадовался Боря, найдя наконец понимание, - и каких только глупостей не сделает человек, стараясь выделиться из окружающих! Ну, как мы с тобой, к примеру, одевались в свое время - это разговор особый, а: да что там говорить: посмотри на Стаса. Знаешь, почему он так хочет быть интеллектуалом?

- ?

- Потому что слишком добродушен, чтобы быть сексуальным.

Рома улыбнулся, но как-то снисходительно. Так скучающий зритель улыбается средней руки конферансу.

- Да все мы, в сущности, так живем: человек рвет жилы, подличает, ходит по чужим головам, чтобы сменить уютную квартиру и хорошую машину на особняк и лимузин, соотношение выигрыша в комфорте и приложенных усилий чистый ноль, хотя какой ноль - минус. Постоянно трястись за эти деньги, бояться выйти на улицу, бояться, что детей по дороге в школу украдут:

- Ну, это в наших условиях.

- В наших, не в наших: ничем, кроме желания привлекать к себе самок, объяснить это нельзя. А когда девочка выходит на улицу торговать собой, чтобы купить новую кофточку:

- Она тоже хочет стать в новой кофточке суперсамцом?

- Не, ну это я: у женщин, конечно, всёё немного по-другому:

- Погоди, я с тобой согласен: самоутверждение и разум - вещи взаимоисключающие, но причем здесь все эти сексуальные приколы?

- Рома, хорошо: помнишь, как ты торговал голдой? У тебя была квартира, родители присылали тебе довольно приличные деньги, а ты ходил под статьей, имел дело со всякими ублюдками - и все это, чтобы купить подержанную иномарку и шляться по клубам!

- Мне все это нужно было исключительно для ласкания эго - тут спора нет, но не затем же, чтобы перетрахать всех теток в Питере! - сказал Страдзинский, и голос его была уверен, как вселенная.

- Ладно, оставим тебя, скажу за себя: я не знаю, почему так хочу быть известным, может быть, и потому, что где-то в глубине души хочу трахать самых кайфовых теток. Знаешь, как в том анекдоте: "таких девочек трахают только отличники!"

- Однако, Боб, хотя ты и говоришь, слушая наши дегенеративные хиты, что мог бы писать такие дюжинами, но: - сказал Страдзинский, внутренне улыбнувшись (сам он не был так уж в этом убежден).

- Я и не говорю, что это единственный мотив человеческого существования, есть куча других. Все-таки в таких отвлеченных категориях спорить сложно, но одно я знаю точно, когда я вижу в Москве пацана, - это глуповатое словцо Боря вклеил с каким-то особенным смаком, - выползающего из "Порша" в "Армани", сразу видно - это для него не машина и костюм, а сексуальные символы. У нас с тобой в силу наличия маломальского интеллекта, а может, от безбедного барчуковского детства, все несколько сложней, но, сдается мне, в конечном счете, сводится к тому же.

Так что давай спать, - Боря поднялся из кресла и гаркнул уже из комнаты: "я тебе здесь постелю".

Рома хотел сказать еще многое и был разозлен тем подленьким приемом, каким оставил Боря за собой последнее слово, но давно кончился коньяк, опустели сигаретные пачки, отступило опьянение, в висок воткнулась тупая и противная боль, а за окном уже стоял светло-серый рассвет.

Страдзинский, порывшись в пепельнице, вытащил недокуренный на палец, изогнутый окурок, распрямил его и, задымив, покорно побрел спать.

XXI

В тот день, всегда восхитительный, вкусно пахнущий соснами последний день на Косе, Рома проделал весь набор необходимых глупостей: обошел, прощаясь, дюжину дач, забросил в море монетку, навел с Анечкиной помощью косметический порядок в доме (родители все же собирались приехать в сентябре).

Небрежно забросав в сумку вещи, Страдзинский, напряженно старался вспомнить, что он еще забыл. И вспомнил, но джинсы с телефоном лежали на дне сумки, а на улице Боря ждал его, скучая, в машине, ну и, если быть до конца откровенным, чертовски не хотелось ему этого потока преданных взглядов, тяжелых вздохов, влажных глаз - всех этих сопливостей, от которых так беспричинно гадко становится на душе.

На выдержанной в барокко вокзальной площади Юрьевска, они постояли в прощании, как и всегда неловко молчаливом. Потом Страдзинский купил билет, а на остатки талеров пива, выпитого под тяжестью так и ненайденного повода разговора.

Загрузив в автобус сумки, Рома обнялся с Борей, похлопал Стаса по спине, чмокнул Анечку в щечку и: и лето кончилось.

Глядя в окно, он ощущал какое-то внутреннее неудобство, какой-то противный в подошве гвоздь, но без труда справился с этим, подумав: "Да: из Питера позвоню", - хотя знал, конечно же, что никуда не позвонит. Успокоив себя, Страдзинский погрузился в безразличное любование закатными пейзажами, перемежаемое ленивыми мыслями о работе, будущей поездке в Вену и прочих, совсем уже не каникулярных вещицах.

В то самое время, когда автобус Ревель-Петербург, оставив уже далеко позади границу, преодолевал последние километры, в пошарпанном кирпичном доме, на окраине городка русской Лифляндии, в по-нищенски опрятной квартирке лежала в кровати девушка, лежала уже не первый день, оживляемая только редкими телефонными звонками.

Стрелки собрались вместе, указывая в потолок, знаменуя завершение виз, истекающих в полночь. Ждать больше было нечего. Она знала, что будет теперь, знала наверняка. Когда ее бросил первый мужчина, она провела год в вялом кошмаре, каждая секунда которого была наполнена бессмысленностью ожидания чуда, бессмысленностью понимаемой даже тогда, кошмаром, где вздрагиваешь от каждого звонка, от схожих очертаний фигуры, от зеленого с синим нейлона куртки, от неровно стриженых затылков. Помнила она и унижение звонить, чтобы только услышать раздраженный ёголос, помнила, и как ее бросил второй мужчина, и как новый приступ растянулся уже на полтора года, не найдя того, третьего, что мог бы его прервать.

Поэтому, бросив недокуренную сигарету в пепельницу-туфельку, она поднялась с постели - из-под полосатой футболки виднелись чуть грязноватые трусики, а желтенький носочек сполз немного с левой ноги - взяла из кресла небрежно брошенные джинсы с вывернутой наизнанку левой штаниной и длинным движением выдернула отличный и прочный коричневой кожи ремень, окованный местами железом.