Вторая книга джунглей - Редьярд Киплинг

— Это только ружьё, — ответил Адъютант, хотя даже его хвостовые перья дрожали. — Это только ружьё! Он, конечно, умер. Вот идут бледнолицые.

Англичане быстро сбежали с моста и, подойдя к крокодилу, остановились, разглядывая его. Скоро подошёл и туземец, топором отрубил громадную голову Меггера, и четверо индусов потащили его по отмели.

— Однажды моя рука была в пасти вот такого крокодила, заметил один из англичан, тот самый, который строил мост, — тогда я, ещё ребёнок лет пяти, плыл в лодке к Монгиру. Я был, что называется, «ребёнок возмущения»… В лодке сидела и моя бедная матушка; позже она часто рассказывала мне, как выстрелила из старого пистолета моего отца в голову чудовища.

— Ну, теперь вы отомстили главе клана, даже в том случае, если от толчка ружейного приклада у вас из носу пошла кровь. Эй вы, лодочники! Вытащите голову на берег, мы сварим её, чтобы получить хороший череп. Кожу не стоит сохранять, она слишком испорчена. Теперь пойдёмте спать. Не правда ли, ради этого стоило сторожить всю ночь?

Странная вещь: спустя три минуты после ухода людей, шакал и Адъютант повторили это замечание.

КОРОЛЕВСКИЙ АНКАС

Большой скалистый питон Каа переменил свою кожу в двухсотый раз, и Маугли, не забывавший, что он был обязан ему жизнью во время ночного дела там, в Холодных Логовищах (как вы, может быть, помните), пришёл его поздравить. После перемены кожи, змея всегда бывает не в духе и чувствует уныние, пока её новая одежда не станет блестящей и такой же красивой, как старая. Каа уже больше не смеялся над Маугли; он, как и все остальное население лесов, считал его господином джунглей и сообщал ему все известия. А понятно, питон такой величины слышал многое; Каа не знал только происходящего в Средних Джунглях, как выражаются звери, то есть жизни близ земли или под землёй, жизни среди булыжников, в норках и в стволах деревьев — но это были такие незначительные события, что письменный рассказ о них уместился бы на самой крошечной из его чешуек.

В этот день Маугли сидел, окружённый огромными кольцами питона, и перебирал пальцами его пятнистую и прорванную старую кожу, которая лежала между камнями, образуя петли и извиваясь, словом, в таком виде, в котором питон сбросил её. Каа очень любезно поддерживал широкие обнажённые плечи Маугли и, таким образом, юноша отдыхал в удобном живом кресле.

— Она совершенна, вполне совершенна; совершенны даже чешуйки, покрывающие глаза, — тихо произнёс Маугли, играя старой кожей змеи. — Как странно, думается мне, видеть у своих ног покров со своей головы.

— Да, но у меня нет ног, — заметил Каа. — И так как сбрасывание кожи в обычаях всего моего племени, я не нахожу это странным. А разве твоя кожа никогда не делается старой и жёсткой?

— В таких случаях я иду и купаюсь, Плоскоголовый; впрочем, в сильную жару я несколько раз желал без боли содрать с себя кожу и бегать по лесу без неё.

— Я и купаюсь и снимаю кожу. Ну, какой вид у моей новой одежды?

Маугли провёл рукой по коричневым ромбам на спине огромной змеи.

— У черепахи спина твёрже, но не такая яркая, — произнёс он тоном судьи. — Лягушка, моя тёзка, ярче, но не такая твёрдая. Твоя кожа прекрасна на взгляд; пятна на ней напоминают пятнышки на лепестках лилии.

— Ей нужна вода. Новая кожа принимает настоящие оттенки только после первого купания. Выкупаемся!

— Я отнесу тебя, — сказал Маугли, со смехом наклонился, чтобы поднять среднюю часть огромного тела Каа, и обнял питона в том месте, где он был особенно толст. С таким же успехом человек мог стараться поднять двухфутовую водопроводную магистраль. Каа лежал неподвижно, спокойно отдуваясь и забавляясь при виде усилий Маугли. И началась их обычная вечерняя игра: юноша в полном расцвете молодости, питон в своём богатом новом наряде стали друг против друга для борьбы, для испытания верности глаза и силы. Понятно, если бы Каа не сдерживался, он мог бы раздавить дюжину Маугли, но он играл осторожно, не затрачивая и десятой доли своей мощи. С тех пор как Маугли достаточно окреп, чтобы выносить неосторожное обращение, Каа научил его этой игре, которая придавала телу юноши больше гибкости, чем что-либо другое. Иногда кольца Каа обвивали Маугли почти до самой шеи, и юноша силился высвободить одну свою руку, чтобы схватить огромную змею за горло; когда Каа ослаблял своё пожатие, Маугли старался своими быстрыми ногами сдавить его огромный хвост, который откидывался, чтобы нащупать скалу или пень. Они покачивались взад и вперёд, голова к голове, каждый ожидая подходящего мгновения, потом красивая, точно иссечённая резцом скульптора группа таяла, исчезала в вихре черно-жёлтых колец, взметавшихся ног и рук и снова поднималась.

— Вот, вот, вот, — говорил Каа, нанося «фальшивые удары» головой с такой скоростью, что даже быстрая рука Маугли не могла их отбивать. — Смотри! Я попадаю сюда, Маленький Брат! Сюда и сюда! Разве твои руки онемели? Опять сюда!

Игра всегда кончалась одним и тем же образом: прямым сильным ударом головы питона, от которого юноша, переворачиваясь, далеко отлетал. Маугли никак не мог научиться спасаться от молниеносного нападения змеи и, по словам Каа, ему не стоило даже стараться.

— Хорошей охоты, — по обыкновению коротко прошипел Каа.

Маугли, задыхаясь и смеясь, упал ярдах в двадцати от питона. Он поднялся с полными горстями травы и пошёл к любимому месту купанья старой мудрой змеи. Это был глубокий, чёрный как смола, естественный пруд, окружённый камнями и очень живописно украшенный утонувшими в нем древесными стволами. Маугли, по обычаям джунглей, бесшумно кинулся в воду, нырнул, вынырнул; опять-таки без звука повернулся на спину, положив руки под голову; стал наблюдать, как над скалами поднималась луна, и разбивать её отражение пальцами ног. Ромбическая голова Каа разрезала водную поверхность как бритва, вынырнула и опустилась на плечо юноши. Они оба лежали неподвижно, с наслаждением упиваясь прохладой воды.

— Это очень приятно, — наконец сонным голосом сказал Маугли. — Как я помню, в этот час люди ложатся на жёсткие штуки из дерева в своих глиняных ловушках, закрываются от чистого ветра, натягивают грязные ткани на свои отяжелевшие головы и неприятно поют носами. Нет, в джунглях гораздо лучше.

С большого камня быстро сползла кобра, напилась, прошипела: «Хорошей охоты», и уползла.

— Сеш! — сказал Каа, по-видимому внезапно вспомнил о чем-то. — Итак, в джунглях есть все, что тебе нужно, Маленький Брат?

— Не все, — со смехом сказал Маугли, — в противном случае в зарослях постоянно появлялся бы Шер Хан, которого я убивал бы раз в каждую луну. Теперь я мог бы убить его собственными руками, без помощи буйволов. Кроме того, в середине дождей я иногда желал видеть солнце, а в разгар лета хотел… чтобы солнце застилалось дождями. Когда я бывал голоден, мне хотелось убить козла; иногда, убив козла, я жалел, что это не олень, а убив оленя, мне хотелось, чтобы он превратился в нильгау. Но ведь то же чувствуем все мы.

— А других желаний у тебя нет? — спросил огромный питон.

— Чего же ещё я могу желать? У меня есть джунгли, и все меня любят. Что же ещё может скрываться между восходом и закатом?

— А ведь кобра сказала… — начал Каа.

— Какая кобра? Та, которая пила здесь, ничего не сказала. Она охотилась.

— Нет, другая.

— А разве у тебя много дел с Ядовитым Народом? Я всегда сторонюсь их. В своих передних зубах они несут смерть, и это нехорошо, потому что змеи так малы. Но с какой же широкой шеей разговаривал ты?

Каа медленно повернулся в воде, как пароход в море.

— Три или четыре луны тому назад, — сказал он, — я охотился на Холодных Логовищах, — вероятно, ты не забыл это место? Существо, которое я преследовал, с визгом пронеслось мимо бассейнов к дому, стену которого я однажды разбил ради тебя, и убежало в подземелье.

— Да ведь население Холодных Логовищ не живёт в норах, — заметил Маугли, знавший, что Каа говорит о Народе Обезьян.

— Это существо не жило под землёй; оно просто хотело сохранить жизнь, — ответил Каа, высовывая свой дрожащий язык. — Оно побежало по очень длинному подземному ходу. Я пустился за ним, убил его, потом заснул. Когда же проснулся, пополз дальше.

— Под землёй?

— Именно, и наконец натолкнулся на Белый Капюшон — белую кобру; он тотчас заговорил о вещах, которых я не знал, и показал мне многое, никогда не виданное мною.

— Новую дичь? Было ли тебе приятно охотиться? — сказав это, Маугли быстро повернулся на бок.

— Я увидел совсем не дичь и переломал бы все свои зубы. Белая кобра сказала мне, что человек (по-видимому, она знает это племя), что человек отдал бы своё дыхание за то, чтобы только раз взглянуть на вещи, скрытые под землёй?

— Посмотрим, — заметил Маугли, — теперь я вспоминаю, что и я когда-то был человеком.

— Не спеши, не спеши. Поспешность погубила Жёлтую Змею, которая поглотила солнце. Мы говорили с белой коброй, и я упомянул о тебе, назвав тебя человеком. Тогда Белый Капюшон (он так же стар, как джунгли) сказал: «Давно я не видывал людей. Пусть он придёт и посмотрит на все эти вещи; ведь за каждую из них многие люди готовы были бы умереть».