Бойся своих желаний - Анна и Сергей Литвиновы

– Нашлась твоя нимфетка!

Ксюша была девушка образованная и читала в спецхране Набокова, штудировала «Лолиту», втайне сопереживала, вслух плевалась. Но при случае среди своих щеголяла. Рыгин, конечно, книгами не интересовался, но Аксинья ему содержание пересказывала.

– Эта конфетка из Москвы, любимая внучка своего деда, сейчас на объекте!

Несмотря на защищенную линию, девушка-чекист все же избегала называть по телефону имена и должности: никакого тебе «Навагина», никакой «внучки члена Политбюро».

– Ты уверена? – прохрипел полковник Рыгин. Коньяку в его бутылке уже оставалось на донышке.

– Иначе б я тебе не звонила, старый ты пенек!

– Но-но, Ксюха, не зарывайся! Я же тебя учил: тщательно проверять все факты.

– Она, я тебе говорю, алкоголичек ты мой! На объекте кадрится с джазистами волосатыми!

– Та-а-ак… – пробулькал полковник и надолго замолчал – настолько, что в конце концов Аксинья даже не выдержала, дунула в трубку, переспросила:

– Але?

– Тихо, я думаю!

На самом деле Рыгин не думал, а стремительно трезвел. Умение быть, когда нужно, пьяным, а когда нужно – трезвым (и выглядеть, когда требуется, в сосиску, а когда необходимо – как стекло), являлось одной из важнейших составляющих успешной карьеры кагэбэшника.

И еще через минуту полковник переспросил уже совершенно трезвым голосом:

– Ты на все сто процентов уверена, что это она?

– Так точно, товарищ полковник, – вздохнула Аксинья.

– Ладно, дорогая, иди, продолжай наблюдение и, ежели что, немедля звони мне.

Рыгин положил трубку «вертушки». Теперь надо хорошенько подумать: следует ли докладывать в Москву о том, что внучка Навагина нашлась в затерянном в тайге военном городке Комсомольске-17 в компании заграничных музыкантов? А если сообщать, то кому: деду? Или, может, Леониду Ильичу? Или, напротив, Юрию Владимировичу? И если все-таки информировать, то когда: прямо сейчас? Или когда молодые перейдут свой Рубикон? Вопросы, вопросы… Теперь от правильных ответов его карьера зависит – а значит, и любовь к нему Аксиньи. Будет он на коне – и она при нем останется, а после нее – другая молодуха. А если загремит полковник под фанфары – девушка его немедленно бросит, никаких иллюзий на сей счет товарищ Рыгин не питал.

В то же самое время в Комсомольске-17 веселье продолжалось. Впрочем, для кого веселье? Для битлов – пожалуй. Для Ниночки с Наташей – конечно. А для Маруси и для соглядатаек-официанток – тяжкий труд. А для Васнецова – вдвойне. Ему думать приходилось не только о том, как музыкантов очаровать и завербовать, но и о том, как бы дочерей – реальную и названную – в обиду не дать. И только однажды допустил небольшую слабину негенерал: вышел в туалет. Он же не железный, столько коньяку выпить, да еще и бульон с яйцом.

И только там, в уголке задумчивости (как высокопарно называла данное место васнецовская жена), он понял, отчего так смеялись музыканты, каждый по очереди, после посещения данного заведения, и ему стало ужасно обидно. Это он, Васнецов, вернувшись в Москву, подарит реплику своему приятелю, режиссеру Мотылю, ее потом произнесет в фильме «Белое солнце пустыни» Луспекаев и подхватит народ. А все оттого, что очень честно передавала она васнецовские тогдашние ощущения: «За державу обидно». А еще советник Брежнева за время, что останется до его отставки, успеет инициировать закупку на Западе соответствующего оборудования и станет родоначальником производства в СССР туалетной бумаги. И третьего ноября одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года на Сяськом целлюлозно-бумажном комбинате сойдут с конвейера первые в нашей стране рулончики. До того момента пипифакса в нашей стране не было – за исключением гостиниц систем «Интурист» и «Спутник». А советские люди пользовались в лучшем случае газеткой – каковые и теперь были заткнуты за бачок в сортире «генеральского домика» военного городка. И вытирать руки после мытья посетителей гальюна приглашал не специальный диспенсер с бумагой (каковые Петр Ильич видывал и в Англии, и в Америке), а довольно грязное вафельное полотенце. От жгучего стыда стало нестерпимо, и он нашел, на ком выместить свою злость и досаду. Подозвал Марусю, как на грех мелькнувшую в коридоре. Схватил цепкими пальцами за локоток, подтащил к сортиру.

– Это что еще такое?! – зловещим шепотом изрек он, указуя на газетки, а потом на полотенце. – Вы почему не позаботились о надлежащих удобствах?!

– Но вы же ничего мне не сказали!.. – посмела пискнуть девушка-гэбист.

– А вы, что – своей головой думать не умеете?! – еще сильнее понизил голос Васнецов (глаза его метали молнии). – Я отмечу в записке ваше халатное отношение к служебным обязанностям, товарищ старший лейтенант!

«Пиши, пиши, ты мне не начальник, а бумага все стерпит», – подумала Маруся, но вслух благоразумно ничего не изрекла, только надулась: какое он право имеет меня за локоть хватать, в мужской туалет таскать?!

А в столовой тем временем происходило нечто такое, что, если б Петр Ильич знал, он никогда бы не покинул помещения, а предпочел, чтобы у него лопнул мочевой пузырь. Или, во всяком случае, не тратил бы столько времени на нотации Марусе. Ведь стоило «генералу» выйти из трапезной, Пол, самый умный и хитрый из собравшихся, понимавший даже после армянского коньяка, что почем в Стране Советов, быстренько достал из кармана пиджака блокнот с набросками новых песен. Затем вырвал оттуда листок, что-то быстро накорябал и перебросил одной из девушек. Та прочла – и вся залилась краской. До Ринго не сразу, но все-таки дошло, что происходит, и он, конечно, удивился: почему потребовалось писать? Почему бы то же самое не сказать герле, хотя б на ушко? Но все-таки поступил ровно так же, как Пол: вырвал из блокнота товарища лист, написал на нем пару слов и отправил записку второй дочке, Натали. Та прочла, вся вспыхнула, аж до слез, а потом нервно скрутила листок и, потупив взор, одними губами проговорила: «Да». А тут и Пол с прибаутками:

– Конспирация, товарищи, главное в нашем деле – конспирация!

Взял оба листочка, достал щегольскую зажигалку «Зиппо» и поджег их в пепельнице.

Было что скрывать – потому как первая из записок, написанная Полом, гласила: «Я в номере 101, и буду тебя ждать в любое время этой ночи». А вторая, авторства Ринго: «Я – в 104-м, пожалуйста, приходи».

А тут как раз и товарищ Васнецов возвратился, унюхал в воздухе сгоревшую бумагу, но подумал, что так пахнет какой-нибудь сорт английских сигарет, и ничего не сказал. Мягкотелым он бывал, Петр Ильич, одно слово: негенерал!

8. Любовь под контролем

День икс. Февраль 1968 года

СССР, Хабаровский край,

военный городок Комсомольск-17

Васнецова Наталья

Что же произошло далее в тот знаменательный день – или уже, точнее говоря, вечер и последующую ночь, – когда английский квартет «Битлз» инкогнито и неожиданно для себя посетил Советский Союз?

Всему на свете приходит конец. Даже столь вкусному и радушному обеду, который устроил в честь музыкантов Васнецов. Приятной во всех отношениях трапеза была для гостей, а еще в большей степени для млеющих от близости кумиров девочек – Нины и Наташи. Но Васнецов, вкушая великолепно приготовленные изысканные спецяства, в то же время постоянно анализировал поведение Битлов, а также размышлял о каждом дальнейшем шаге в проведении собственной, вынянченной операции. Обслуга тоже не расслаблялась, предупреждала любое желание гостей. А табл-ток, направляемый умным и хитрым Петром Ильичом, касался до всего слегка. То русских и советских композиторов, включая Чайковского и Хачатуряна, то успехов в освоении космоса, то войны, что вела американская военщина во Вьетнаме – которую гости, конечно, осудили, но в не слишком сильных выражениях: «Лажу там, конечно, заварили янки». На последнее замечание гневно среагировала Нина. «Как вы можете?! – воскликнула она. – Так спокойно?! В то время, когда во Вьетнаме каждый день гибнут сотни ни в чем не повинных людей?!» Музыканты отдали, конечно, должное экспрессивности девушки, однако развивать тему кровавого дяди Сэма не стали.

Но вот битлы съели уже по куску торта с чаем. Чай был сервирован по-русски – то есть без молока, но с лимоном и в стаканах в ажурных подстаканниках. Выпили по рюмке кедровой настойки на посошок, как это называлось у русских – значение термина Петр Ильич любезно пояснил. Мистер Леннон откровенно зевал. Господин Маккартни, не чинясь, посматривал на часы. Наступало время отправиться по номерам. И тут Васнецов, тонко чувствующий атмосферу благородного собрания, продемонстрировал еще один свой сюрприз. Он шепнул два слова Марусе, и через мгновение на пороге возникли четыре девчонки-официантки. Каждая несла по подносу – а на нем, подносе, возвышались на специальных шляпных болванках великолепные бобровые шапки! В первый момент создалось, благодаря болванкам, впечатление, что Иродиада выносит отцу на блюде голову Иоанна Крестителя – точнее, четыре Иродиады тащат четыре головы – однако из-за деревянной грубости болванок и великолепия головных уборов наваждение тут же рассеялось. Официантки встали каждая против соответствующего музыканта. Эффект оказался громовым. Мистер Маккартни присвистнул. Господин Харрисон привстал со стула. Мистер Старр глуповато осведомился: «Это нам?»