За чужую свободу - Федор Зарин-Несвицкий

– Я не отрекусь, – решительно произнес он.

– Я был в этом уверен, – промолвил спокойно Новиков.

Карета остановилась.

– А теперь, – сказал Данила Иваныч, – согласно нашим правилам, позволь завязать тебе глаза.

– Делай, что знаешь, – ответил Левон.

Новиков вынул из кармана тонкий шелковый платок и завязал им глаза князю.

– Давай руку.

Он помог князю выйти из кареты.

Путь показался князю очень долгим. Наконец он услышал стук молотка о металлический щит; тихий вопрос и тихий ответ; в волнении он не расслышал слов. Дверь отворилась, и он почувствовал, что очутился в теплом помещении. Новиков держал его за руку и вел, долго вел, словно по извилистым коридорам. Наконец они остановились.

– Садись, – произнес Новиков, подводя Левона к креслу. – Отдай мне все металлические вещи, – продолжал он.

– Часы, кошелек с золотом, вот все, – ответил Левон.

Новиков взял эти вещи.

– Сними чулок с правого колена, – продолжал он.

Бахтеев послушно исполнил приказание.

– Спусти с левой ноги туфлю и сними фрак и жилет.

Левон исполнил и это.

– Теперь жди, – сказал Новиков. – Как услышишь три удара молотком, можешь снять повязку с глаз. Сосредоточься. Ты в храмине размышления.

Новиков ушел.

Невольное чувство мистического любопытства овладело Левоном. Тайна дразнила его воображение. Он стоял на пороге чего‑то неведомого, что, может быть, откроет ему новые пути и даст покой. Покой! Но разве возможен покой, когда его сердце сгорает на медленном огне и перед ним неотступно стоит бледное прекрасное лицо!..

Три медленных, протяжных, унылых удара молотка в щит прервали его размышления, и он торопливо сорвал с глаз повязку.

Мрачная, обитая черным комната была ярко освещена стенными канделябрами и люстрой, спускавшейся с потолка.

На черных стенах виднелись крупные надписи серебром:

«Если тебя привлекло сюда пустое любопытство, то уходи».

«Если боишься, чтобы тебе указали твои заблуждения, то пребывание здесь не принесет тебе пользы».

«Если ценишь человеческие отличия, уходи отсюда; здесь их не знают».

Левон задумчиво читал эти надписи.

«Если все это правда, – думал он, – и таковы их действительные убеждения, то с ними стоит познакомиться».

Он старался владеть собой, между тем как жуткая тишина, царящая вокруг, черные стены комнаты с яркими надписями, вся таинственность обстановки невольно действовали на его воображение и располагали к сосредоточенности.

И опять те же вопросы жизни и духа невольно овладели Левоном. Ему вспомнилась его короткая жизнь… Для чего он жил? И для чего он будет жить? Он еще так молод. Тоскливое чувство ожидания овладело им. Он в волнении ходил по комнате, смешно прихрамывая в одной туфле, но он не замечал этого.

Протяжный металлический звук, уже знакомый ему, заставил его остановиться и насторожиться.

Дверь открылась.

С обнаженной шпагой в руке, в сопровождении неизвестного человека, вошел Новиков.

– Сядь, – коротко сказал Новиков.

Бахтеев сел. Неизвестный накинул ему на шею петлю, а Новиков снова завязал глаза.

– Идем, – сказал он.

Он взял князя за руку. Князь послушно последовал за ним.

Ему казалось, что они шли долго, очень долго, снова по каким‑то извилистым коридорам.

Он услышал шум отворяемой двери и почувствовал, что в комнате находятся люди. Его напряженный слух уловил едва слышное движение.

– Какая цель привела тебя сюда? – услышал он строгий голос.

Он вздрогнул. Какая цель привела его? Это было очень сложное чувство, которое он затруднялся формулировать. После некоторого раздумья он твердо ответил:

– Познать смысл жизни.

Наступила глубокая тишина. Левону показалось, что он остался снова один. Но вот послышались шаги, неясный шепот, наконец чей‑то громкий голос произнес:

– Великий мастер, что нам делать с посвященным?

На это послышался холодный ответ:

– Кинуть в подземелье!

К этому Левон не был готов. В подземелье! Быть может, на день, на два! Ему захотелось сорвать повязку с глаз и громко крикнуть:

– Я не хочу быть вашим пленником!

Отложить свой отъезд, не видеть Ирины!.. Зачем Новиков не предупредил его об этом!..

Но размышлять не было времени. Чьи‑то сильные руки схватили его и высоко подняли.

– Бросайте, – послышался тот же холодный голос.

Руки, державшие его, опустились, и Левон упал, но тотчас был кем‑то подхвачен. Сильно стукнула, захлопываясь, тяжелая дверь. Загрохотал железный засов, и Левон не знал, где он? Вокруг царила глубокая тишина. Но вот эту тишину нарушил тот же холодный голос:

– Стань на колени.

Левон послушно опустился на колени.

Раздались один за другим три медленных удара молотком в металлический щит.

Левон почувствовал прикосновение к губам холодного металла. Это ему поднесли чашу, и снова раздался тот же голос:

– Пей этот благотворный напиток и помни, что если сердце твое не чисто, если ты пришел к нам для измены и предательства, то этот напиток обратится в яд.

Другой голос, Левону показалось – голос Новикова, произнес:

– Скажи: «Клянусь строго и точно исполнять обязанности франкмасонства»…

Бахтеев повторил слова.

– Теперь отпей из кубка, – услышал он.

Он сделал глоток какого‑то сладкого напитка.

– Повторяй за мной, – продолжал тот же голос: «Если же я нарушу мою клятву, пусть сладость этого напитка превратится в горечь и его благость обратится в яд».

К его губам снова поднесли чашу, он хлебнул. Лицо его исказилось. Напиток был горек и отвратителен на вкус.

– Что значит изменение в чертах твоего лица? – раздался голос великого мастера. – В твоем сердце таится измена, или ты раскаиваешься в своем желании вступить в наше братство, или сладкий напиток обратился в горечь? Тогда удались.

– Да, – ответил Левон, – сладкий напиток обратился в горечь. Но я не уйду. Я хочу принадлежать к вашему братству.

Им овладело сильное волнение и досада на Новикова, не предупредившего его обо всех этих обрядах. Он боялся не так ответить, не так поступить, как надо. Но только одно он твердо решил: вступить в братство, какими бы трудностями ни было обставлено это вступление. Его апатия исчезла. Тайна, окружавшая его, пробудила его душу.

Его взяли за руки и снова повели среди каких‑то колонн.

– Взведите его на лестницу, – послышался голос великого мастера.

Левона повели на лестницу. Шаг за шагом он отсчитал сто ступеней.

Люди, поддерживавшие его, отошли. Он почувствовал, что стоит на площадке.

– Бросься вниз, – услышал он голос великого мастера.

Не давая себе времени размышлять, князь сделал прыжок и тотчас был кем‑то подхвачен. В то же мгновение раздался сильный шум, звон металла, стук молотков и топот ног и громкие возгласы присутствующих.

– Да прольется кровь твоя, если ты изменишь, – снова послышался резкий голос.

И Левон почувствовал укол в руку. Кто‑то взял его за уколотую руку. Боль была незначительна, но он слышал, как часто – часто закапали, с мягким звуком, капли на пол.

«Однако, – подумал Левон, – я могу так потерять много крови».

Тяжелые капли, быстро, одна за другой, падали на пол. Левону казалось, что он начинает слабеть и голова его кружится.

– Довольно, – раздался повелительный голос.

К руке Левона приложили кусок полотна, пропитанного чем‑то охлаждающим и ароматичным, и шум падающих капель прекратился.

Кто‑то ослабил повязку на его глазах, и он почувствовал яркий свет.

Снова раздался голос великого мастера:

– Брат старший надзиратель, находишь ли ты его достойным войти в наше общество?

– Нахожу, – послышался ответ.

– Чего ты требуешь для него?

– Света!

– Fiat lux! – торжественно провозгласил великий мастер и трижды ударил молотком по бронзовому щиту.

С последним ударом с глаз Левона сняли повязку. Он сразу зажмурился от яркого света. Но через несколько мгновений открыл глаза и с любопытством оглянулся вокруг.

XXIII

Он находился в большой квадратной зале со сводчатым потолком, с двумя рядами колонн. Зала была ярко освещена многочисленными свечами. На выкрашенном голубой краской потолке ярко горели золотые звезды, солнце и луна.

С удивлением увидел он на полу у своих ног, куда, ему казалось, падала его кровь, лишь лужицу воды. Он взглянул на свою руку. На ней виднелся едва заметный укол. Он оглянулся вокруг, ища ту лестницу, по которой он взбирался на сто ступеней, и увидел в углу залы лестницу, странно уходящую в отверстие в полу и возвышающуюся над полом на три ступени.

«Вот оно что, – подумал он, – надо об этих фокусах спросить Новикова».