Газета День Литературы # 64 (2001 13) - Газета День Литературы

Ночью Иванов-второй убежал к белым. Энск взяли через день. Жену Иванова нашли сразу. Она лежала во дворе бывшей земской управы. Ей заживо зашили трёхлетнего Серёжу в живот. На лбу трупа гвоздиком была прибита записка:

— "Хоть ты и Иванов-второй, а дурак. Раппопорт".

Иванов стал истерически хохотать, его увели, дали морфий. Через две недели, увидав среди пленных, как он выражался, "физиономию со специфическим носом", Иванов начинал свой нехитрый театр одного актёра. Монологи (как правило, плавно переходившие в диалоги) велись примерно в таком духе:

— Бозе-с мой, ми уже есть гусськая интеллигеньция. Вами издеси нахОдиться неможно. Пр-рошу в мои апартаменты. В штаб-с полка.

— Сидеть не можно-с в присутствии, — хлопотал Иванов вокруг своей жертвы, — как же-с, соль земли русской. Ай-вай. Нет, господа, я поражаюсь!!! Какое благородство. Бедные несчастные музыканты. Антисемитские звери мучают по всему миру, и вот нет чтобы заниматься собственным благоустроением, нет-с, они русским нелюдям помогают. Величие, величие души неслыханнейшее. Ну, что же, давайте дискутировать. Кто есть Карл Маркс? Как ты понимаешь?

Молчание.

— Отвечать отчётливо!

Удар сапогом в грудную клетку.

— Они нас не удостаивают ответа. Учёные. Так ты же, это, агитатор. Вот и агитируй меня. Ну, агитируй. Зачем пришли к власти большевики?

Жертва мямлила что-то нечленораздельное, иногда выкрикивала хорошее:

— Чтобы люди жили счастливо.

Иванов-второй подхватывал на лету, радостно:

— А я тебе говорю, что Карл Маркс залупа конская.

Жертва опять что-то лепетала, а то опять же говорила хорошее, например:

— Мы пришли к власти, чтобы таких, как ты, не было.

Иванов выслушивал с благодарностью:

— А я тебе какашку в рот. Ты дискутируй, дискутируй… А вот ручечку пожалуйте в тисочки — отитьки, отитьки как ножками мы засучили, отитьки, заходили как, заплакали. У нас и колпачок комиссарский с макушечки упатитьки.

Таких диалогов осваговцы не выдерживали, кашляя, просили Иванова в коридор, отведя глаза, шептали: "Слушайте, Иванов, перестаньте". Однако разведка в полку была поставлена образцово.

В июле 1919-го капитану Иванову-второму попался в руки комиссар 6-й красной дивизии Арон Брауде. Брауде был родным братом подполковника Иосифа Брауде, начальника отдела деникинской контрразведки. Начотдел лично приехал в полк, рассчитывая обменять брата на попавшего в плен к красным генерала Риттера. Иванов-второй слушал подполковника спокойно. Потом достал револьвер и выстрелил сначала ему в рот, потом себе в висок.

»

Емельянов ("Емеля") погиб глупо. Его сотня ворвалась на ура в городок Обоянь в сентябре 1919-го. В сотне было всего тридцать сабель. Красный полк, набранный из курских крестьян, отступил в панике, многие попадали с моста и утонули в Псёле. Надо было уходить, забрав с собой недорасстрелянный красными госпиталь, но казачки по пьяному делу остались на ночь. В четыре утра к городку подошли латыши, человек 400, поставили артиллерийскую батарею. Сотня рванулась через мост в лес, семь казаков доскакали до опушки, но тут раздался взрыв, Емельянов упал с лошади и сломал ногу. Латыши сварили его заживо в кипящем машинном масле.

»

Пыж окончил Казанский университет, стал учёным-экономистом. В 1916 году с блеском защитил диссертацию "Решительная необходимость обобществления коммунального хозяйства в условиях современного промышленного города". Тему Пыж угадал, в начале 1918-го был вызван в Москву и всю гражданскую получал усиленный паёк как спец по экономике. В декабре 1920-го, возвращаясь тёмным вечером с работы, Пыж поскользнулся на обледенелых ступеньках и упал в лестничный пролёт собственного подъезда. Потерял сознание, до утра лежал в густеющей луже крови. Его нашли соседи и отвезли в Третью общественную больницу. Пыж лечил переломы два месяца, почти выздоровел, но 13 февраля 1921 года вместе с ещё несколькими больными умер от пищевого отравления.

»

Коса смерти на некоторое время остановилась и, немного покачавшись, пошла назад, вступив в фазу нового замаха. Воспользовавшись передышкой, сделаем небольшое, но давно необходимое лирическое отступление.

Николай Кисточкин, скрывшийся, как мы помним, в дождливых сумерках, через два дня был в Одессе. Помог ему случай. Петруччио, удачно соврав о пароходе на Астрахань, направил всполошившуюся тётку в другую сторону.

Южной ночью Кисточкин пробрался на американский грузовой пароход, отплывший в сторону Турции. Объявившегося на корабле Кисточкина отругали, хотели сдать в русское консульство в Константинополе. Да в городе был холерный карантин, так что доплыл он до Марселя. Команда корабля на треть была русская, Колю, как сироту, пожалели, и держатель кассы Онуфриенко помог оформиться в плавание юнгой. Так Кисточкин попал в Америку. По совету Онуфриенки он полгода прозанимался на курсах для малолетних эмигрантов, несколько раз плавал в Канаду. Потом устроился на лесопилку к знакомому Онуфриенки, ирландцу, которому тот по договорённости поставлял сезонных рабочих. Работы у ирландца было много, а людей — мало. Место было пустынное, дальний угол штата Нью-Йорк — самая глушь Аппалач.

Так прошло несколько лет. Коля Кисточкин превратился в Ника Кистова — 18-летнего рабочего, дружившего с хозяйской дочкой Патрицией. Патриции Ник нравился. Он был не такой, как деревенские парни. Рассказывал про индейцев, а по воскресеньям смешно сидел на берегу реки с удочкой. Никогда ничего не поймает, да на удочку и не ловит здесь никто — бьют острогой. А он сидит и смотрит, и молчит. Она это называла "молчун нашёл". И так хорошо с ним рядом сидеть и смотреть на другой берег, на стволы сосен, отражающиеся в тёмной воде, на огромную гору, вздымающуюся за соснами и закрывающую собой полнеба. И потом у Ника, как и у неё, не было матери.

Нику Патриция тоже очень нравилась. Он мечтал в один прекрасный день сказать ей, что не может на ней жениться, так как она богатая и подумает, что он из-за денег, а он её любит не из-за денег, и поэтому они не могут быть вместе. И ему станет так хорошо, так светло.

Вскоре отец Патриции умер, и молодая девушка нежданно-негаданно стала хозяйкой лесопилки. Отца Патриция любила, его внезапная смерть была для неё большим горем. Кисточкин решил, что «пора» и надо признаться в невозможности любви. Однако то ли язык Кисточкин знал ещё неважно, то ли от волнения запинался — и Патриция поняла его совсем иначе. Или он мысль свою выразил, но для Патриции она была настолько нелепа, что она подумала, что Ник сказал не то, что хотел, а хотел сказать, что он, женившись на ней, будет хозяином, возьмёт дело в свои руки, поэтому лесопилка должна принадлежать ему. Пат была девушкой рассудительной, вздохнула и оформила все бумаги на жениха. Так Ник стал хозяином. Вскоре у них родился один ребёнок, потом второй. Дела шли не хорошо и не плохо, Ник работал много, но в налаженный механизм «дела» вмешиваться боялся. А Пат просто думала, что Нику виднее. События войны и революции в России были заслонены от Кисточкина семейными заботами. Думал он о своей несчастной родине мало, хотя за американской внутренней политикой следил, каждое утро шуршал свежими газетами и вообще по русской привычке читал много. С середины 1920-х Ник Кистов стал выпускать набор стандартных деталей для сборных одно- и двухэтажных домов. Сборные домики Кистов придумал сам. Строительство в пригородах Нью-Йорка было на подъёме, и наборы покупались хорошо. Лесопилка в 1927 году превратилась в "Ник Кистов Компани", в 1928 году Кисточкин взял большой кредит, а в 1929 году начался 1929 год. Кризис отразился на деятельности фирмы просто — фирма перестала работать. Какие-то деньги на чёрный день остались, но прошёл год, деньги стали кончаться. После десятилетнего «просперити» всё это было как снег на голову. Что делать, Кисточкин не знал совсем, жизни американской боялся. А детей было уже четверо. Кисточкин стал два раза в месяц ездить в Нью-Йорк, как он это называл «смотреть». Бесцельно заходил в магазины, на биржу. Сидел в кафе, листал газеты, подписываться на которые денег уже не было. У него появились какие-то молодые друзья-журналисты. Оказалось, что у Кистова "есть слог" и, несмотря на отсутствие высшего образования, по американским понятиям он «умный». Но американским журналистом или, упаси Боже, писателем Ник не стал. В пьянящую майскую ночь 1931 года он написал Бумагу…

Действие второе. Хмурое утро.