Мой марафон - Юрий Хазанов

— Может, он заболеет?.. Простудится... Позавчера в лагере какой дождь был, помнишь? В городе, наверно, тоже.

— Кто заболеет? — спросил Тоська.

— Тогда он не сможет с Капом гулять и у нас его оставит... дядя Семь.

И Вова положил руку на чёрное пятно, похожее на карту Африки, но Кап даже не обернулся — ещё бы, ведь у обочины дороги стояла большая серая собака и, наверно, с завистью глядела, как он катит в автобусе.

— Заболеет, а потом опять выздоровеет,— сказал Тоська.— И всё равно заберёт... Надо знаешь что, украсть!

— Чепуха,— сказал Вова.— А он придёт в гости и увидит. Да и мама не разрешит украсть.

— Не дома! — Тоська перешёл на шёпот.—Не дома держать, понимаешь? А где-нибудь в подвале или в сарае.

— Придумал тоже,— сказал Вова и приподнял правое Капино ухо, а потом отпустил, и оно шлёпнулось обратно, как блин на сковороду.

Кап скосил на Вову свой карий глаз — мол, что это ещё за баловство? — и опять уставился в окно: ведь на телеграфных проводах сидели сороки и говорили, конечно, про него. А Вова стал думать о том, что никто уже теперь не ткнёт утром тапочку прямо ему в лицо, не лизнёт в нос, не сунет лапу — держи, и всё тут... Никто не положит к его ногам мячик, или палку, или клизму и не залает: ну, кидай же скорей, я принесу!..

Тоська уже давно что-то говорил.

— ...понимаешь? — услышал Вова.— Он подумает на Капа и выгонит его. А мы возьмём.

— Почему выгонит?

— Я же говорю: заберёмся к нему в комнату и что-нибудь там испортим. Шкаф изрежем, у меня нож знаешь какой... Или там плащ порвём... немного совсем. А он решит, что это Кап...

— Кап ни за что так не сделает,—сказал Вова.—Возраст уже не такой. И вообще нечестно на него валить...

К ним подошла Тата. Она пробралась через весь автобус, чтобы погладить Капа.

— Будем к тебе в гости ходить, да? — сказала она.— Дядя Семь разрешит.

А Вове от этих слов захотелось плакать.

И вот наконец они в городе. Вову встречает папа с каким-то незнакомым толстым мужчиной в очках. Да это же дядя Семь! Ну и растолстел на своём курорте! И очки ведь он раньше надевал только после того, как посадит в кресло и скажет: «Откройте рот!»

Вова сразу сказал ему об этом, а дядя Семь ответил:

— Это для того, чтобы скорее моего Каплина увидеть... и тебя, конечно.

— Он теперь Каи,— сказал Вова.— Мы его все так называем, и ему больше нравится. '

— Посмотрим,—сказал дядя Семь.—Спросим у него самого.

А Кап наскакивал то на Вовиного папу, то на дядю Семь, и трудно было сказать, кому он радовался больше.

— Ну, вот и кончилась наша собачья жизнь,—сказал папа, когда шли к стоянке такси.— Блудный пёс возвращается в лоно своё.

— Боюсь, долго у него будут болеть передние лапы,—сказал дядя Семь.— Столько ребят попрощалось!

В такси дядя Семь рассказывал, что чем-чем, а прогулками пёс теперь будет обеспечен. Он договорился с одним человеком, у которого уже есть два фокстерьера: будет к нему утром приводить Капа, а вечером забирать.

— Собачья группа,—сказал Вовин папа.—А завтрак надо с собой давать?

Но Вова даже не улыбнулся. Он думал о том, какой всё-таки странный народ эти взрослые. Для них что Кап, что чемодан — всё одно: сдал на хранение, и ладно. А ещё охотиться собирался. На куропаток, на медведя... Зубодёр!

Тут дядя Семь поглядел на Вову, и тот даже покраснел: ему показалось, что он очень громко подумал последнее слово и дядя Семь услышал.

— Что, брат? Жалко расставаться? — сказал дядя Семь.—Ничего. Приходи почаще. Мы будем только рады. Верно, Каплин?.. Ну, скажи спасибо Вове и его родителям, конечно, и пошли домой.

Такси остановилось. Вова прижался щекой к Каплиновому лбу — там, где белая звёздочка. Он бы, наверно, и поцеловал его, но не при папе, да и мама говорила, что от этого бывает какая-то страшная болезнь на букву «т».

Кап несколько раз оборачивался, словно спрашивал, что же Вова-то не идёт. Перед самым подъездом он остановился, внимательно посмотрел в сторону машины, потом тряхнул ушами, и последнее, что Вова увидел, перед тем как закрылась дверь,— это хвостик с завитком на конце.

После приезда из лагеря дел у Вовы, конечно, хватало: нужно было повидать многих ребят, рассказать о лагере и о Капе, сыграть на пустыре в футбол, сходить на пруд, в кино... Даже за хлебом пойти было некогда. Но для того чтобы повидать Капа, время всегда находилось. Тем более, что в собачью группу Кап так и не ходил. Вернее, походил два дня и перестал, потому что там такое творилось! Фокстерьеры приняли его в штыки — лаяли не переставая и в драку лезли. Один из них даже голос сорвал. Неизвестно, чем Кап пришёлся им не ко двору. Ведь характером он очень уживчив: дружелюбный, ласковый, необидчивый. Это всё фокстерьеры — известные забияки! А может, и Кап что-нибудь им такое пролаял, очень обидное...

Но как бы то ни было, Кап снова сидел бы часто один в маленькой комнате, если б не Вова. Вова же не давал ему скучать. Он приходил по нескольку раз в день, с ребятами и один, вынимал ключ из старого пальто, если Семёна не было, играл с Капом и потом забирал его к себе. А вечерами часто звонил к дяде Семь и говорил, что Кап так крепко спит — просто жалко его будить. Пусть уж он у них переночует. И дядя Семь разрешал.

— Не пойму,— говорила Бовина мама,— у кого живёт собака? Когда ни приду, она всё здесь.

Вова даже не давал убрать Капину миску — так она и стояла в углу их комнаты.

Если он полдня не видел Капа, то обязательно узнавал по телефону, как тот себя чувствует, холодный ли нос и не ругались ли на него во дворе.

Когда начались занятия в школе, Вова стал заходить к Капу каждый день после уроков. Иногда он это делал и вместо уроков. Вместо пения, например.

Мама нередко теперь говорила папе, что ей не нравится, как Вова ест и учится, и вообще вся эта история. А папа говорил, что ему тоже, но нельзя ведь человеку запретить любить собаку: вспомни хотя бы «Му-му»... На что мама отвечала, что тоже читала Тургенева, но от этого ей сейчас не легче.

Конечно, папа запрещал Вове так часто ходить к Семёну, говорил, что Вова надоел Семёрке, что у того нет ни минуты покоя — то Вова один заявляется, то с друзьями, то к телефону каждый час зовёт. А ведь Семёну и почитать надо, и вздремнуть иногда...

Мама тоже ругала Вову — и за то, что плохо ест, и за уроки, и что из дому пропадает. Даже не стала давать деньги на кино. Но ничего не помогало. И тогда мама решила прибегнуть к крайним мерам: запретить Вове приводить Капа и ходить к нему. А Семёна попросила не оставлять больше ключ в старом пальто на вешалке. Но Семён наотрез отказался прятать ключ. Во-первых, сказал он, это нечестно по отношению к Капу, а во-вторых, он совсем запутался и уже не знает, чья это собака.

Ответил на этот вопрос через несколько дней сам Кап.

Началось с того, что Вову позвали к телефону.

— Вова,— услышал он в трубку,— ты один?

— Здрасте, дядя Семь,— сказал Вова.— У меня Тоська. Что делает Кап?

— И больше никого? — спросил Семён.

— Папа в библиотеке. А как Кап?

— Понимаешь,— сказал Семён,— его нет!

— А где он?! — закричал Вова.

— Я весь двор обегал,— ответил Семён.— Говорят, видели на улице.

— Там ведь машины,— сказал Вова.— Или украдут... Украли, значит.

И он заплакал. Сейчас ему было всё равно, что рядом стоит Тоська и что соседка идёт по коридору со своей Кнопкой.

Вдруг Кнопка завизжала. Нет, она залаяла на дверь. А кто же тогда визжал? Визг повторился. Очень знакомый визг.

— Капочка! — крикнул Вова и бросился к двери, а телефонная трубка повисла на шнуре и закачалась как маятник.

И вот уже Кап в коридоре, он скачет на Вову, на Тоську, на соседку и как-то жалобно поскуливает. И вид у него очень виноватый.

— Что, испугался? — спрашивает Вова.

— Как же он только улицу переходил? — ахает соседка.

— На зелёный свет,— говорит Тоська.— Ясно как.

А трубка всё болтается вдоль стены, и в ней что-то шепчет и крякает.

— Алё! — закричал Вова и схватил трубку.— Это ещё вы, дядя Семь? Он здесь! Пришёл! Сам! Можно, он сегодня переночует?

Когда мама вернулась с работы, Вова сидел на корточках перед Капом и говорил ему:

— Ты больше не будешь убегать на улицу? Дай честное собачье.

Пёс таращил на него глаза, склонял голову то вправо, то влево и совал Вове лапу.

— Я же запретила приводить его сюда,— сказала мама, отбиваясь от Капа, который подскочил к ней, начал прыгать и всё норовил лизнуть в нос.

— Он сам пришёл, мама! Честное слово. Спроси у дяди Семь...

Кап у них пробыл до позднего вечера, и Вова опять поставил в угол комнаты его миску, которую мама уже убрала под кухонный стол. Потом родители велели Вове ложиться спать, а сами пошли к Семёну. И Капа забрали, несмотря на все протесты Вовы и даже слёзы.

— Нет и нет,— сказала мама.— И разговор окончен.