На волшебном балу - Джулия Джеймс

А она что? Открыто наплевала на его предостережения! И тут что-то щелкнуло внутри него. Напряжение, копившееся в нем весь вечер, вырвалось на волю, бомба взорвалась.

Она осмелилась бросить ему вызов! Утверждать, что она в безопасности… в безопасности, обладая таким телом, таким лицом! Твердить, что она в безопасности, когда город кишит такими, как Люк Динарди.

Вот он и покажет ей. Дьявол, еще как покажет! Покажет, насколько безопасно выглядеть так, как она!

Остановить себя он уже не мог. Не мог отпустить ее запястье, не держать ее так, как хотелось. Не мог не ответить на ее вызов. Проверить ее. И доказать, что она ошибается.

Потому что сам он был не способен сопротивляться этому желанию.

Желанию закрыться с нею в спальне, позволив рукам делать то, что они хотели делать весь вечер, о чем он фантазировал весь вечер. Ее тело просто напрашивалось, молило о прикосновениях.

Он потерял себя. Не мог уже отступить. Вернуться к своей решимости не делать того, что хотелось с первого момента их встречи.

Так к черту! К черту благородную решимость, нудные, правильные ограничения, лишающие его того, к чему страстно стремился он каждой клеткой своего тела.

Ее губы пьянили его, манили страстным обещанием.

Только что созданная Венера, рожденная из пены, еще не тронутая, ждала, жаждала подтверждения своей женственности, обретенной так недавно.

Он пробудит ее, прикосновение за прикосновением, поцелуй за поцелуем, ласка за лаской.

Его губы шевельнулись. Она не открыла рта ему навстречу. Он осторожно раздвинул ей губы, ощутив, как они задрожали, ощутив последовавший затем мягкий вздох.

Его пронзило изумление. Эта женщина не походила на других. Все остальные, с которыми ему случалось иметь дело, были опытными, умелыми, изощренными в искусстве любви. Эта же трепетала от одного поцелуя.

Он продолжал целовать ее — каждый следующий поцелуй немного глубже, немного чувственнее, чем предыдущий, — давая ей привыкнуть, направляемый ее откликом. И она откликалась. Теперь она не только позволяла себя целовать, но и целовала в ответ. Его охватила радость триумфатора. Ее глаза были закрыты, а на лице проступило странное, мечтательное выражение. Снова и снова его рот искал ее губы и находил ответ.

Возбуждение в нем росло. Он желал большего, гораздо большего, как ни восхитительно было ощущать ее пробуждение под его губами.

Продолжая целовать ее, он позволил своей руке спуститься по ее спине и лечь на ягодицы, воспротивившись искушению задержаться там, приподнять ее вверх, ближе к себе.

Ее глаза распахнулись, и Алесандро увидел в них тревогу. Он немного отступил назад, пытаясь успокоить ее. Пробормотал несколько мягких слов, не сознавая, что говорить по-итальянски. Но это вроде бы успокоило ее, и он опять накинулся на нее с поцелуями, постепенно подводя ее к кровати.

С коротким рычанием опустил он ее вниз на постель и склонился над ней, тяжело дыша, пожирая ее. Платье плотно обтянуло ей ноги, обрисовывая каждую в отдельности. Полные полушария грудей ждали его ласк.

Ее руки раскинулись по сторонам, волосы рассыпались вокруг головы.

Долгое, долгое мгновение он только смотрел на нее.

Встречая ее взгляд. Удерживая его. А потом, словно по неслышному сигналу, начал срывать с себя одежду.

Она смотрела, как он раздевается. Безмолвно, быстро. Сначала галстук — темная лента скользнула по его шее, упала на пол. Потом он стал расстегивать рубашку, с отработанной быстротой пробежав пальцами сверху вниз, открыв взору мускулистую грудь.

Расстегнув запонки, он бросил их на стол — мимолетно блеснуло золото. Потом избавился от рубашки, оставив ее лежать там, где она упала.

Ее глаза расширились. Взгляд непроизвольно скользил по его груди — гладкой, бронзовой, мускулистой, напоминавшей рекламный плакат в комнате у девочки-подростка.

Но он не был плакатом. Он был настоящим.

Изумление, сродни тому, что она испытала, когда его губы опустились на ее рот, снова охватило ее. Лаура не сумела бы остановить его, даже попытайся она это сделать. Она не пыталась. Не сделала даже слабой попытки.

Это было выше ее сил. Она оказалась в новом мире, еще более чудесном, более волшебном, чем она воображала, начиная этот вечер, когда двери, всегда закрытые перед ней, внезапно распахнулись.

А теперь фантазии воплощались в реальность — воображение становилось великолепной, благословенной плотью. Ее глаза глядели на него, замечая каждую выпуклость, идеальный рельеф переплетенных мышц и сухожилий. Он был так красив!

Это казалось чудом! Она могла лежать, с восторгом глядя на него, и видеть в его глазах не отвращение, не пустоту, а нечто такое, отчего все кости ее плавились. Вожделение.

Она задрожала. Он желает ее! Желает целовать, ласкать. Желает, потому что она достаточно красива для него…

Он был теперь обнажен, более того — возбужден. Но это не шокировало ее. Его тело было слишком прекрасно. Могло ли быть что-нибудь шокирующее в таком идеальном теле? В чем-то столь естественном, как желание?

Она протянула к нему руки.

И он пришел к ней.

Очень осторожно он спустил темно-синий материал ее платья с плеч. Слишком долго они были скрыты от него. Мастерски сшитое платье оставляло открытой спину, но не давало ему видеть того, что он должен был видеть, чем тоже могли насладиться его глаза.

И не только глаза.

Она лежала, благодарно принимая все происходящее. Глаза ее были затуманены желанием. Оно распаляло его еще сильнее. У него мелькнула мимолетная мысль, что зрелище полностью возбужденного, совершенно голого мужчины может стать шоком для нее, но она только подняла к нему руки, и мог ли он оставить без ответа такой призыв?

Сейчас он уже не мог отступить, потому что зашел слишком, слишком далеко. Сейчас он сосредоточился на ее платье, сантиметр, за сантиметром обнажая плоть, едва заметными движениями освобождая ее от одежды, открывая для себя ее красоту. Обнажив плечи, он не мог устоять, не дотронувшись до пульсирующей жилки у горла, потом вернулся к выполнению своей задачи. Потянув материю вниз, он достиг цели, открыв взору вожделенные выпуклости груди.

Он не стал ждать. Не мог. Припал ртом к напрягшемуся розовому пику и накрыл его губами.

И, снова ощутив низкий возглас, вырвавшийся у нее из горла, поднял голову, чтобы увидеть лихорадочный блеск ее глаз. Затем пробормотал невнятные ласковые слова и вернулся к ее груди, поглаживая одновременно мрамор плеч.

Его руки скользнули вниз, стаскивая материю с ее талии, бедер, приподнимая ее, отбрасывая платье в сторону.