Дело для трёх детективов - Лео Брюс

— Фактически, — подытожил лорд Саймон, — вы подозреваете всех?

— Ну, похоже, что так. Хотя не вижу, как любой из них мог это сделать в действительности.

— А что относительно пасынка?

— Ах, да, — я послушно вернулся к обсуждению. — Я про него забыл. Ну, здесь вновь имеется несколько возможностей. Я сначала думал, что это Стрикленд. Но теперь не столь уверен. Почему это не может быть Норрис? Или Феллоус? Или Майлз?

— Или даже вы сами, — спокойно произнёс лорд Саймон.

— Ну, дело в том, что это не я, — бросил я, отмахиваясь от такого предположения, — но я, конечно, понимаю, что вы имеете в виду.

— Во всяком случае, вы считаете всё это совершенно загадочным, а?

— Конечно считаю. А разве вы нет?

— У меня бывают моменты просветления, — сказал лорд Саймон, — но мне не хватает ещё целой бездны информации. — Он повернулся вбок. — Между прочим, Биф! — прокричал он через комнату.

Рот сержанта был заполнен пирогом с крольчатиной, но он что-то промычал в ответ.

— Вы просматривали бумаги на нашего следующего свидетеля — Феллоуса, шофёра?

Сержант проглотил пирог столь яростно, что его горло, казалось, раздулось как у цыплёнка. «Бумаги? — спросил он. — Какие бумаги?»

— Уголовное досье, конечно, — сказал лорд Саймон, которому, казалось, нравилось поддразнивать сержанта.

— Не знал, что на него такое имеется, — сказал последний, надувшись.

— Вот! Поэтому хорошо, что у меня есть Баттерфилд. Он смог раскопать, что Феллоус отбыл восемнадцать месяцев в тюрьме четыре года назад за кражу. Неприятно, полагаю.

— Невозможно знать всё, — пробормотал сержант Биф. — А кроме того, это не имеет никакого отношения к нашему делу, — добавил он.

Лорд Саймон пожал плечами. «Наш Биф, прекрасный Биф, просто блюдо дня», — пробормотал он.[30]

Я подошёл к месье Пико. Маленький человек увлечённо что-то жевал и, казалось, был счастлив. До этого я не замечал, чтобы он был так увлечён едой, и был рад видеть, что на его бледные щёки возвращается естественный цвет.

— Безотносительно того, кем ещё может быть мадемуазель Стори, — сказал он, — она артистка.

Я постеснялся объяснить ему, что этим термином в нашем языке он поставил её в один ряд с певичками из мюзик-холла, и согласно кивнул.

— Вы начинаете понимать, за какой конец верёвки следует потянуть? — спросил я.

— Чтобы повесить? — он захохотал. — Это хорошая фраза! Но вешать — это не дело папы Пико. Pas du tout![31]

— Я имел в виду проникновение в суть этого дела.

— Я вам скажу. Света становится всё больше. Но что это? Пылинка. Тёмное пятнышко. Ещё остались тучки. Но allons, mon ami.[32] Всему своё время. Это говорю вам я, Амер Пико. И тогда вы скажете: «О, почему же я этого не видел?!»

— Всё это  хорошо. Но скажите мне, месье Пико, что вы имели в виду, когда спрашивали у Столла, откуда шли крики? По мне, это был весьма экстраординарный вопрос.

— Идея и ничего больше. Только маленькая идея. Совсем маленькая. Малюсенькая. Но voyons.[33] Увидим. Иногда даже у Амера Пико может появиться идея, не так ли? Возможно очень ребяческая, очень простая. Но всё-таки идея.

И это было всё, что я смог из него вытянуть. С другой стороны, отец Смит отвечал с большей готовностью, хотя я и не могу назвать его информативным. Обнаружив, что мне отвели роль доверчивого простачка, который постоянно задаёт глупые вопросы и которому великие детективы высказывают свои догадки, я решил извлечь из ситуации максимальную пользу и посмотреть, усилит ли он моё замешательство или даст полезный намёк.

— Это всё достаточно просто до того момента, к которому подошло это дело, но как и во всех тайнах, оно не зашло достаточно далеко. Разве вы не видите, что всегда наиболее непонятным и пугающим является именно половинчатость? Оборотень был самым страшным существом в мифологии, потому что он — наполовину человек. Кентавр наводил ужас, потому что был наполовину животным. Проблема с большинством современных мыслей заключается в том, они половинчаты.

— Но, монсеньор Смит, — прерывал я его, опасаясь, что так может пройти весь вечер, — кто, по вашему мнению, фактически воспользовался этим оружием? — Я думал, что мой вопрос был в высшей степени конкретен, и рассчитывал на прямой ответ.

— О, это совсем просто, — последовал спокойный ответ. — Но мы-то здесь пытаемся обнаружить, кто убил миссис Терстон.

— Тогда... тогда вы не думаете, что она была убита тем маленьким восточным кинжалом?

— Я сожалею, но я боюсь, что да.

— Хорошо, тогда?

— Что меня действительно озадачивает, так это  двести фунтов.

— Но в этом, конечно же, нет никакой тайны. Это именно тот максимум, который мог быть взят бедной Мэри Терстон именно в то время.

— А раз эта сумма была взята и заплачена, почему не звонил колокольчик у парадной двери? Мне хотелось, чтобы он звонил. Колокол может звучать по покойнику, но он может спасти его душу.

— А откуда вы знаете, что он не звонил? — спросил я. — В конце концов, повариха не вполне уверена. Она сказала, что у девушки была истерика, и поэтому сама она могла не заметить колокольчика. Поэтому он мог звонить.

Он взглянул на меня с некоторым интересом. «Это правда. Да. Я полагаю, вы правы. Колокольчик, возможно, звонил, чтобы сказать тем, в кухне, о том, что кто-то был снаружи. С другой стороны, он, возможно, звонил, чтобы сказать им, что снаружи никого не было!»

Я не чувствовал, что это предположение, каким бы блестящим оно ни было, сможет помочь мне выяснить личность убийцы, и оставил отца Смита со стаканом красного вина и овсяным печеньем.

Больше из сочувствия, чем вследствие чего-либо ещё, я подошёл к старине Бифу. Расследование на данном этапе, очевидно, вызвало  у него роскошный аппетит и завидную жажду. Он пытался утолить их в максимальной степени, но, хотя еда и напитки были многочисленны и разнообразны, мне казалось, что он чувствовал бы себя счастливее, сидя на своём обычном месте в баре.

— Не удивлюсь, если это расстроит желудок, — сказал он, указывая на тарелку с бисквитами, пропитанными вином и залитыми взбитыми сливками, которую он приканчивал. — Обычно мой ужин — это хлеб с сыром и солёные огурцы.

— И это очень хорошо, — согласился я. — Ну, сержант, что вы думаете об этом деле?

— Думать о нём? Пустая трата времени, вот что это такое. Этим вечером у нас должен был состояться матч в дартс, добавил он к сожалением.

— Но мы должны найти убийцу, — напомнил я ему.

— Разве я вам не говорил, что знаю, кто это? — произнёс он, становясь вишнёво-красным от раздражения. — Это же ясно как день, — добавил он.

— Тогда, почему вы не арестовываете этого мужчину или женщину без всяких задержек?

— Почему нет? Потому что эти частные детективы не могут заниматься своими делами. Сунули свой нос в Скотланд Ярд! Когда я составил свой отчёт, мне приказали подождать, пока не выскажутся они. Ну, я и жду. Только мне хотелось бы, чтобы они поторопились. С этими их пасынками и колоколами, и этими «откуда раздались крики»…  Да ведь они просто пытаются всё усложнить.

— Всё же я должен сказать, Биф, что мне всё это не кажется очень простым.

— Нет, сэр. Но ведь, дело в том, что вы — не полицейский, не так ли?

На это тупое самолюбивое замечание я предпочёл не отвечать.

ГЛАВА 14

Похоже, что Феллоус сильно изменился по сравнению с тем умным и воспитанным шофёром, который несколько раз встречал меня на деревенской станции. Он сел на предложенный ему стул, наклонив голову вперёд так, что, когда его глаза встречались с глазами задающего вопрос, вид у него был весьма мрачным. Он выглядел угрюмым и держался настороже. Я был этим разочарован, поскольку, так или иначе, надеялся, что он окажется невиновным и чувствовал, что он производит плохое впечатление на детективов.

Впервые я позволил взять верх чисто психологическим или инстинктивным аспектам. Был ли он именно таким типом человека, который мог убить Мэри Терстон? Мог ли я представить его в момент убийства? Мог ли он быть убийцей по своей природе?

До этого я никогда не видел его так близко без шофёрской фуражки. Я не мог не признать, что его квадратный прямой лоб и низкая линия, от которой начинали расти густые волосы, вносили оттенок чего-то животного. И однако в его манерах сквозила беззаботность, свойственная добродушным морякам, которая, казалось, противоречила этому. В целом, я чувствовал, что, если он всё-таки виновен, это преступление должно было быть чем-нибудь спровоцировано. Он не мог убить из низости или жадности, если бы убил вообще.

Лорд Саймон начал вполне непринуждённо. «Знаете типа по имени Майлз?» — спросил он.

Феллоус бросил на него быстрый взгляд. «Да», — сказал он с некоторым вызовом.