Перуну слава! Коловрат против звезды - Лев Прозоров

Хотя выговор болгар оказался Мечеславу неожиданно знаком. Это был выговор Бояна Вещего из рода Доуло. И слова, как причудливо ни звучали, пробуждали отроческие воспоминания о его ведовстве и его песнях.

Но это все были славяне. А были гости и из совсем чужих племен. Угры с тремя косицами на бритых черепах, горбоносые, скуластые, черноусые, с чуть раскосыми глазами, в одежде с узорами из нашитых шнуров, продавали красавцев-коней, как и печенеги, – друг друга два племени степняков ненавидели люто, и, как говорили на Подоле, редкая встреча печенега с угрином обходилась без хватания за ножи, а то и прямого смертоубийства. Смуглых, чернобородых, носатых греков, армян и сорочин Мечеслав всё время путал, с трудом запомнив, что сорочины накидывают на голову покрывало вроде девичьего, надевая поверх обруч-очелье, или обматывают голову чем-то наподобие убруса, а армяне с греками носят кресты, которых сорочины в жизни не наденут. У армян ещё на головах были овчинные или валяные колпаки вроде северских да полянских еломок.

А один раз Мечеслав не в шутку ухватился за меч и даже потащил его из ножен, увидев нехорошо знакомые долгополые стеганые кафтаны и круглые, будто колесо, меховые шапки, прячущие подбритые лбы.

Хазары?! Здесь?!

Оказалось, бывают и хазары – приезжают на торг, везут персидский и иной, не доходящий иначе как через земли каганов, товар.

Но вот эти – нет, это не хазары, а иудеи совсем из другой земли, поселившиеся в Киеве ещё с Оскольдовой поры и торговавшие с Грецией. Что до хазар, вмешался услышавший слова вятича обладатель шапки-колеса, то тех хазар они вовсе не знают и знать не хотят, и вовсе не иудеи те хазары, и они сами ненавидят этих хазар даже больше, чем господин дружинник, они плюют на могилы их предков, плюют, пусть тем станет на том свете стыдно за тех, кого они породили на этот свет…

Очень сильно припомнился в эти мгновения Мечеславу толстяк, везший плененного Доуло-Бояна по землям Хотегоща. До отвращения сильно припомнился.

А уж когда услышал знакомое – «да хранят славного воина его Боги», брезгливо отдернул плащ в сторону от тянущихся к нему со льстивыми касаниями пальцев, плюнул на землю, едва не угодив на длинную стеганую полу, и пошел прочь. Из какой бы земли ни приползла – а была это та самая нечисть.

Правду говорил Икмор. Не стоит говорить о думах великого князя в Киеве – если здесь есть такие, торчащие из-под черных шапок, прикрытые сальными прядками, уши.

Пока – не стоит.

Но долго думать о хазарской родне у сына вождя Ижеслава не вышло.

Слишком уж весело шумел Подол, слишком ярко пестрел.

А торговали тут… да чем только не торговали на подольском торжище!

С полуночи, из кривичских лесов, приходили на Подол драгоценные зимние меха, колеса серовато-желтого воска, кади с пахучим медом. Из угорских и печенежских степей – красавцы рысаки, а из немецких и чешских земель – тяжеловозы. Невероятно яркие ткани с полуденных краев, благовония и пряности и невиданные плоды. Это не считая товаров самых обычных, лепных, резных, тканых и кованых, выращенных на грядках, добытых в лесу или на реке.

Шаровары и цветастый отрез долго вертел в руках недоверчиво щурящийся грек. Потом назвал цену. Мечеслав открыл рот – согласиться, но Икмор молча положил ему руку на плечо, а на грека уставился прямо-таки отцовским взглядом. Купец запыхтел, назвал другую. Чуть больше. Потом, утерев пот – третью, но Икмор, вместо того чтобы согласиться, молча сгреб шаровары и горе-плащ с прилавка и пошел прочь. Мечеслав отправился вслед за ним.

Во второй лавке Икмор в ответ на названную уже болгарином цену все же подал голос, хмуро спросив, с чего так дешево – цена была побольше третьей греческой. Дорого или дешево – Мечеслав никакого понятия не имел и предоставил все переговоры другу. Болгарин молча ткнул пальцем в дыры, проделанные иглой Мечеславовой заколки. Вятич поглядел на Икмора, тот в ответ кивнул – и болгарин высыпал на прилавок несколько серебрушек – полных кругов и похожих на маленькие месяцы обрезков.

Мечеслав повертел в руках один из кружков – это был не привычный вятичам диргем-щеляг. Вместо крючьев чужой вязи тут были куда более простые и даже показавшиеся знакомыми знаки, идущие по кругу. В середине же стояли два бородача в похожих долгополых одеждах – один, в шапке, склонился перед вторым, не то бьющим его по голове, не то надевавшим на неё ту самую шапку. На стоявшем прямо шапки не было, а вокруг длинноволосой головы был кружок.

– Царь это греческий. Константин, – пояснил Икмор, касаясь пальцем склоненного человечка. – Только он уж помер. А перед ним Исус. Бог греческий, которому князь Глеб да княгиня Ольга верят. Вот Исус Константину-то царскую шапку, стефанос по-ихнему, на голову кладет.

Мечеслав встряхнул на ладони серебро. По чести сказать, это были первые монеты, оказавшиеся в руках вятича. В лесном городце с ними попросту нечего было делать, а в дружине князя Святослава Мечеслав Дружина ни в чем особенно нужды не испытывал – стол был, кров над головою – тоже, оружие и конь и так были при нем. Зажав серебро в ладони, Мечеслав вспомнил единственного хорошо знакомого ему купца – кривича Радосвета. У того, когда он перебирал монеты, в глазах появлялся какой-то хищный и одновременно довольный отблеск – можно было подумать, что кривич оглаживает ещё теплый бок охотничьей добычи или треплет по дрожащей шее едва объезженного конька. В себе Мечеслав ничего такого не ощутил. Ну… серебро. Блестит красиво. И что?

– Ну что, богатей, – хлопнул вятича по плечу Икмор. – Пошли, погуляем по торжищу ещё, может, чего себе приглядишь…

Покупать что-то самому себе Мечеслав счел глупым – не для того ль он пошёл на торжище, чтоб избавить седельные сумы от лишней поклажи? Девушки, которую можно было угощать сластями или чужеземными лакомствами, одевать в дорогие наряды, баловать украшениями, у вятича не было. Ноги как-то сами занесли в оружейный ряд. Мечеслав было задержался у смуглого сорочина, ловко вертевшего в пальцах странный дымчатый клинок, узкий и длинный, с щедро украшенной золотом и красными, будто капли крови, рубинами рукоятью, и заверявшего, будто меч этот способен с одинаковой легкостью рассечь подброшенный в воздух платок или оружие врага. Но Икмор только презрительно сморщился.

– Дрянь для дураков вроде князь-Глебовых дружинничков, – не особо понижая голос, заявил он. – Зимой из натопленной избы не вынеси, на морозе ломаться начинает. И в узловатом дереве вязнет.

Следующий продавец клинков на груди носил крест – значит, не сорочин – и сидел за прилавком молча, сцепив руки в золотых перстнях на внушительном пузе. Бороды у него не было – только здоровенные усы, потешно торчащие в стороны из-под вислого носа. При появлении дружинников торговец только приподнял тяжелые веки и качнул островерхой шапкой.

Большая часть оружия в этой лавке напоминала только что виденный сорочинский меч. Одно только, что клинки были не дымчатые – но золото и камни на рукоятях смущали вятича. Мечеслав Дружина вообще не привык носить что-то яркое и блестящее – ну, кроме гривны, обручий и перстней. И те-то были или темного серебра, или из меди – и уж точно без блескучих камней. Да, в засадах больше сидеть не приходилось – пока, но кто поручится за завтрашний день? И въевшиеся с детства привычки отвязываться не желали.

Но один клинок, короткий, с притопленной в широком устье кожаных ножен рукоятью, привлек внимание вятича. Он лежал чуть в стороне от крикливо разукрашенных собратьев, будто пренебрежительно сторонясь их. Что-то было в нём… молчаливое достоинство истинного воина.

Если б не явственно иноземной выделки кожа ножен, не яркая бронза, оковавшая затылок рукояти, вятич бы побожился, что нож пришёл из лесных городцов его земли.

– Доброго дня, торговый человек, – окликнул купца Мечеслав.

– И тэбэ пуст улыбнотса этат дэн, храбры витаз, – выговор у чужеземца был жуткий, но, в общем, понятный.

– Сколько просишь за этот нож? – Мечеслав почтительно поднял с устилавшей прилавок ткани глянувшееся ему оружие. Выдвинул клинок из ножен – и убедился, что оружие не зря приглянулось ему.

Торговец, приветливо улыбаясь полными губами, назвал цену.

Брови Икмора прыгнули под опушку прилбицы.

– Два коня серебром?!

Купец приподнял округлые плечи под цветастой свитой.

– Можна так сказат, да.

– Два коня?! – повторил Икмор.

Купец снова прикрыл веки.

– Добрий дарога для храбрий витаз. Пуст снова приходат, кагда будэт харошый дабыча илы кназ будыт им щедры.

Икмор сделал такое лицо, будто хотел сплюнуть.

– Ладно, Дружина. Ты хазар убивал и без этого ножа и дальше без него обойдешься.

Они успели сделать только несколько шагов в сторону от лавки, когда услышали за спиной:

– Стой! Пагады, слышыш!

Толстый купец подскочил к ним.

– Ты так сказал – храбрый витаз убывал хазар, да? – смотрел усатый в лицо Икмору, но смуглым пальцем тыкал в грудь Мечеславу Дружине.