Купол надежды - Александр Казанцев

— Оставь, пожалуйста. Слава богу, мне не сдавать политической экономии. Я Институт марксизма-ленинизма, как ты знаешь, закончил дважды. Потому и занимаю свой пост на заводе.

— Должно быть, дважды мало.

— Что ты хочешь этим сказать? — возвысил голос Юрий Сергеевич. — Я не нуждаюсь в помощи для понимания элементарных вещей, в отличие от некоторых, делавших курсовые работы.

Аэлита вспылила:

— Если помощью называть надпись на чертежах, то я опускаю голову, делаю глубокий реверанс, смущаюсь…

— Ладно, ладно, кто считается, — смягчился Юрий Сергеевич. — Какой смысл осложнять семейную жизнь высокими материями. Не дело маленького человека, как говорит отец, искать высшую справедливость. Кстати, надо идти к столу. Мать зовет к обеду. Никто, кроме нее, еду не приготовит. Это тоже помнить надо.

— Конечно, — вздохнула Аэлита. — Но сегодня — исключение! Сегодня обедом угощаю я. Право-право!

Юрий Сергеевич поднял соболиные брови:

— Свежо предание, но верится с трудом.

— Нет, в самом деле. Прошу к столу. Мое кушанье нужно только чуть подогреть. Я уже предупредила Клеопатру Петровну, чтобы она сегодня не хлопотала по хозяйству.

Юрий Сергеевич с высоты своего роста смерил жену взглядом и усмехнулся:

— Посмотрим, посмотрим, шепнул слепой.

Аэлита побежала на кухню.

— Что это сегодня твоя благоверная забеспокоилась? — спросила мать у сына.

В столовую, как всегда, тихо, незаметно, как-то бочком вошел Сергей Федорович, низенький, сутулый и стриженный бобриком. Невестке он едва кивнул, относясь к ней скорее безразлично, чем плохо, сторонясь ее, как полированной мебели в квартире, как бы не задеть.

Сергей Федорович уселся за стол и погрузился в чтение газеты.

— Опять газета за столом? — строго прикрикнула Клеопатра Петровна.

— Только спорт… кто кого.

— Нелепое занятие, — изрек Юрий Сергеевич. — Тратить энергию, гоняя никому не нужный мяч, поднимая огромный груз, и все без видимой пользы для общества! Дикость! Возвращаемся к Древнему Риму. Аппиева дорога, Колизей! Хлеба и зрелищ нужно твоему маленькому человеку, отец. Нет, подлинному члену общества, пусть маленькому, но нормальному, бесплодное напряжение мышц абсолютно ни к чему. Я рационалист и искренне удивляюсь, как люди с высшим образованием могут уделять этому время и силы.

— Но ведь у меня-то высшего образования нет, — робко возразил отец.

— Все равно. Ты должен равняться по сыну с его способностями. Недаром нам удалось дать ему высшее образование.

Клеопатра Петровна не упускала случая упомянуть о способностях сына, освобожденного от всех домашних забот. Она любовалась им.

Глава восьмая. КОЛЕСО БЕЗ ОСИ

Обеды в семье Мелховых были семейными «собраниями», на которых обсуждались и домашние и государственные вопросы.

Юрию Сергеевичу отводилось при этом особое место. И если отец развивал свою теорию маленького человека, то Юрий вещал о человеке вообще.

Вот и теперь он произнес:

— Высшее образование — это то, что делает человека человеком. Вот мое добавление к Энгельсу.

— Ты так думаешь? — спросила вошедшая с подносом Аэлита.

От кушаний, которые она внесла, распространялся обещающий аромат. Свекор даже крякнул от удовольствия.

— Вот это баранина так баранина! Звонче, чем в шашлычной.

— Здесь говорят о высшем образовании, а не о шашлычной, — обрезала Клеопатра Петровна.

— А я думаю, что образование еще не все, — продолжала Аэлита, ставя на стол поднос и раскладывая кушанье по тарелкам. — Недавно я услышала такие стихи:

Знай, воспитанье — это ось,

Образованье — колес сила.

Но колесо с оси снялось -

И вмиг винтом заколесило.

— Недурственно, — хмыкнул в усы Сергей Федорович.

— Каламбур, — пожал широкими плечами Юрий Сергеевич.

— И колесо заколесило. Без оси завсегда так. Вроде как без воспитания, — резюмировал Сергей Федорович.

— На что намекаешь? Мы что, плохо своего сына воспитали? Одно только образование дали? — возвысила голос Клеопатра Петровна.

— Афоризм в форме каламбура — про всех. Есть даже академики невоспитанные, — пояснила Аэлита.

— И кто же сочинил этот шедевр морали? — выразительным баритоном осведомился Юрий Сергеевич, уплетая сочный кусок баранины с подрумяненной картошкой.

— Академик Анисимов, Николай Алексеевич.

— Так он еще и стихи пишет, черт возьми! — возмутился почему-то Юрий Сергеевич.

— Других стихов Анисимова я не знаю, но, судя по этому афоризму, он владеет стихотворной формой.

— Владеет, владеет, — проворчал Юрий Сергеевич. — Он много чем владеет, слишком много. И наука, и лыжи, и скульптура. И стихи еще… Ненормально.

— Если нормой считать посредственность, то, конечно, выше нормы.

— Нечего отца обижать. Вступаюсь за него и утверждаю, что маленький человек неадекватен посредственности. Впрочем, посредственность хорошо знакома тебе, если вспомнить твои институтские отметки. Бывало, бывало, чего греха таить.

— Как тебе не стыдно? — покраснела Аэлита. — Почему ты так изменился? Я знала тебя другим!

— Бароном фон Мелховым?

— Да, ты выглядел аристократом, рыцарем, преклоняющимся перед женщиной, готовым помочь.

— Алла! — прервала свекровь. — Нечего секреты строить. В каком магазине ты умудрилась такие роскошные консервы заполучить? Покажи и мне туда дорогу. Семью-то не тебе приходится кормить, на мне одной все заботы.

— Вам, правда, понравилось, Клеопатра Петровна?

— Вкусно, ничего не скажешь. И на консервы непохоже. Сочно. Свежо. Научились-таки. Надо набрать таких банок побольше.

— Это не консервы вовсе. Честное слово!

— Как так не консервы? Я что, не хозяйка?

— Нет, вы отличная хозяйка. Но это вовсе не консервы, а искусственная пища из института академика Анисимова. Кстати, Николай Алексеевич предложил мне у него работать.

— Что? — разом вырвалось у Клеопатры Петровны и ее сына.

Сергей Федорович осторожно отодвинул от себя тарелку и стал вытирать салфеткой губы, ссутулившись более обычного.

— Ну конечно! Искусственная пища, приготовленная в лаборатории. Структура мяса сделана на ткацком станке, а вкус и запах баранины — в лаборатории вкуса и запаха. В ней как раз мне и предлагают работать. Право-право!

— Как? — крикнула Клеопатра Петровна, выскакивая из-за стола. — Ты осмелилась накормить нас такой гадостью? Боже, какая низость! Мне дурно! Ох!.. — И она выбежала из столовой,

— Докормила! — гневно возвысил грудной свой голос Юрий Сергеевич. — Это же обман! Низко, недостойно!

— Юра, что ты!

— Вот теперь Юра, а то все был Николай Алексеевич. Слушал я его в Вечном городе. Только сам он, видно, не вечный. В детство-юность начал впадать. Статуэточки, стишочки — маразматические синдромы!