Эмигранты. Поэзия русского зарубежья - Георгий Адамович

Стихи о Харбине

Под асфальт, сухой и гладкий,Наледь наших лет, —Изыскательной палаткиКанул давний след…

Флаг Российский. Коновязи.Говор казаков.Нет с былым и робкой связи —Русский рок таков.

Инженер. Расстегнут ворот.Фляга. Карабин.— Здесь построим русский город.Назовем — Харбин.

Без тропы и без дорогиШел, работе рад.Ковылял за ним трехногийНивелир-снаряд.

Перед днем Российской встряски,Через двести лет,Не Петровской ли закваскиЗапоздалый след?

Не державное ли словоСквозь века: приказ.Новый город зачат снова,Но в последний раз.

Как чума, тревога бродит, —Гул лихих годин…Рок черту свою проводитБлиз тебя, Харбин.

Взрывы дальние, глухие,Алый взлет огня, —Вот и нет тебя, Россия,Государыня!

Мало воздуха и света,Думаем, молчим.На осколке мы планетыВ будущее мчим!

Скоро ль кануть иль не скоро,Сумрак наш рассей…Про запас Ты, видно, городВыстроила сей.

Сколько ждать десятилетий,Что кому беречь?Позабудут скоро детиОтческую речь.

Милый город, строг и строен,Будет день такой,Что не вспомнят, что построенРусской ты рукой.

Пусть удел подобный горек, —Не опустим глаз:Вспомяни, старик-историк,Вспомяни о нас.

Ты забытое отыщешь,Впишешь в скорбный лист,Да на русское кладбищеЗабежит турист.

Он возьмет с собой словарикНадписи читать…Так погаснет наш фонарик,У томясь мерцать!

«Ночью думал о том, об этом…»

Ночью думал о том, об этом,По бумаге пером шурша,И каким-то болотным светомТускло вспыхивала душа.

От табачного дыма горекВкус во рту. И душа мертва.За окном же весенний дворикИ над двориком — синева.

Зыбь на лужах подобна крупамБриллиантовым — глаз рябит.И задорно над сердцем глупымИздеваются воробьи.

Печью истопленной воздух согрет.Пепел бесчисленных сигарет.Лампа настольная. Свет ее рыжРукопись чья-то с пометкой: «Париж».

Лечь бы! Чтоб рядом, кругло, горячо,Женское белое грело плечо,Чтобы отрада живого теплаВ эти ладони остывшие шла.

Связанный с тысячью дальних сердец,Да почему ж я один, наконец?Участь избранника? Участь глупца?..Утро в окне, как лицо мертвеца.

Ночью

Я сегодня молодость оплакал,Спутнику ночному говоря:«Если и становится на якорьЮность, так непрочны якоря.

У нее: не брать с собой посудуИ детей, завернутых в ватин…Молодость уходит отовсюду,Ничего с собой не захватив.

Верности насиженному месту,Жалости к нажитому добру —Нет у юных. Глупую невестуПозабудут и слезу утрут

По утру. И выглянут в окошко.Станция. Решительный гудок.Хобот водокачки. Будка. Кошка.И сигнал прощания — платок.

Не тебе! Тебя никто не кличет.Слез тебе вослед еще не льют:Молодость уходит за добычей,Покидая родину свою!..»

Спутник слушал, возражать готовый.Рассветало. Колокол заныл.И китайский ветер непутевыйПо пустому городу бродил.

Высокому окну

Этой ночью, ветреной и влажной,     Грозен, как Олимп,Улыбнулся дом многоэтажный     Мне окном твоим.

Золотистый четырехугольник     В переплете рам,—Сколько мыслей вызвал ты невольных,     Сколько тронул ран!

И, прошедший годы отрицанья,     Все узлы рубя,—Погашу ли робкое сиянье,     Зачеркну ль тебя?

О стихи, привычное витийство,     Скользкая стезя,Если рифма мне самоубийство,     Отойти нельзя!

Ибо если клятвенность нарушу     Этому окну, —Зачеркну любовь мою и душу     Тоже зачеркну.

И всегда надменный и отважный,     Робок я и хромПеред домом тем многоэтажным,     Пред твоим окном.

Орбита

Ты, молчаливый, изведал много,Ты, недоверчивый, был умен,С лучшими мира ты видел Бога,С самыми страшными был клеймен.

Знающий, — самое лучшее смерть лишь,Что ж не прикажешь себе: — Ложись!Окнам безлюдным позорно вертишьЗлую шарманку, чье имя — жизнь.

Пыльны цветы на кустах акаций.Смят одуванчик под теркой ног…Твой дьяволенок посажен на цепь, —Вырасти в дьявола он не смог.

Что же, убей его, выйдя к Богу,Выбери схиму из чугуна,Мерно проламывая дорогу,Как спотыкающаяся луна.

Будешь светить ты неярким светом,Где-то воруя голубизну,И завершишь небольшим поэтомЗакономерную кривизну.

Родина

От ветра в ивах было шатко.Река свивалась в два узла.И к ней мужицкая лошадкаВозок забрызганный везла.

А за рекой, за ней, в покосах,Где степь дымила свой пустырь,Вставал в лучах еще раскосыхЗарозовевший монастырь.

И ныло отдаленным гуломПочти у самого чела,Как бы над кучером сутулымВилась усталая пчела.

И это утро, обрастаяТоской, острей которой нет, —Я снова вижу из КитаяПочти через двенадцать лет.

Разведчики

Всеволоду Иванову

На чердаке, где перья и помет,Где в щели блики щурились и гасли,Поставили треногий пулеметВ царапинах и синеватом масле.

Через окно, куда дымился шлях,Проверили по всаднику наводкуИ стали пить из голубых баклагСогретую и взболтанную водку.

Потом… Икающе захлебывалась речьУродца на треноге в слуховуше…Уже никто не мог себя сберечь,И лишь во рту все становилось суше…

И рухнули, обрушившись в огонь,Который вдруг развеял ветер рыжий.Как голубь, взвил оторванный погонИ обогнал, крутясь, обломки крыши.

…Но двигались лесами корпусаВдоль пепелищ, по выжженному следу,И облака раздули паруса,Неся вперед тяжелую победу.

Воля

Загибает гребень у волны,Обнажает винт до половины,И свистящей скорости полныВетра загремевшего лавины.

Но котлы, накаливая бег,Ускоряют мерный натиск поршней,И моряк, спокойный человек,Зорко щурится из-под пригоршни.

Если ветер лодку оторвал,Если вал обрушился и вздыбил, —Опускает руку на штурвалВоля, рассекающая гибель.

Николай Авдеевич Оцуп